Владелец же столь огромного оружия не собирался просто так
сносить удары. Правая рука, которая почти не пострадала от
обстрела, медленно навелась в сторону атакующих, после чего с нее,
словно из пулемета полетели тяжеленые камни и куски спрессованной
земли.
Учитывая же их вес и скорость, от такого попадания неуютно бы
стало даже современному танку, что уж говорить о нежных
человеческих телах.
При этом сражение не стояло на месте. Какая-либо
организованность, которую обе стороны демонстрировали поначалу, к
середине битвы полностью исчезла, сменившись бесконтрольным
хаосом.
Люди остервенело убивали друг друга, не обращая внимания на то,
что их окружает. Многие разбрелись в леса и там продолжали драться.
Полуголые тела, покрытые кровью и грязью, неистово бросались на
друга, словно звери. Там, где ломалось оружие, в ход шли кулаки,
зубы и камни.
Стас слишком поздно понял, что это может значить.
- Эй, ты! Белокожий! Какому Сегунату ты служишь?! – голос за
спиной Стаса был какой угодно, но не дружелюбный.
Ордынцев резко развернулся, поднимаясь на ноги.
Взгляды двух человек встретились. Одетый в самое настоящее
дырявое кимоно оборванец, крепко державший коричневое копье, и
опрятный, подозрительно молчавший белокожий мужчина.
Как-то внезапно копейщик понял, что непонятный незнакомец мало
того, что богато одет, так еще выше его самого на целую голову. От
подобного открытия бывший крестьянин лишь еще крепче сжал копье и
ответил единственным, что он знал в этой жизни – еще большей
агрессией на страх.
- Отвечай, бледнокожая собака, пока я не выпотрошил тебя, как
рыбу! – каждое слово сопровождалось угрожающим взмахом копья.
Возможно, в обычной ситуации он был бы куда вежливее, но сейчас, в
пылу схватки, приоритеты были иными.
Стас же в этот момент изо всех сил боролся с пульсирующей болью
в висках и чувством неправильности.
Каким-то мистическим образом он понимал, что говорит смуглый
туземец, но он не должен был этого делать. Этим знаниям неоткуда
было взяться, и сознание мужчины пребывало в прострации, пытаясь
сложить разваливающуюся картинку.
Эта странная двойственность буквально разрывала его голову,
мешая думать.
Однако Ордынцев все же сумел побороть приступы тошноты и
сосредоточиться на стоявшем перед ним копейщике.
Слова неизвестного языка срывались подобно тяжеловесным камням,
которые он изо всех сил ворочал.