Божественная комедия. Чистилище - заметки

«Океан лютый», т. е. ад – продолжение метафоры первых двух стихов.

Чистилище (purgatorium, il purgatorio), по учению католической церкви, помещается также в преисподней, составляя собственно лишь одно из отделений ада, который учители этой церкви (Petr. Lombard. l. IV, dist. 45 A.; Thoma Aquin. Sum. theolog. P. III, qu. 69, art. 1) делили на две главные части: 1) на ад в собственном смысле, где помещены демоны и грешники, и 2) другие отделы преисподней, a именно – а) чистилище, непосредственно примыкающее к аду; b) лимб младенцев (limbus infantimi), где находятся души младенцев, умерших без крещения (Thom. Aquin. Ib. qu. 69, art. 6), и c) лимб праотцов (limbus patrum), местопребывание благочестивых мужей Ветхого Завета, куда нисходил Христос для их освобождения (Данте, Ада IV, 31–63; Thom. Aquin. 1 e, art. 4. Elucidar с. 64). В отношении этих двух последних отделов Данте во всем согласуется с топографией средневековых схоластиков; в отношении же чистилища, т. е. места, где очищаются души, чтобы впоследствии вознестись на небо, он уклоняется от отцов церкви, создав совершенно новый образ чистилища, – более поэтический, более ясный, светлый и, так сказать, более радостный. Дантовское чистилище помещается на противоположном нашему полушарии, на острове, окруженном Великим океаном, покрывающим, по тогдашним понятиям, все южное полушарие (Ада XXXIV, 112–114, 116–118, 122–123). На этом острове, лежащем под одним меридианом (в антиподе) с Иерусалимом, считавшимся в то время за средоточие (пуп) земли, подымается высочайшая гора в виде усеченного на вершине конуса. Вокруг горы идут концентрично в виде террас семь уступов или кругов (называемых поэтом также карнизами – cornici), на которых очищаются кающиеся души. Все эти террасы соединены между собою высеченными в скалах – более или менее трудными для подъема – лестницами или горными тропинками, ведущими, в конце концов, на самую вершину горы, на которой посреди восхитительной равнины расположен земной рай. На семи уступах горы очищаются души в следующих семи смертных грехах: гордости, зависти, гневе, унынии (accidia), сребролюбии или скупости и расточительности, чревоугодии и блуде, или сладострастии. Но кроме того все чистилище распадается еще на три следующие отдела: 1) на преддверие чистилища (antipurgatorium), где помещаются души нерадивых (neghittosi), покаявшихся в последние минуты жизни; эти души должны пробыть здесь известное время, прежде чем будут допущены к очищению; 2) настоящее чистилище, разделенное, по числу семи смертных грехов, на семь сказанных кругов, и, наконец, 3) земной рай, на вершине горы, составляющий как бы переходную ступень к небесному блаженству. Первое отделение сообщается со вторым вратами чистилища, охраняемыми ангелом-привратником, перед которым каждый вступающий исповедует грехи свои. Кроме того каждый из семи кругов имеет своего ангела-хранителя. Первый отдел, antipurgatorium, описывается от I песни до X, второй – от X до XXVIII, третий – от XXVIII и до конца Чистилища.

«Мертвая песнь», т. е. песнь о царстве мертвого народа (regno della morta gente, Ада VIII, 85).

«O хор небесных дев» (в подлиннике: О sante Musei). Слич. Чистилища XXIX, 37 и примечание.

«Vos, о Calliope, precor, adspirate canenti». Virg. Aen. IV, 522. – Каллиопа (Calliopea), одна из девяти муз. В первой песни Божественной Комедии (Ада 11, 7) призываются музы вообще, здесь в особенности Каллиопа, муза высшей эпической поэзии, потому что тон Божественной Комедии с дальнейшим ее развитием и начиная уже отсюда становится все важнее и возвышеннее.

«Дев безумных» (в подлиннике: le Piche misere, жалкие сороки). Здесь разумеются девять дочерей фессалийского царя Ниерия. Гордые своим искусством пения и уменьем играть на лире, они вызвали на состязание муз, и в числе их Каллиопу; но, будучи побеждены, были превращены музами в сорок. Ovid. Metam. V, 302 и примечание.

