– Что же мне делать? – прошептала Александра, и пламя свечи заколебалось. Тени бросились врассыпную. – Не знаю, не знаю…
Дали свет, но она все сидела, глядя на почти растаявшую свечку. На часах было четыре утра.
Четыре утра – трудное время, самое трудное, когда сидишь на ночном монтаже и кажется, что этой ночи не будет конца. Ручка выпадает из пальцев, забываются самые простые слова, и сигареты не помогают. Хочется только одного – спать. Спать долго и сладко, накрывшись ватным одеялом, вытянувшись на угретой постели и зная, что можно долго-долго не просыпаться.
В четыре часа почему-то обязательно перегреваются видеомагнитофоны, и нужно ждать, пока они остынут, подремывая в кресле под недовольное ворчание видеоинженера на извечную тему – только идиот мог придумать ночные монтажи, дня им не хватает, видите ли…
Александра тускло улыбнулась.
Это был ее мир, ее работа, вся ее жизнь с тех самых пор, как очередной Ладкин любовник пристроил Ладку на телевидение и не в меру боевая подруга моментально сосватала туда и Александру. Как счастливы они были, как гордились собой и своими успехами, какое интересное, важное, необыкновенное дело они делали вместе со всеми ребятами из общественно-политической редакции!
Все остались, только Александры больше нет. Нет и, наверное, никогда не будет.
Но ей нравилась эта работа! Она хорошо, добросовестно и профессионально делала ее уже несколько лет. Однако профессионализм и умение работать не сможет отнять у нее даже Вика Терехина. Пусть муж предал ее, пусть программа, в которой она работала, перестала в ней нуждаться, но ведь то, что она знает и умеет, осталось с ней!
Эта неожиданная мысль как-то приободрила ее.
Раздумывая над тем, что вдруг пришло ей в голову, и спасаясь от непрерывных телефонных звонков Лады и Маши, Александра собралась и под вечер вышла на улицу, доплелась до метро, проехала несколько станций и вышла где-то, как впоследствии оказалось, на «Маяковской». Она немного постояла на Тверской, соображая, куда бы пойти, вверх или вниз, и пошла вниз, к Пушкинской площади.
Вспоминая потом этот вечер, Александра не могла понять, какая сила привела ее именно на это место и именно в это время.
Почему она не уехала на метро в другую сторону или не пошла вместо Пушкинской к Белорусскому вокзалу? Почему около булочной у нее развязался шнурок на ботинке и она довольно долго завязывала его, перегнувшись через толстый пуховик, собравшийся на животе складками? Почему пережидала, пока какой-то отчаянно сигналивший идиот выберется из переулка возле Театра Станиславского на Тверскую, – тоже довольно долго?