Я не спросил: «Что ты здесь делаешь?» И ты не спросила: «А ты?» – потому что нам обоим все было ясно.
Я взял тебя за руку и усадил на сиденье рядом с собой, в кресло под номером тридцать восемь, и нежно отер тебе кровь со лба и лица носовым платком в клетку, купленным в городе Ширин-йер. А потом, моя милая, я взял тебя за руку и мы долго сидели молча. Светало, пришли спасатели, а из приемника погибшего водителя звучала наша песня.
Мы уехали первым же автобусом из мертвого города Мевляны,[17] где бродили по голым улицам мимо низких заборов и темных домов. Мы уехали после того, как в муниципальной больнице Джанан наложили на лоб четыре шва. Я помню следующие три города: город печных труб, город чечевичного супа и город – столицу плохого вкуса. А потом нас носило из города в город, мы засыпали и просыпались в автобусах, все слилось воедино. Я видел стены с осыпавшейся штукатуркой, где до сих пор висели афиши о концертах ныне дряхлых певцов, сохранившиеся со времен их молодости; мосты, смытые весенним селем, переселенцев из Афганистана, продававших Священный Коран размером с большой палец. Наверное, я видел что-то еще на фоне каштановых волос Джанан, рассыпавшихся по моим плечам. Например, толпы на автовокзалах, лиловые горы, рекламные щиты, веселых собак на окраинах городков, игриво бежавших за нашим автобусом, нищих торговцев, продававших свои товары в автобусах. Иногда на маленьких стоянках, когда Джанан теряла надежду найти новые следы своих, как она говорила, «расследований», она накрывала на наших коленях обеденный стол: яйца вкрутую, пироги, очищенные огурцы и необычные, выпущенные в провинции – я видел такие впервые – бутылки с газировкой. Потом наступало утро, за ним – ночь, и снова пасмурное утро; автобус переключал скорость, нас укрывала ночь – темнее самой темной тьмы, экран над водительским креслом светился красно-оранжевым светом цвета дешевой помады, и тогда Джанан заводила свои рассказы.
«Связь» Джанан и Мехмеда – она употребила именно это слово – началась полтора года назад. Кажется, вспоминала она, она вроде бы видела его и раньше в толпе студентов архитектурного факультета, но по-настоящему обратила на него внимание, увидев его за стойкой портье в отеле недалеко от площади Таксим, куда пошла навестить своих родственников, приехавших из Германии. Однажды поздней ночью она оказалась в холле отеля с родителями, и ей запомнился высокий бледнолицый стройный человек за стойкой. «Наверное, потому что я никак не могла понять, где видела его раньше», – нежно улыбнулась мне Джанан, но я-то прекрасно понимал, что это было не так.