— Ранен он. — строго вмешиваюсь, взглянув на Балду. — скорее, его нужно отвезти в больницу! Он крови много потерял!
— Хуя с два. Никаких больниц, чтоб... Меня эти спецы с купленными... Дипломами штопали... В гробу я их всех... видел! — хрипит Чума, неожиданно сильно стиснув мои пальцы, и, отлепившись от газели, делает неверный шаг. — погнали, чё в землю вросли… Макс, зарулишь в ближайшую аптеку, вон барышня купит всё, чё надо.
— Кто тебя так устряпал? — удивляется Балда, подталкивая меня к джипу, и ведёт друга туда же, — ты ж в клуб собирался, наехал кто?
— Потом… Расскажу. — с усилием выдавливает Чума, и с громким стоном усаживается в салон «хаммера». — Медсестричка с нами едет… Хреново мне совсем… Если отрублюсь…
Это его последние слова, и я, проклиная всё на свете, плюхаюсь рядом с ним на заднее сиденье. Остается надеяться, что уходящий год не подкинет подарочек в виде смерти нового знакомого…
ДАНИЛА
Очнулся он внезапно, в первое мгновение чудится, будто его окунули в кипящую смолу. С пересохших губ срывается протяжный стон, ослабевшая рука шарит по кровати, но натыкается лишь на покрывало. Рядом никого нет, в комнате он один, и полоска света сочится сквозь щель в прикрытую дверь.
Приподняться удается с третьей попытки. Скрипнув зубами от натуги, Данила осматривается, взгляд выхватывает знакомые очертания мебели, задернутые шторы. Кажется, еще ночь, сквозь ткань мерцают размытые огоньки. Интересно, Новый Год уже наступил или нет? Силится припомнить, в котором часу поехал в кабак, вроде, около семи. Потом была недолгая разборка с тем дятлом, прицепившимся к Лерке, там-то он и схлопотал пулю под ребра.
Или он всё-таки проспал главную ночь страны?
— Балда!
Хотел позвать друга громко, но едва расслышал собственный шепот. Обессилев, падает на кровать, и закрывает глаза, борясь с очередным болевым спазмом. В памяти всплывают образы прошлого, другая новогодняя ночь и смеющаяся молодая женщина в нарядном синем платье; он протягивает ей роскошный букет алых роз, а она, кокетничая, убегает вглубь квартиры, и в прихожей витает терпкий аромат духов.
— А ну-ка, спокойно! Тебе нельзя вставать, кровотечение снова начнется.
Смутно знакомый девичий голос, звонкий, строгий, заставляет Данилу сделать усилие и поднять веки. Она стоит, окруженная ярким кругом света, и что-то раскладывает на журнальном столике. Лица её не видно из-за густых темных волос, и мужчина скользит мутным взглядом по точеному плечу, разглядывает тонкую изящную руку, и невнятно шепчет: