– Вы с ума сошли – сказал я.
Вот это я хорошо помню, как сказал – вы с ума сошли. Сказал учителю, на которого раньше и взглянуть боялся, не то, что там что-то спросить.
Помню.
Её тоже помню – маленькую, хрупкую, как она шла к нам по тропинке, еще несла что-то, то ли корзину с фруктами, то ли еще какие-то подарки, цветы, что ли.
Говорила что-то…
– Ой, здравствуйте, насилу до вас добралась по буеракам!
Нет, не то.
– А можно к вам?
Тоже не то.
– А классно вы тут устроились!
И не так. Не знаю, как. Не помню. Голос помню, живой, звенящий, пропитанный солнцем – а слова теряются в прошлом.
А вот со словами учителя наоборот. Хорошо помню, как заворачивал её в простыни, как зарывал её в пустыне – все еще миловидную, все еще не утратившую своего обаяния – приговаривал мне:
– Никогда… никогда таких не подпускай к своему городу. Ты слышишь – никогда!
Я даже не спросил, почему. У учителя нельзя было спрашивать – почему. Там вообще нельзя было задавать вопросов.
Потому что город рождается в тишине.
Учитель…
Он учил меня строить города.
Нет. Не так. Невозможно научить строить город.
Я учился у него…
Тоже не так.
Я просто смотрел. Осторожно. Издалека. Из пустыни – боялся подойти к той невидимой границе, где кончается пустыня и начинается город.
Проще написать – он прогонят меня и бил меня палкой. Но это будет неправдой. Он просто сразу установил какую-то неуловимую границу между нами – границу, которую нарушать нельзя. Я научился чувствовать дни, когда работа у него не клеилась, и нужно было уйти подальше и не смотреть. Я также чувствовал дни, когда работа кипела ключом, и учитель сам хотел, чтобы кто-то наблюдал его труд.
Учитель…
Я не помню его лица.
Может, потому, что так ни разу и не взглянул в его лицо.
Память вообще скупа со мной, прячет от меня то, что мне важно, и выдает какие-то совершенно ненужные образы.
Например – мой первый город.
То есть, первый свой город я не помню – первые свои города люди строят еще когда только-только поднимаются на ноги, делают первые шаги, кладут камень на камень. Я имею в виду первый город, который не упал, не разрушился, не рассыпался в прах, как только дунуло на него беспощадное время.
Учитель видел мой первый город. Кажется, это был первый раз, когда учитель посмотрел на меня. И когда он подошел ко мне, первый раз нарушил какую-то неуловимую грань между нами. Поправил там, переделал здесь – и мой город ожил, заиграл новыми красками.