Рим дорого заплатит!
В доме послышались крики. Витторио услышал грозный голос отца, а затем и гневные возражения братьев.
Раздался страшный грохот, звон стекла. Витторио схватился за пистолет в кармане. Но почувствовал сильную руку на запястье.
Старик Барцини. Старый конюх крепко сжал руку Витторио, но взгляд его был устремлен в сторону дома.
– Там слишком много оружия. Вы ничего не сумеете сделать, – сказал он тихо.
Со стороны дома снова раздался страшный грохот – теперь ближе. Левая створка огромной дубовой двери распахнулась, и на крыльцо выбежали люди. Сначала дети – перепуганные, плачущие. Потом женщины – его сестры и жены его братьев. Потом мать с гордо поднятой головой. На руках у нее был самый маленький ребенок. Отец и братья вышли последними – их подгоняли тычками стволов одетые в черное люди.
Всех собрали на освещенной круглой площадке перед домом. Голос отца, требующего объяснить, кто несет ответственность за это бесцеремонное вторжение, перекрывал шум.
Но настоящий кошмар был впереди.
Когда это началось, Витторио Фонтини-Кристи подумал, что сойдет с ума. Его оглушил треск автоматов, его ослепили вспышки выстрелов. Он рванулся вперед, изо всех сил стараясь вырваться из объятий Барцини, извивался всем телом, пытаясь высвободить шею и рот от мертвой хватки старика.
Одетые в черное люди открыли огонь из всех стволов. Женщины бросались на детей, прикрывая их своими телами, а его братья грудью ложились на выстрелы, сотрясающие ночь. Вопль ужаса, боли и ярости нарастал в слепящем свете, заливавшем место казни. Курился дым; тела замирали в окровавленных одеждах. Детей перерезало пополам, пули разрывали рты и глазницы. Лохмотья мяса, внутренностей, осколки черепов пронзали клубящееся марево. Тело ребенка лопнуло на руках матери. А Фонтини-Кристи так и не смог высвободиться из крепких рук Барцини, не смог соединиться со своими родными.
Он чувствовал, как огромная тяжесть прижимает его к земле, давит, стискивает нижнюю челюсть, не давая ни единому звуку сорваться с его губ.
И вдруг сквозь какофонию стрельбы и криков прорезались слова. Голос был громовым, он заглушил автоматные очереди, но не остановил их.
Это кричал отец. Он взывал к нему из бездны смерти:
– Шамполюк… Цюрих – это Шамполюк!.. Цюрих – это река… Шамполю-ю-ю-ю-юк!