Мы присоединились к остальным и направились к монастырю, и я вернулась к прежнему разговору:
– Не знаю, есть у меня талант или нет, но я сделаю все, чтобы с вами ничего не случилось.
– Да, – отозвалась Джулия, не поворачивая головы. – Не сомневаюсь, ты постараешься.
* * *
День, когда мне исполнилось восемнадцать лет, начался, как и всякий другой день: нас разбудил звон колокола, еще совсем сонные, мы собрались в часовне, потом был завтрак, развод по урокам и ежедневным обязанностям. Я вышивала узор на наволочке и все поглядывала на дверь, ожидая, когда меня вызовут к аббатисе. Я была так рассеянна, что работала спустя рукава, пока на это не обратила внимания сестра Тереза.
– Габриэль, что с тобой сегодня? – недовольно проворчала она. – Посмотри, как ты тут напутала. На тебя это так не похоже.
Я взглянула на свою вышивку и увидела, что она права: нитки у меня спутались, образовалось много узлов.
– Распусти и начни сначала, – приказала сестра Тереза. – Немедленно, слышишь?
После того триумфа, когда мне удалось вышить камелии на носовом платке, я уже редко делала ошибки. А если и ошибалась, никто другой не ругал меня так, как ругала себя я сама, и добиться успеха мне помогало страстное желание сделать красиво, стремление к совершенству. А тут вдруг я ощутила отвращение к шитью.
– Я что-то плохо себя чувствую, – отозвалась я. – Овсяная каша утром была какая-то странная, живот разболелся. Можно, я в туалет выйду?
– Да-да, конечно, но долго не задерживайся, – махнула рукой сестра Тереза.
Я пулей выскочила в коридор и рванула на шее высокий воротничок. Я чувствовала, как моим легким не хватает воздуха. Добежав до крытой галереи, я перешла на шаг. Сколько раз я ходила по этим галереям, окружавшим фонтан. В воздухе стоял густой аромат белых камелий. Все здесь было мне знакомо, я изучила все как свои пять пальцев, вплоть до мозаики на дорожке, за несколько сот лет истертой тысячами подошв настолько, что изображения были уже почти неразличимы.
Сама не знаю почему, сейчас я остановилась и стала разглядывать мозаику, стараясь разобрать, что там когда-то было изображено, будто могла тем самым облегчить свое смутное состояние, где смешалось и некое облегчение, и разочарование, терзавшее мне грудь. Значит, аббатиса решила, что я еще не готова. Она намеревается оставить меня здесь, как и Джулию, пока я не объявлю, что хочу стать монахиней, или не состарюсь настолько, что меня просто нельзя будет прогнать из монастыря.