Мальчик, наконец, расслабляется и
протягивает мне ведерко, от которого ощутимо несет сыростью. Это
нельзя есть. Таким можно и отравиться.
Беру несколько картошин и иду к
ближайшей грядке. Раскапываю лунку и закапываю. Все это происходит
под пристальные взгляды.
- Ничего не выйдет, милая, - с
заботой произносит мужичок. - На этой земле давнооо уже ничего не
растет.
Но я не слушаю его. Наклоняюсь над
закопанной лункой, прикладываю к ней ладони и прикрываю глаза.
Пытаюсь сконцентрироваться, услышать землю, уловить в ней хоть
крупицу жизни. И мне это удается. Во тьме вижу маленький зеленый
огонек.
Огонек жизни.
Он настолько крохотный, что его
очень трудно поймать. Теплый ветер шумит, касается моих волос.
Будто поглаживает. Воздух сухой, словно здесь уже давно не идут
дожди. Не удивительно, иначе я бы не смогла так легко поднять
пыль.
Сквозь землю медленно начинают
проглядываться ростки, от ладоней исходит легкое золотистое
свечение. Мальчик от радости бежит ко мне, чтобы самолично
лицезреть это "чудо". Для него, наверно, это событие подобно
исполнению самой желанной мечты. Старик тоже восторженно охает,
бросает в сторону свою клюку и неторопливо направляется в нашу
сторону.
Куст картофеля вырос большим и
крепким. Я прошу немного воды, чтобы насытить растение влагой, и
мальчик бежит в дом, чтобы через мгновение вынести из него
деревянную миску с водой. Я позволяю ему самому полить кустик, и
смекнув, он бежит к ведерку и протягивает его мне, чтобы я посадила
еще.
Сколько радости в этих глазах,
сколько слез счастья в стариковских глазах. Только вот не знали
они, что чтобы вырастить на их земле хоть что-то, мне пришлось
потратить немало сил.
Что-то будто вытягивало из меня
силы, иссушало внутренний резерв. Кулон на груди нагревался все
сильнее. Когда я в пятый раз влила свою магию в землю и попыталась
вырастить плоды, боль стала нестерпимой. Застонав, я упала на землю
и потеряла сознание. Лишь где-то вдали слышались встревоженные
голоса и ощущался огонь в груди.
Веки никак не хотели разлепляться, в
горле пересохло. Мне бы сейчас хоть каплю живительной влаги. Но ни
тело, ни голос не слушались. Даже губы было сложно приоткрыть, чего
уж там...
Выдавив из себя невнятное мычание, я
шевельнула пальцами. Была способна лишь на это, как букашка, по
несчастию перевернувшаяся на панцирь и беспомощно дергающая
лапками.