Лабораторная работа-1
Новосибирск. Площадь Ленина
«БиЗ». Комсомольский субботник
Не зря знающие люди говорят, что кладбище лечит. Оно действительно излечивает от суетливого поиска истины и мыслей о немедленной расправе. За его воротами кажется – все, ну перегорела еще одна вольфрамовая нитка жизни. Чего уж тут… Кому нужно что-то доказывать? И наплывает странная апатия, и вместе с шуршанием комьев глины на крышке гроба накатывает волнами ощущение вечности – не хочется… ничего не хочется.
Через день после той самой ночевки в квартире Медного и после визита странного цыгана с лошадью на похоронах Валерки побывали Медный, Лис, Шкипер, непривычно тихая Камилла и рыжий Юра, которому покойный подарил однажды просто так роскошную камеру «Sony». Лес уже умирал; его было не обмануть потеющей мелким дождичком теплынью, комариными писками за ухом. Лес готовился умирать, и он знал, что делал. Багряный пал уже начал подниматься по кронам, и все плотней обхватывали ноги прелые лапы листьев. Из уважения к процессу похорон все обулись, даже Лис, которая ругалась вполголоса, спотыкаясь на каблуках. Шишки в хвойной наволочке стали уже твердыми, сухими – они отдали все, что можно, этой земле и высохли. Да, лес тоже умирал, и это как-то примиряло людей с потерей.
Да и достаточно было посмотреть на неестественно, непривычно парадный для нашего глаза катафалк похоронной конторы (если бы не тонированные стекла да серебряные вензеля – «Газель» как «Газель», ординарная маршрутка!); на приехавшую откуда-то их Казахстана мачеху Валерки, женщину дородную, крикливую и всем недовольную; на то, как она распоряжается, жадно мнет в руках сотенные купюры, как зыркает глазами… как тяжело бухают литавры оркестра, и у старичка с трубой тащится по мокрой земле выползший из штанин белый червячок тесемки ветхозаветных кальсон – достаточно было пропитаться этим кладбищем, чтобы почувствовать: не только похоронили человека обыденно-серо, но и все предшествующее было очень обыкновенно.
Лис путалась, рассказывая, отчего это ей показалось, что за ними следили в ту ночь. Путалась и несла околесицу, сама смущаясь: вроде того, что у торговки на углу она заприметила шесть пальцев, а через минуту уже положенные пять; что та нагло грызла свои же собственные семечки и курила свои же сигареты, чего не делает ни один порядочный боец уличного торгового фронта. В общем, почудилось Лис, и все. Но это было уже к делу не пришить – да и надо ли?