– Спасибо, мой король, – отвечал Тристан. – Я уже отсюда вижу.
И направился прямиком к Гибельному Сиденью, которое долго никто занимать не хотел, а потом наконец нашелся один – юный сэр Голоход, сын Ланселота Озерного. Да только чуда не произошло по большому счету. Тогда сразу вслед за приплывшим по реке камнем с торчащим из него мечом сэра Балкина, который достался Голоходу по праву, появился в воздухе над Круглым Столом Священный Грааль. На том все удачи и закончились, а Голоход, естественно, очень скоро отошел в мир иной во цвете лет. Гибельное Сиденье ничего, кроме гибели, принести не могло. Поэтому теперь, когда сэр Голоход благополучно вернулся назад из мира иного, не было у него ровно никакого желания снова садиться на проклятое место, вот и пустовало оно.
Тристан же оказался парнем попроще и плюхнулся в кресло не раздумывая. Некоторые аж дыхание затаили, ожидая грома и молнии. Но ничего не случилось, даже свет факелов не попритух, и народ начал потихонечку расслабляться. Зазвенели кубки, отовсюду послышалось громкое чавканье, подозвали дам, собак, слуг, в общем, началось настоящее рождественское пиршество. Ланселот не мудрствуя лукаво пересел поближе к Тристану, благо уже знаком был с ним, а с другой стороны подсел к корнуолльскому рыцарю сам король Артур, мечтавший все-таки услышать из первых уст печальную историю любви, разноречивые сплетни о которой давно ходили по всей Логрии.
И Тристан рассказал.
Крепко задумался король Артур, словно засомневался вдруг, уж не зря ли так поспешно включил он этого чудака тинтайольского в свою легендарную дружину. И так долго молчал стареющий вождь логров, что Тристан первым не выдержал.
– А вот скажите, – поинтересовался он. – Какой именно год от рождения Бога нашего Иисуса Христа отмечаем мы сегодня?
– Что? – встрепенулся Артур. – Какой год? Девятьсот пятидесятый, кажется. Ланселот, ты не помнишь, я правильно говорю?
– Девятьсот пятьдесят четвертый, мой король, – поправил Ланселот как бы извиняющимся тоном, потом отвернулся стыдливо и, достав из кармана носовой платок размером с банное полотенце, громко и жалобно высморкался.
– Я тоже терпеть не могу декабрь, – сочувственно произнес сидевший рядом Персиваль Уэльский и оглушительно чихнул.
– Будь здоров! – гнусаво пожелали ему в один голос вежливые сэры Ивейн и Увейн.