– Благодарю, – ответил сын и резко обернулся.
Отец был прав: сзади послышался какой-то звук. То ли сучок треснул, то ли ветка хрустнула. Он спустил предохранитель.
– Что это? – заволновался Юревич.
– Ш-ш, – прошептал сын, всматриваясь в просвет между мохнатыми заснеженными деревьями, но, ничего не заметив, вернул предохранитель в исходное положение.
– Ты тоже слышал, да? Значит, это не только мой стареющий слух. – Взгляд Юревича загорелся.
– Мы услышали бы свист, выйди они на зверя. – Сын опустил ружье.
– Это грубое нарушение, – сказал Юревич, притворившись рассерженным. – Егеря клялись, что будут гнать зверя в этом секторе леса, у озера, но там ничего нет. Вот почему я уверен, что они пошли в ту сторону, откуда доносится шум.
– Снег тяжелый в этом году, – предположил сын, – возможно, ветки гнутся и ломаются под его тяжестью. Это мы и услышали.
– Пусть так, но свиста-то так и не было. Они не вышли на тропу, черт побери! – сказал Юревич.
Раздались еще три отдаленных выстрела.
– Возможно, они что-то заметили, – заговорил Николай. – Сейчас мы услышим свист.
И они услышали. Но не свист. А панический крик, долгий и отчетливый. За ним последовал еще один, более истеричный, стоявший в воздухе до тех пор, пока эхо многократно не усилило его, раскатившись по всему лесу.
– Бог мой, что там случилось? – Юревич схватил сына за руку.
– Не понимаю…
Его ответ прервал новый вопль, пронзительный и ужасный, слов не было, только боль и ужас.
– Оставайся здесь! – крикнул сын. – Я иду к ним.
– Я следом. Торопись, только будь осторожен.
Николай бросился по снегу на крики. Они заполнили лес, но стали менее пронзительны: кричавший терял силы. Николай прикладом расчищал дорогу, несся, ломая ветки, сбивая снег, вздымая вокруг снежные вихри. Ноги ломило, холодный воздух обжигал легкие, глаза застилали выступившие от напряжения слезы.
Сначала он услышал рев, а затем увидел то, чего больше всего опасался, чего не хотел бы увидеть ни один охотник.
Огромный бурый медведь, мстя за нанесенную рану, рвал когтями, мял, раздирал свою жертву. Страшная морда зверя была в крови.
Николай вскинул ружье и стрелял, стрелял, пока не опустел патронник. Громадный хищник рухнул. Николай подбежал к товарищам, и у него перехватило дыхание.
Человек из Москвы был мертв. Его горло разорвано, окровавленная голова едва держалась на шее. Дригорин был чуть жив, но Николай понял, что если полковник не умрет в считаные секунды, то ему самому придется еще раз применить оружие, чтобы довершить работу зверя. Лица у Дригорина не было – сплошная кровавая рана. Вид ее испепелил душу Николая.