Стиснув руки в кулаки, чтобы Джек не увидел дрожи, она подняла подбородок выше:
– Значит, блудный сын вернулся.
– Здравствуй, Клео.
Возможно, потому, что приличия требовали этого от членов одной семьи, Джек поцеловал ее в щеку. Клео затаила дыхание, задрожав от прикосновения. В отличие от последней лихорадочной, безумной ночи в комнате Джека этот поцелуй был холодным и отстраненным.
И не менее опустошающим.
Чтобы хоть как-то это компенсировать, Клео беззаботно взмахнула рукой:
– Ты опоздал.
– Какая горькая ирония! То же самое ты сказала во время нашей последней встречи.
На вечеринке в честь его двадцать первого дня рождения.
Та ночь навсегда запечатлелась у нее в памяти. Разбитый нос Сэма Дентона, которого Джек ударил через окно машины, ярость, с которой он потом вытаскивал ее из автомобиля Сэма. Стыд, когда отец увидел, как Джек ведет ее в свою комнату, прикрывая курткой ее порванную блузку и обнаженную грудь.
И унижение, пришедшее позже. Клео получила ту реакцию, которую хотела, заплатив за нее сполна. Попытки привлечь внимание Джека, хотя бы разочек, привели к тому, что он исчез из ее жизни.
– Может, в ту ночь ты солгала мне?
Голос Джека вернул Клео в реальность. Похоже, он собирался напомнить ей о старых ранах, хотя должен был спросить об отце.
Он наклонился еще ниже:
– Или я…
– Или ты… что?
– Или я действительно опоздал?
– О чем ты говоришь?
Ровный голос, на лице ни намека на удивление.
– Удобная амнезия, да, Клео?
Ее словно ударили кулаком в живот. Амнезия стала бы благословением.
– И ты смеешь говорить об опоздании?! – Из-за того, что он на похоронах отца так спокойно заговорил о той ночи, голос Клео резко прерывался. – Ты предал умирающего человека, тебе он, может, и безразличен, но я его любила, а ты не выполнил его последнее желание.
– Что за желание?
– Попрощаться с тобой.
Что-то неприятное промелькнуло во взгляде Джека. Не вина, даже не сожаление.
– Я приехал сразу, как только узнал об этом.
Может, это и правда, но Джеку так легко не отделаться. Ни за что. Клео состроила свою лучшую гримаску «Не делай из меня дуру!». Надутые губки, приподнятая бровь. Ее она отточила до совершенства много лет назад и всегда доводила ею Джека до бешенства.
– Если не возражаешь, Златовласка, я закину вещи и помоюсь. Моя комната все еще моя?
Давно ли Клео впервые услышала это прозвище и возненавидела его? Во времена Джека.