Иван поднялся с колен, навис над согбенным Макарием – высокий, сильный, уверенный в себе, – громко сказал:
– В поход иду супротив литовской земли.
– Бояре приговорили иль себе по воле?
– С боярами суду-ряду у меня нет!
– Не Богом ли нашим речено: «Кый царь, идя на брань ко иному царю, не сядет ли преже советоватися, силен ли он с десятью тысячами противустать идущему на него с двадцатью тысячами?»
– Бог наш рече нам притчу: «Добро есть соль, но коли соль утеряет силу, чем осолить ее? Ни в землю, ни в гной не годна. Вон изсыпят ее!»
– Неже бояре умом скудны и в советах пусты, что с осолившейся солью равняешь их?
– Противу меня мыслят. Себе на потребу – Руси во вред!
– Добро в твоей душе да восстанет надо злом… Снизойди до милости! И не приемлешь ли привереду за зло?
– Я ведаю накрепко, владыка, что – зло, что – привереда. Бояре опор мне чинят! Еще тебя супротив меня наущать станут. Ты им в том потакаешь – печалуешься по их вине.
– Коли вина их малая…
– Господь рече нам: «Верный в мале и во мнозе верный, а неправедный в мале и во мнозе неправедный».
– Бельского за сторожи посадил – княгиня плакалась у моих ног, молила о печали пред тобой.
– Бельский винил мне вельми… О нем не проси! По таковой вине голову сечь надобно! Он же – лише за сторожами… Дознание учиню, проведаю – с кем вкупе супротив меня злоумышлял?
– Воротынский же в чем повинен?
– Тут счет иной! Руки опустил воевода. Не радеет о ратном деле… Летом из Серпухова на крымца медлил… Дал Гирею уйти без урона в степь. Да и иное, о чем покуда смолчу.
– Сведомый[8] стратиг князь Михайло… Отчего бы он так? Не обиды ль на тя захирели его?
– Нерадив иль неверен! Обиды ж его я постиг: вотчинишку ему убавил – вот его обиды. Отсидится на Белоозере – отобидится. Обойдусь без него – утишится. Не то вовсе возмнил: его руками царство себе пристяжаю.
– Печалуюсь к тебе глаголом господним: «Еже согрешит противу тя брат твой, выговори ему… И еже покается, оставь вину ему».
Иван не ответил, нахмурился… В палате не было больше лавок, кроме той, на которой сидел митрополит. Это раздражало Ивана. Сесть на лавку рядом с Макарием не хотел: больно велика честь даже и для митрополита. Стоял, хмурился…
– Також и об ином… в кой уж раз с неотступством прошу, – потверже сказал Макарий. – Митрополита Иоасафа, что пришел к нам от константинопольского патриарха… с добром и миром отпусти восвояси. Кой уж год держишь втуне его на Москве… како татя, за ключами. Патриарх грамоты досылает укорительные… Сам Иоасаф ежеденно листы ко мне пишет – просит снять с него вины напрасные и отпустить домой.