В пятнадцать лет я переселился к бабушке – она убедила, что всем так будет лучше. Тоже не рай, конечно, но бабка хотя бы не пьянствовала и во многих вопросах была гораздо более продвинутой, чем мать. У неё и компьютер имелся, причём не слишком допотопный, Call of Duty, по крайней мере, тянул.
У матери же опять завёлся новый хахаль. Где она подцепила его, замызганного и плюгавого, даже не спрашивал, но сразу понял, что эти двое прекрасно спелись и спились. И я там – третий лишний. Поначалу, правда, сомневался, правильно ли это – оставить мать совсем без присмотра, тем более когда поблизости вьётся сомнительный тип. Но тип этот был матери явно по душе, а остальное она послала ко всем чертям.
С бабкой отношения сложились странные. С одной стороны, как я знал, она вообще была против моего рождения. Заставляла мать идти на аборт – той было всего шестнадцать. Та отказалась – не из материнских чувств, откуда им взяться, а назло. Насолить бабке, с которой у неё вечно были жёсткие разногласия. Так что, получается, родился я назло… И потом бабка, чуть что, дребезжала: «А я говорила…»
С другой стороны, парадокс, конечно, но она действительно заботилась обо мне. Моталась к нам на другой конец города с набитыми сумками. И только ради меня – с матерью они враждовали и даже не разговаривали. По большому счёту, бабка меня и кормила, и одевала, даже порой деньжат на карман подбрасывала. С моей-то мамашей можно было в два счёта загнуться – она вообще на готовку забила.
После нашей тесной и обшарпанной двушки бабкина трёхкомнатная квартира казалась хоромами. Обстановочка, конечно, была так себе – здравствуй, СССР. Так что главной гордостью была югославская полированная стенка выпуска ранних восьмидесятых, половина которой отведена под книги, половина под хрусталь.
Жилось с бабкой сытно, но скучно. Во-первых, она была сдвинута на порядке. А это: дома чисто до стерильности; руки мыть чуть не каждые полчаса; на кровать не садиться и вообще ничего не трогать; завтрак, обед и ужин – строго по расписанию. Короче, тоска.
Во-вторых, она, отпахав лет сорок на кафедре истории, видела, точнее, хотела видеть и во мне будущего историка. Подсовывала «интересные» статейки, грузила массой ненужных фактов, а не находя отклика, разражалась пламенной речью, суть которой, если кратко: «История – это наше всё, человек без истории – никто».