«Кимоно, оружие чем-то похожее на нагинаты и катаны. Будь я
проклят, если это не то, о чем я думаю».
Все увиденное почти что кричало о Японии, Китае или похожей
азиатской стране. Однако кое-что все же не сходилось. Лежащий перед
Стасом человек хоть и имел смуглый цвет кожи, но землянин отлично
помнил, что тот имел вполне себе европеоидные черты лица.
Сейчас это было перепроверить затруднительно, так как лица у
него больше не было.
Во всяком случае, на азиата он был совершенно не похож. И Стас
предпочел считать, что этот крестьянин отнюдь не какой-то
особенный.
Указанный момент был критически важным во всем плане Ордынцева.
Плюс, не стоило забывать, что каким-то мистическим образом в голову
мужчины уже был загружен местный диалект, и пускай Стас владел им
плохо, главное, он был.
Если бы Стас еще и не знал языка, то можно было бы сразу
накрываться простыней и ползти на кладбище.
Придуманный же план звучал просто - сможет ли Стас сойти за
одного из обычных копейщиков? В голове мужчины невольно всплыл
местный термин – асигару. Или, другими словами, легконогий,
неприкрытый доспехами воин.
Конечно, мужчина мог бы попытаться выйти к войску, так сказать,
как есть. Имеющихся знаний по медицине должно было хватить, чтобы
оказать первую помощь или кого-нибудь зашить. Лекари и знахари
ценились во все времена, если это, конечно, не расцвет инквизиции и
поиска ведьм.
Вот только абсолютное незнание традиций, местных лечебных
средств и многого другого сыграло бы с мужчиной невероятно злую
шутку.
Его, скорее всего, мгновенно раскусят и сочтут, в лучшем случае,
самозванцем, если не шпионом, и Стас почему-то сомневался, что с
ним поступят хоть сколько-то мягко.
Если догадки Ордынцева верны хотя бы даже наполовину, то он в
глубокой заднице.
То же японское феодальное общество – это глубоко кастовая
система, в которой за любой косяк несет ответственность не только
провинившийся, но и вся его семья вместе со старшими.
К примеру, за то, что какой-то крестьянин по неосторожности
плюнет на тапок особо знатному самураю, наказание понесет не только
крестьянин и вся его семья, но и староста деревни. В худшем же
случае, заденет еще и стоявшего над этой деревней самурая.
Такие понятия, как жалость, сострадание и прощение, были
абсолютно чужды японскому менталитету. Стас сомневался, что в этом
мире тоже были свои проповедники христианства с «Подставь левую
щеку и прости ближнего своего».