Отдернув тюль, Баг с последним ударом колокола ступил на влажные плиты террасы. Отсюда, с десятого этажа открывался прекрасный вид на Александрию. Морось не в силах была скрыть слегка размытый, но все равно величественный и прекрасный контур храма Конфуция; по конькам многоярусных крыш в затылок друг другу выстроились оскалившиеся на злых духов львята, а желтая черепица блестела от дождя. Был виден даже темный, в красном лаковом обрамлении проем входа в главный зал; можно было разглядеть две фигурки, неспешно идущие от внешних врат к главному залу, под доску со скромными золотыми иероглифами «Кун-цзы мяо»[3].
Рядом в небо врезалась пронзительная и тонкая, воздушная пагода Храма Света Будды, толпились крыши прочих строений, незаметно сливаясь с сооружениями светскими. Ровная как стрела, пронзала город главная магистраль Проспекта Всебъемлющего Спокойствия, пересекая мостами Нева-хэ и ее причудливые притоки, – и упиралась в прямоугольный бастион Палаты церемоний. Баг вгляделся в неподвижных охранников перед входом и, отбросив ладонью влагу с волос, принялся за ежевечерний тайцзицюань. Медленно двигаясь по плитам, он освежал в памяти комментарий Чжу Си на девятнадцатую главу «Лунь юя»; с каждым отточенным годами движением, нарочито замедленным и неумолимым, словно многотонный пресс, Баг выдавливал из себя усталость и созвучное хиленькому дождику настроение. У дождика не было шансов.
Соседняя слева терраса пустовала. На правой под легким тентом сидел в бамбуковом кресле сюцай неизвестно каких наук Елюй – упитанный сын богатых родителей, прибывший из самого Ханбалыка на промежуточные экзамены. Лицо Елюй имел жизнерадостное и открытое, на лице этом произрастали жиденькие усики, но Багу сосед не нравился, ибо имел пристрастие к варварской танцевальной музыке, которое, Баг был просто уверен, справедливо подавляли домашние и которому сюцай тут же воздал должное, вырвавшись из родного гнезда в Александрию. О состоятельности родителей сюцая говорила квартира, в которой он проживал, – дома на Проспекте Всеобъемлющего Спокойствия были баснословно дороги; за Бага платило Управление[4].
Сюцай вертел в руке бокал и пялился на город. Заметив Бага, он вскочил и с преувеличенной любезностью поклонился. Баг оглядел внимательно его варварскую фуфайку с неподобающим рисунком на груди и слегка кивнул, поморщившись: ему была неприятна искусственная любезность Елюя, проистекавшая по большей части из безусловного почтения к его, Багатура Лобо, физическим достоинствам.