Вздохнула матушка. Отобрала у антагонистов предмет разногласий, пока не разорвали пополам.
Изучила с тщанием.
– Когда должно быть готово?
– Вчера, – отрезал Первопечатник Федоров, лязгнув гильотиной челюстей.
– А точнее?
– Вчера, говорю. В крайнем случае сегодня вечером.
– Сколько оттисков?
– Пять тысяч.
– Успеете. Переверстать и выкатать заново. Геродотыч, проследи. Головой ответишь.
– Сроки! Объемы! Матрена на сносях, родит с перепугу… – Федоров еще палит из мортиры-многостволки, но зря. Сурова Галина Великая. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Рваное Очко, победно вихляя тощим задом, спешит к верстальщикам. А нам, дорогой читатель, уже до смерти успели надоесть все эти технологические нюансы. Нам они, честно говоря, до этого самого. Что, и вам? И тоже до этого?! Значит, консенсус. Двигаем от физики к лирике. Не возражаете?
Берем, к примеру, дневник Галины Борисовны. И читаем запись о дне вчерашнем. Разумеется, читать чужие дневники бессовестно, но если наша героиня сроду никакого дневника не вела, то почему бы и не прочесть?
Вооружась фантазией вместо совести.
…июля. (Так, это неинтересно… в «Шутихе» мы уже были… Ага, вот!)
…умеет расположить. Сразу видно, профессионал. Даже предгрозовое чувство тревоги – безотчетной, необъяснимой – во время разговора отступило. Конечно, умом я понимаю: пустые страхи, химеры воспаленного воображения, плоды усталости, но… За удачу всегда приходится платить. А вчерашний день был фатально, зловеще удачным. Мрачный парк, гулкая аллея, туша особняка нависает, давит… В способности Заоградина обволакивать людей речами, успокаивать, убеждать, создавая иллюзию безопасности и комфорта, есть что-то мистическое, иррациональное. Как и в моих страхах. Что уж говорить о Насте с ее депрессией и подавленным душевным состоянием? Разумеется, я тоже виновата в мытарствах девочки, и, наверное, именно комплекс вины вкупе с бархатной настойчивостью Мортимера Анисимовича не позволил сразу ответить отказом. Контракт по-прежнему не подписан, тесты – пустая формальность, и тем не менее…
Лампа под зеленым абажуром мигает, по комнате бегут тени, кто-то скребется в оконное стекло: ветер? Ветка старого граба? Может быть. Я хочу верить лживым заверениям будней, но боюсь взглянуть в окно: затылок и шея скованы леденящим холодом! Нельзя смотреть, нельзя! Хорошо, я буду смирно сидеть на диване, скрипя пером в свете лампы, судорожно дергающемся, словно… (далее вымарано).