Летом 1932 года мы с сестрой подцепили необычайно затяжную инфекцию, месяцами не поддававшуюся лечению. Воспаления горла, среднего уха, легких следовали одно за другим, не прекращаясь. Мать взяла на себя уход за нами. Между ней и мной вскоре установилось исключительно глубокое доверие. Позднее она будет предварять свои сообщения словами: «Ты должен скорее дать себя четвертовать, чем разболтаешь то, что я тебе сейчас расскажу!» Она сообщила мне, к примеру, о планах введения в одностороннем порядке всеобщей воинской повинности или, что содержало в себе не в пример больше взрывоопасного, о намерениях, также в одностороннем порядке, осуществить ремилитаризацию Рейнской области. Я превратился – мать не могла за это отвечать – в носителя государственной тайны и, тем самым, еще раз в «очевидца». Моим единственным вкладом в это доверительное отношение была уже упомянутая скрытность, на которую мать абсолютно полагалась. Я принял как должное недоумение друзей, несколько свысока удивлявшихся отсутствию у меня интереса к политике, – я никогда не высказывался о ней. Из осторожности я избегал любых разговоров на политические темы: опытный слушатель мог бы, чего доброго, уловить в моих словах какие-то намеки.
На это в моих воспоминаниях чудесное берлинское лето 1932 года пришелся момент, когда отец впервые оказался активно вовлечен в политику. В конфиденциальном порядке его пригласили к Гитлеру в Берхтесгаден. Мать рассказала мне, что, при посредничестве графа Хелльдорфа, фюрера берлинских СА, его побудили, встретившись с Гитлером в Берхтесгадене, предложить тому попытаться добиться канцлерства путем переговоров с Гинденбургом и Папеном. Вольф-Генрих фон Хелльдорф с моим отцом в Первую мировую войну были однополчанами по Торгауским гусарам. Хорошо помню его: грубый широкоплечий мужчина в коричневой форме с обаянием солдафона. Позднее он, из зависти к карьере отца, перестал бывать в нашем доме и в конце концов перешел в оппозицию к правительству, которое сам же и помогал привести к власти[22].
Прекрасно помню рассказ матери об этой встрече у Гитлера, поскольку он явился первым разговором с ней о политике. По возвращении отца из Берхтесгадена она сообщила мне: Гитлер не согласился с его предложениями. Их представления о пути, который необходимо избрать для достижения Гитлером канцлерства, различались. Отец решительно отстаивал мнение, возможными партнерами по переговорам являются Папен и также, вероятно, сын Гинденбурга, Гитлер же верил, что добьется канцлерства через связь со Шлейхером. Их беседа продолжалась два часа. Позднее Гитлер скажет: «Риббентроп упрям, два часа я пытался втолковать ему, что формирование моего правительства возможно лишь через Шлейхера (Гитлер отцу: «Прусский генерал своего слова не нарушит»), чтобы в конце концов вновь услышать, нужно действовать через Папена и Гинденбурга». Достойный внимания дебют якобы «соглашателя» Риббентропа в обращении с Гитлером. В оставшиеся месяцы 1932 года, после этой безрезультатной беседы, какого-либо тесного контакта между ними поначалу не возникало