, позволившую им в течение последних двух с лишним веков существовать между двумя колониальными империями, французской и британской, не уступая ни одной из них и оставаясь единственной страной Юго-Восточной Азии, которая никогда не была колонией.
Короче, в 1942 году началось строительство; в долину реки Квай согнали шестьдесят тысяч военнопленных: англичан, австралийцев, новозеландцев и американцев, а сверх того «бесчисленное» множество каторжников-азиатов. В октябре 1943 года дорогу построили; при этом, не вынеся голода, скверного климата и природной жестокости японцев, погибли шестнадцать тысяч военнопленных. А вскоре авиация союзников разбомбила мост через реку Квай – основной элемент инфраструктуры; использовать железную дорогу стало невозможно. В общем, горы трупов, и все напрасно. С тех пор положение не изменилось: наладить железнодорожное сообщение между Сингапуром и Дели не удалось и по сей день.
При осмотре музея, открытого в память о невыносимых страданиях военнопленных, я испытывал смешанные чувства. Разумеется, думал я, история весьма прискорбная, но, с другой стороны, во время Второй мировой войны случались вещи и пострашней. Мне невольно приходило на ум, что, окажись эти пленные поляками или русскими, никто б не стал поднимать такую шумиху.
Потом пришлось выдержать еще и посещение кладбища военнопленных, положивших жизнь и все такое прочее. Белые кресты, все одинаковые, стояли рядами и навевали глубокую тоску. Я вспомнил мемориал «Омаха-Бич»{ Омаха-Бич – закодированное в целях конспирации название побережья Нормандии, где в 1944 г. происходила высадка американских войск.}, который тоже не произвел на меня должного впечатления: по правде говоря, он показался мне похожим на инсталляцию современного художника. «Здесь, – подумал я тогда, сознавая, что грусть моя недостаточно глубока, – целая куча дураков полегла за демократию». Кладбище на реке Квай намного меньше, теоретически можно было даже посчитать могилы, я начал, но вскоре бросил.
– Тут не может быть шестнадцати тысяч, – заключил я вслух.
– Совершенно верно, – откликнулся Рене, не отрывавшийся от «Мишлена». – Погибло около шестнадцати тысяч человек, однако могил всего пятьсот восемьдесят две; здесь покоятся, как их принято называть, – он читал, водя пальцем по строчкам, – пятьсот восемьдесят два мученика за демократию.