Потом ему пришла в голову еще одна мысль, ничуть не приятнее. А что, если, пытаясь вскрыть компьютер, он повредил обшивку или источник энергии? Может быть, он даже поломал компьютер? И будут ли еще инструкции? Или он, глупец, подчинившись минутному приступу страха и злости, сам разрушил единственную связь с чужим разумом?
Такие мысли теснились в его голове, и до восьми утра он не сомкнул глаз. В восемь он взял оружие, поднялся наверх и принял душ. Храбреца он посадил под дверь снаружи, замок запер изнутри. Под ручку двери еще подставил белую бельевую корзину, так, чтобы крышка заклинила ручку и ее нельзя было повернуть и открыть дверь, если кому-то – или чему-то – замок не помеха. Он не задергивал занавеску душа и не отводил глаз от двери, боясь пропустить чужое движение, а слух его настороженно ловил малейшее сопение или поскуливание пса.
В четверть десятого он запихнул своего четвероногого друга на заднее сиденье «МГБ-ГТ». Храбрецу было там довольно места, он мог сколько угодно вертеться и озирать окрестности в любое из трех окон. Пес был на вершине блаженства. Солсбери прикинул, что в Харрисбурге он будет где-то после десяти. На повестке дня первым пунктом стоял вопрос: позволит ли ему полиция взглянуть на тело Виктора Солсбери… или кто там умер?
Дежурный по отделению, угрюмый желтозубый тип с прилизанными волосами, сидел за исцарапанным и замусоренным столом, жевал окурок потухшей сигары и перекладывал с места на место бумаги, дабы изобразить из себя занятого человека. Почесав пятерней макушку – пальцы у него были толстые, волосы жидкие, – он поднял взгляд на Виктора и, прежде чем заговорить, неохотно вынул изо рта драгоценный табачный огрызок.
– Ну?
– Мое имя – Виктор Солсбери, – сказал Солсбери.
– И что? – Дежурный прикрыл глаза и вернул окурок на место.
– Это меня ваши люди считают мертвым.
– Что такое? – немедленно ощетинился дежурный. Солсбери сообразил, что сделал сразу две ошибки. Во-первых, разговор следовало начать более логично. Таким мозгам, как у сержанта Брауэра (имя стояло на табличке, укрепленной на столе), требовались утверждения доступные и простые, слова, которые можно бесконечно прокручивать в голове, добираясь до смысла. Во-вторых, следовало отнестись к бравому сержанту подобострастнее – особенно при использовании фразы «ваши люди».