Не звоню, родственнички могут подслушивать под дверями, потому отсылаю короткое смс, но все равно не надеюсь, что сообщение дойдет до нужного адресата. Вдруг это номер юриста, что составлял этот договор? Или еще чей-то.
Какой странный первый пункт, что же там дальше такого в договоре, что нарушение стоит так много? И за что я буду Генри ненавидеть? Уже страшно, но это лучше, чем терпеть побои мачехи. Или, не дай Боже, лечь под богатого старикана, чтобы спасти бизнес, в котором мне давно нет места.
Пока я складываю вещи в шкаф, собираю стекло от картин, успеваю порезать пальцы, в доме царит полнейшая тишина. Хочется есть и пить. Напиваюсь прямо из крана: меня сейчас мало волнует чистота проточной воды. Немного смываю со щеки кровавые потеки
Еще минут тридцать измеряю комнату шагами и все еще верю, что Генри получит смс. А если не получит, через несколько дней вспомнит обо мне и приедет. Хотя меня терзают сомнения и страх.
В крайнем случае, ночью попытаюсь выбраться через окно. Свяжу между собой шторы и спрыгну в снег. Ну, или, если повезет, шею сломаю.
Только бы не подали отцу мой побег под соусом предательства или, еще хуже, моей непорядочности и разгульной жизни. Валентина, что угодно может наплести, только бы себя и Жабу-Клаву выгородить.
Если бы мачеха меня случайно убила, ее никогда не посадили бы в тюрьму. Эта стерва все выставила бы так, что меня еще посмертно считали бы тварью и гнилой сучкой, что ложится под всех подряд. Доказать обратное я все равно не смогла бы.
Тихий шорох колес доносится с улицы, я подлетаю к окну и замечаю темное авто Севера. Да, Боже, да!
Хватаю рюкзак, любимые вещи, что подарил мне отец и тетя Леся, блокнот с паролями от соцсетей и телефон. Надеваю быстро куртку и окидываю последним взглядом комнату. Она давно стала мне тюрьмой, так пусть здесь живет кто-то другой. Я выхожу на свободу!
Через несколько минут дверь отпирает мачеха и молча пропускает меня в коридор. Я боюсь оставлять ее позади: от нее даже толчок в спину можно ожидать. И тогда за сломанный хребет отвечать будет только случайность, а мачеха разведет руками и скажет, закатив жалостливо глаза: «Ах, она, бедняжка, так спешила к своему жениху».
Крепко вцепляюсь в дерево перил и, осторожно спускаясь, слежу, чтобы Валентина оставалась от меня подальше. А она безмолвно смеется, и этот ехидный взгляд щекочет мне лопатки.