Команды сержантов. Лютое, ужасающее ржание напоровшихся на пики
лошадей. Проклятия бойцов на многих языках. Стоны и безумные крики
раненых. Наконец, радостный вопль, когда атакующие показали спины.
И последний, оглушительный стон кумаша, которому пика вошла точно в
подсердье, проломила легкий панцирь, швырнула с коня в липкую
весеннюю грязь…
Бой закончился.
Пикинер оглянулся, протер глаза, залепленные коркой из грязи, крови
и порохового осадка. Сосед слева, убитый в самом начале пулей в
грудь, лежал, глядя в небо стеклянным взором. Сосед справа покоился
мертвым, удар копытом размозжил череп под тонким кожаным
шлемом.
«А он мне денег должен был…» - подумалось пикинеру.
Хуго уронил пику и сел прямо в грязь. Ноги тряслись и грозили
вот-вот подломиться. Хотелось помолиться и поблагодарить Всевышнего
за спасение, но все слова выдуло из головы. Осталось только «А я
опять живой…»
Никто и не заметил, как капитан вышел из кустов. Если
признаться, то ни один человек не мог похвастаться, что может
услышать ночью шаги Густлова. Да и не старались, кроме нерадивых
часовых, конечно. Кое-кто и нехорошее о капитане поговаривал
втихую, скрещивая пальцы за спиной. Но больше странного ничего не
замечалось, потому и сходили на нет подобные разговоры очень
быстро.
- Доброго вечера всем! – уронил капитан и присел возле небольшого
костерка. Сидящие вокруг солдаты спешно начали подвигаться,
освобождая место командиру.
- И вам доброго вечера, герр капитан! - поспешил ответить Хуго. –
Какими судьбами к нашему очагу скромному?
- Не прибедняйся, студент. Разговор есть. К тебе. – Густлов поднял
глаза на пикинера. Хуго поразился, насколько бледным стал капитан,
обычно лучащийся здоровьем. – Отойдем?
Мортенсу только и осталось, что кивнуть, да пойти в темноту за
капитаном. Недалеко идти пришлось. Даже пламя еще видно. Шагов
семь-восемь, стало быть. Ночи здесь темные…
- Слушай, студент, тут такое дело… - капитан ощутимо мялся, не зная
с чего начать. Тяжелое, видать на душе лежало, ой, тяжелое.
- Начинайте лучше с начала, – подсказал пикинер, набравшись
смелости. – Самое верное дело. Всегда сам пользуюсь да другим
подсказываю. Еще батюшка, мир праху его, учил так поступать.
- Мудрый у тебя батюшка был, – хмуро ответил Густлов, набивая
трубку. Табак крошился под чуть подрагивающими пальцами и падал
вниз, засеивая крошками землю, пикинер сделал вид, что не замечает
но ему стало страшновато, а вернее, тоскливо. От
предчувствия.