Не бойся ничего - страница 7

---

---

чтобы тени длиннее: суровых осин —

и моя, с точки зренья меня.

Под бумажным плафоном, на ощупь, едва —

то сплавляла меня, то звала;

и мозги мне запудрила напрочь, и два

бутафорских прозрачных крыла.

И не мог ни взлететь, ни поднять головы,

ни подумать: хочу ли ещё?

Три листа распластались. Лесные стволы

сплетены ядовитым плющом.

Как пять пальцев своих я тебя изучил,

след росы на руке сладковат.

Пусть на ощупь, как шмель – только хватит ли сил

сквозь ничем не приметный закат?

Чтобы восемь часов на исходе витка

потянулись нектаром тугим —

с точки зренья шмеля в середине цветка;

с точки зренья меня перед ним.

«Приходи…»

Приходи.

Это не прихоть.

Это не вытряхнуть из головы.

В комнате тихо —

войди, внеси хоть

поскрипывание половиц.

Чтоб услышать – и не обернуться,

только вздрогнуть – и ждать, и ждать,

и прижаться, и лбом уткнуться,

не дышать.

Не дышать, не спугнуть, не сглазить

суетливостью слов пустых —

только длинные пальцы гладить,

дотянувшиеся до моих

пальцев!

Боже, такая малость:

дотянуться, сплестись, врасти,

чтобы руки не разжимались,

чтобы губы не отвести!

Этот город, пустой и блёклый,

может, только тем и живёт,

что согретые лбами окна

ждут того, кто уже не придёт.

«Артур Мирабель покидает пустую обитель…»

Артур Мирабель покидает пустую обитель,

точнее, она остаётся пустая за ним —

поскольку он сам – опустевшей обители житель —

стоит на пороге: печальный, доверчивый мим.

О, взгляд бесконечный прощанья у двери открытой:

не убраны чашки, и всё ещё смята постель.

Артур Мирабель выбирает остаться забытым,

поскольку остаться не может Артур Мирабель.

Всмотревшись, уже не сказать: кто же мим? кто же зритель? —

какое движенье руки означает: постой!

Артур Мирабель покидает пустую обитель,

поскольку она даже с ним оставалась пустой.

Этюд

Я наблюдаю поведенье пива:

к твоим губам прильнув неторопливо,

услужливое, изменяет круг

на тонкий эллипс – и, очнувшись вдруг,

находит равновесие лениво

в освобожденье медленном из рук.

Ты молчалива. С книжными княжнами

легко тебя сравнить, поскольку хмель

меня снабжает нужными словами —

но ты молчишь, как будто между нами

и впрямь простёрлось тридевять земель,

и степь вздымает пыль за скакунами.

Но тут вступает музыка. Тапёр

тихонько примеряется к созвучьям —

как если б осознал, что был обучен

одним лишь пошлым полькам, и с тех пор

беспомощным желанием измучен —

Следующая страница

---

---