Непослушный свиточек в его пальцах никак не хочет расправляться.
– Пошто пожаловали, ироды? – вопрошает из-за двери бабка так враждебно, что у меня невольно закрадывается сомнение – а успели ли ее прикончить? Мертвая так бы не стала выкаблучиваться. – Нетути вам поживы! Вона, на третьем этаже гонють, и на пятом гонють, и в соседнем подъезде гонють, а у меня нетути!
У-у, вредная!
– Откройте, благочиние! – чуть резче командует Колька. Краем глаза я вижу, как отец Иннокентий вытаскивает из-под рясы огромный крест и беззвучно шевелит губами, нацелив святой символ на дверь.
– А ордерь, ордерь у тебя ести? – надрывается бабка. – Без ордеря вас пущать нельзя, знаю вас, иродо-о-ов... – Голос бабки начинает растягиваться, переходит на протяжении одного «о» из фальцета в басы и глохнет, переходя в еле слышное клокотание.
По лицу отца Иннокентия течет пот крупными каплями, как дождь по оконному стеклу. Тяжелая эта работа – отпускать неупокоенных.
– Да будет воля Твоя, да святится имя Твое... – доносится до меня, и в ответ из-за двери я слышу дикий, истошный визг.
– Ломайте дверь! – зычно ревет гапон. – Ломайте, чадушки! Уйдут ведь, уйдут, окаянные!
Нас с Колькой долго упрашивать не приходится. Хилая дверь вылетает с полпинка. Хорошо, не успели новые хозяева сделать ляхремонт – новую, усиленную холодным железом дверь только тараном и вынесешь, проще бывает стену рядом крушить.
Конечно, манипуляции отца Иннокентия не прошли незамеченными. За дверью уже стоят наготове двое «быков» – парни откровенно воловьих габаритов. У одного в лапищах палица, у другого – арбалет-ручничок. Э-э, мальчики, кто же с таким оснащением против благочиния прет? Арбалет звякает пружиной, Колька выдергивает стрелу из воздуха и демонстративно ломает. Я строю самую мерзкую гримасу и делаю шаг вперед, молясь, чтобы трусливая дрожь оставалась где-то на уровне плеч и не касалась пистолетных дул, которые смотрят арбалетчику точнехонько в лоб.
– Господи, поможе! – стонет отец Иннокентий. Светящийся крест гнет его к земле.
У порога расплывается вязкой, тягучей слизью куча мокрого тряпья. Мир праху твоему, бабушка. Не уберегли мы тебя... ну ничего, тебя последнюю.
Секунду мы с «быками» играем в гляделки. Потом оба разом опускают оружие.
Я коротко отмахиваюсь стволом – пошли, мол, отсюда, в «воронок». Ребята на лестнице их и встретят, и проводят. А нам троим – вперед.