Может быть, ее гнев и не был нездоровым – в конце концов, если много людей разозлились бы хорошенько еще десять лет назад, страна не оказалась бы в таком гибельном положении.
– У тебя есть оружие? – спросила Альма.
– Да.
– Что это?
– Пистолет.
– Ты знаешь, как им пользоваться?
– Да.
– Тебе нужно что-то еще, кроме пистолета.
– Я чувствую себя неудобно с оружием, Альма.
– Сейчас это по телевизору, завтра будет во всех газетах – то, что случилось на станции Аркадяна. Скоро узнают, что ты и Тоби одни, люди, которые не любят полицейских и их жен. Некоторые суки-репортеры, может быть, напечатают твой адрес. Ты должна быть готова ко всему в эти дни, ко всему.
Паранойя Альмы, которая началась так неожиданно и которая казалась настолько к ней не подходящей, вызвала у Хитер неприятный холод внутри. Даже когда она задрожала под леденящим блеском в глазах подруги, тем не менее какая-то ее часть размышляла: а так ли уж неразумна оценка ситуации, данная Альмой, как кажется? Но Хитер смогла точно понять, что подобного параноидального взгляда на вещи было достаточно, чтобы она задрожала снова, еще сильнее, чем прежде.
– Ты должна приготовиться к худшему, – сказала Альма Брайсон, поднимая дробовик и вертя его в руках. – Это не только твоя жизнь на карте. У тебя есть Тоби, о котором ты тоже должна думать.
Это говорила ей стройная и красивая черная, ценительница джаза и оперы, любительница музеев, образованная и утонченная, горячая и самая любящая женщина, какую только встречала Хитер. Способная улыбкой очаровать даже зверей и с таким музыкальным смехом, что ангелы могли позавидовать. Она стояла, держа в руках дробовик, который выглядел абсурдно огромным и злым в руках человека столь милого и нежного, но охваченного яростью, потому что единственной альтернативой ярости была суицидальная депрессия. Альма была похожа на фигуру с афиши, призывающей к революции; не живой человек, а чудовищно романтизированный символ. У Хитер возникло беспокойное чувство, что она глядит не просто на взволнованную женщину, борющуюся за то, чтобы подавить приступ горькой тоски и лишающей сил безнадежности, но на мрачное будущее всего их тревожного общества, на предвестника все сметающей бури.
– Сносят по кирпичику, – повторила Альма торжественно, – но ничего не возводят взамен.