Пехота противника отстала и начала отступать к лесу под смертоносным огнем мотострелков, но танки врага упорно лезли вперед, прячась за броней головного тяжелого танка. Пять Т-3 и «тигр» были уже в сотне метров от траншей понесшего тяжелые потери батальона. Противостоящие им оставшиеся четыре орудия бесполезно щелкали по броне впереди идущего Т-4, высекая искры и рикошетя бронебойными снарядами. Казалось, вот– вот и танки начнут давить позиции пехоты, расстреляв последние пушки.
«Почему комбат не отдает приказ забросать их гранатами?» – медленно текла мысль у особиста, вышвырнутого из окопа разрывом снаряда, оглушенного. Вокруг него лежали убитые и раненые солдаты, кто-то куда-то стрелял сквозь тянущийся от разрывов и загоревшейся высушенной травы дым. Теперь капитан мог только наблюдать за последними минутами обороны высоты, он уже видел, как вновь возвращается отступившая было немецкая пехота.
Но случилось то, что он ожидал увидеть меньше всего. Из ростового окопа прямо перед танками вылез закопченный, грязный человек… и, держа в руках какую-то непонятную палку с цветными кисточками, стал на пути ревущих и изрыгающих смерть боевых машин.
Танки словно что-то дернуло изнутри, и они остановились, больше не стреляя, только один из них завертелся на разорванной гусенице. Уцелевшие пулеметные расчеты вновь заставили стрелков противника залечь и ползти, словно змей, в сторону леса, а танки так и стояли холодной грудой металла. Совершенно целые, упершиеся стволами башен в человека, который их остановил. Бой закончился. На полкилометра перед позициями батальона всё пространство было усеяно трупами немецких солдат и неподвижными фигурами разбитых танков.
– Молодец, Уйгуров! – заорал оглохший от недавнего шума боя комбат. Его щека была рассечена осколком, бессильно висела простреленная правая рука. Но левой он всё таки дотянулся похлопать одобряюще по плечу высокого Уйгурова, сержанта и шамана.
– Максим, живой? – спросил он, подбежав к распростертому на бруствере особисту, так и не выпустившему из рук автомат, и после его короткого кивка спросил, – видал, что у меня боец вытворяет?!
Капитан слабо улыбнулся и вновь кивнул. На него уже не так искоса посматривали выжившие солдаты. Он пережил с ними бой, он был теперь своим, а не одним из тех, кого они представляли просто расстрельной командой.