По обе стороны Арбата, или Три дома Маргариты - страница 5

Шрифт
Интервал



Вид с крыши дома Нирензее. Фото 1926–1927 гг.


Ещё ходили разговоры, будто бы в семействе самого Нирензее начались несчастья, едва оно с прежней квартиры переехало в новый дом: сначала супруга Эрнеста Карловича подвернула ногу не то на лестнице, не то и вовсе на ровном месте, потом допившийся до белой горячки сын Карл бросился с крыши и разбился насмерть. Неизвестно, правда ли это или так трансформировались рассказы о трюке циркача Виталия Лазаренко, который взобрался на парапет и сначала сделал стойку на руках, непринуждённо болтая при этом с киношниками и репортёрами, а когда внизу собралась толпа, начал ей «делать ручкой», стоя на одной левой. Репортёры о случае написали и забыли, а вот в мире кино эта выходка помнилась долго и даже воскресла в фильме «Корона Российской империи»: «Мадам, месье! Русский самоубийца! Всего за пять франков он пройдёт на руках по всему парапет у!»

Так или иначе, крыша дома Нирензее быстро сделалась популярной среди вознамерившихся покончить с жизнью – то ли оттого, что попасть сюда было гораздо проще, чем пробраться на какую-нибудь колокольню, то ли оттого, что на миру и смерть красна, а здесь всегда было многолюдно с тех пор, как на крыше вместо съёмочной площадки начала работу «Греческая кофейня».

Одного посетителя кофейни поймали буквально за фалды пиджака, когда он уже почти перелез через ограждение. Тот пришёл в себя и заявил, что нашло на него некое помутнение рассудка, «услышал голос»…

После этого и некоторым из жильцов дома начали слышаться голоса, причём источником зла сочли беднягу Нирензее – если уж «немец обезьяну выдумал», то спрятать в стене говорящее устройство он вполне может. И как ни старался Эрнест Карлович доказать, что распугивать квартирантов и сводить их с ума не в его интересах, никто его не слушал, тем более что кайзер Вильгельм объявил войну России и сразу началась вакханалия: стихийно собирались толпы людей и громили магазины и прочие заведения с немецкими фамилиями на вывесках.

Нирензее понял, что оставаться в России нет резона, и начал паковать чемоданы. Свой дом в Большом Гнездниковском он продал, и весьма удачно – за 2 миллиона рублей, как если бы он стоял на Маршалковской. Покупателем стал Митька Рубинштейн, петербургский банкир с тёмным прошлым. Через несколько месяцев его репутация засияет новыми гранями – Рубинштейн станет личным банкиром Распутина и начнёт пробиваться на самый верх.