КОШКА. - страница 8
размышлениях…короче, прыщет опять:
– Не. Не то, не то… Нет глубины… Где «полировка» и «тады ой»? Где?!.. Х!
И снова возвращается в магаз.
Моисеев покупает себе сумку-кабак.
– Вот это дело, – прыщет Моисеев.
Он спешит к хатке.
2. Выходит девочка во чисто поле. Начинает девочка по полю бродить, колОсики
рвать.
Девочка напевает: «Один колосок беру, на другой смотрю, третий примечаю, а
четвертый Турманидзе!»
– Не-т, не то! – говорит через некоторое время девочка.
Выходит девочка тогда в суперсадик. Начинает девочка по садику бродить,
яблОки сшибать.
Девочка снова напевает: «Одно яблоко беру, на другое смотрю, третье примечаю,
а четвертое Пихлапсон!»
– Тоже не то. Ну не то и всё! А?! – через некоторое… короче, говорит опять.
Выходит девочка тогда в лес уже. Начинает девочка по лесу бродить, ягОды
дергать.
Девочка снова напевает: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью
примечаю, а четвертую Мересьеву!»
– Вот, – говорит девочка, – это дело!
ГВОЗДИКОВ. (ДЕЛО БЫЛО В СТОКГОЛЬМЕ).
Гвоздикову казалось, что все за рубежом говорят на русском языке, только он
(Гвоздиков) этого русского языка почему-то не понимает…
– Э-э-не-э, мать, врёшь – не возьмешь…триста грамм, поняла? Триста…–
Гвоздиков заговорчески подмигивал продавщице в маркете, – то-то!
И довольный Гвоздиков с мешочком лакричных конфет уже спешил озадачить
кассира.
Примерно так Гвоздиков доставал всех попадавших в поле его покупательно-
оценивательно-познавательной деятельности иностранцев.
Как следствие указанного в начале отоларингологического отклонения Гвоздиков
ощущал вокруг себя какой-то непонятный бессмысленный заговор. Вера в этот
заговор росла в Гвоздикове с каждым днем, т.к.:
1) он иногда нарывался на русских,
2) служители иностранного торгового культа каким-то образом понимали
Гвоздикова,
3) пятница…
Пятница! Как известно, скандинавы (жуткое слово) всю неделю работают, а по
пятницам выпивают и отдыхают.
Гвоздиков гостил у брата, который уже стал скандинавом (жуткое слово, как не
крути) – в пятницу они, конечно того…
Когда разгоряченный ностальгией и виски Гвоздиков врывался от брата в
вечерний Стокгольм, пресловутый языковой барьер падал стремительно и
отчаянно. Гвоздиков понимал всё, что кричали, шептали, пели и, наконец, просто
говорили вокруг!
Он дружески ущипывал болтающих о болонках старушек. С трагическим лицом