– Может у него были причины так поступить?
– Я тоже так думал. Но он уверил меня, что дело именно в скуке. Он приехал в Париж, мечтая о славе писателя. Хорошо, это тоже карьера. Но его не приняли ни в одном издательстве.
– Тебе не кажется, что твое мнение о нем слишком предвзято?
– Я к нему отношусь хорошо, – успокоился Сольеж. – Он неплохой человек. Но этого мало, чтобы добиться успеха. Почему он тебя так интересует?
Вопрос отца застал Надин врасплох.
– Просто так, – она быстро поднялась с дивана. – Мне интересно, что за человек присматривает за твоими лошадьми.
– В лошадях он толк знает, этого у него не отнять.
– Ну что ж, пойду готовиться, через неделю у меня зачет в Сорбонне. Отдыхай, папа, не буду тебе мешать.
Когда она ушла, Сольеж задумался. Что-то давно он не звонил Жозефу Коленну…
Перед Морсен лежали чистые листы. Они раздражали чистой белизной. Он так и не смог привыкнуть к олицетворению пустоты…
За окном, в шуме ночного дождя, слышалось ржание лошадей. Откуда-то из далека доносился глухой рев мчащихся по мокрой дороге автомобилей.
Раздражение достигало предела, заставляя искать повод, чтобы коснуться пустоты черным росчерком. Он закрыл на миг глаза, представил себе Надин, ее взор, в котором испуг и желание, ее красивую фигуру… дождь. Тот дождь, когда они сидели в кафе.
Размытые впечатления стали принимать четкость. Мысль, одетая в слова, легла на бумагу.
Осени дни город пленили
завесой дождя,
и красной листвой
Тротуары устлали,
Людям напомнив
О неизбежности доли своей,
Зная, —
не многим дано
НЕЧТО в природе узреть
и понять,
что
в сущности все
мы белке подобны
в большом колесе…
К утру были готовы три черновых варианта «Прогулки». Морсен долго мучился, выбирая, какой оставить. Два дня ушло на доработку каждого наброска. Морсен искал более точные образы, способные чуть ли не осязаемо передать его мысль. Одни слова заменялись другими. В результате у него остался один вариант (другие сгорели в большой урне, стоявшей на улице у дверей конюшни). Убедив себя в том, что наконец-то добился желаемого, Морсен занялся своими прямыми обязанностями…
«Прогулка» звучала на одном дыхании, в одном ритме, передавая повседневную усталость от фатальности, которую осознаешь. И за пределы которой нет сил выйти. Но даже в этом чувстве, незаконно, не имея на то никаких прав, вспыхивает временами надежда. А после вновь пустота. Мимолетное ощущение одинокого прохожего…