Этой терциной обозначается время дня – раннее утро, перед рассветом, когда восточное небо принимает бледно-голубой цвет сапфира.

«До сферы первой», т. е. до сферы луны, которая, по системе Птоломея, составляет первую, или самую низшую из девяти сфер вокруг земли (Ада ИИ, 78 и примечание). До сферы луны, по тогдашним понятиям, простирается атмосфера земли; затем начинается более светлая, огненная область (Рая I, 79–82).

Планета Венера (Lo bel pianeta che ad amar conforta). Данте в своем Convivio отдает девять небесных сфер руководству девяти ангельских хоров, при чем третий круг, сферу Венеры, поручает Престолам, которые, будучи образованы по любви Св. Духа (naturati del amore dello Spirito Santo), оказывают и действие, соответствующее этой природе своей, именно вызывают движение этого неба, исполненное любви, отчего форма (сущность, природа этого неба) получает мощный жар, которым души на земле воспламеняются к любви, смотря по их различным способностям. A так как древние полагали, что это небо становится на земле виновником любви, то и говорили, что «Венера есть мать любви» (Conv. tr. II, с. 6. – Сличи Рая VIII, 1 и примечание). «Звезда божественной любви первая сверкает над горою Чистилища пришельцу из страны грешников, отвратившихся от любви к Богу». Ноттер.

«Созвездие Рыб». «Венера, как утренняя звезда, стоит в знаке Рыб, помещающемся непосредственно за знаком Овна, в котором находится солнце в весеннее равноденствие». Карл Витте. – Следовательно, мнение Данте ошибочно, и Венера появляется в эту пору года лишь несколько минут спустя по восходе солнца. – По словам Ада, путники находились в аду около 24 часов. Так как в ад они вошли вечером в Великую Пятницу (Ада XXI, 112 и далее), то эти 24 часа должны пасть на ночь, следующую за Великой Пятницей, и на день Великой Субботы. Когда же потом они опять стали взбираться вверх от центра земли, причем очутились на противоположном полушарии, то было уже половина 8-го часа утра следующего дня, т. е. Светлого Воскресенья. В этот день вышел Данте из адской ночи, при блеске звезды, дарующей мощь любви и приводящей в восторг грудь и очи.

«Направо», – по выходе из ада Данте был обращен лицом к востоку, и потому, чтобы взглянуть на южный полюс, он должен был повернуться направо.

«Четыре звезды». Нет никакого сомнения, что эти звезды имеют чисто-аллегорическое значение, как это видно из ст. 38 этой песни, где они названы «святыми», a также из чистилища XXXI, 106, где говорится: «Мы нимфы здесь, a в небе звезды мы». Они означают четыре натуральные, признававшиеся и в языческом мире добродетели: мудрость, правосудие, мужество и воздержание. Но с другой стороны Данте придает звездам этим и реальное значение, как это видно из Чистилища VIII, 91–92: «Склонились уж четыре светила те, чей блеск ты утром зрел». Потому многие комментаторы полагают, что Данте здесь действительно имел в виду созвездие Южного Креста, состоящее из одной звезды первой, двух второй и одной третьей величины. О существовании этого созвездия на южном полушарии Данте мог узнать от Марко Поло, вернувшегося в 1295 г. из своего путешествия, во время которого он посетил Яву и Мадагаскар. Кроме того созвездие Креста отчасти видно из Александрии и совершенно ясно из Мероё. Итак, очень вероятно, что Данте мог иметь некоторое понятие об этом созвездии (установленном впервые в 1679 г.), хотя не имел верных сведений о времени его восхождения и захождения, так как упомянутое захождение этих четырех светил бывает позднее, чем у Данте. Слич. A. Humboldt's Kosmos, Vol. II, р. 331, 486; Vol. III, p. 329, 361.

«Первый род», т. e. Адам и Ева, которые, находясь в земном раю несколько часов (Рая XXVI, 144), видели эти звезды. По географии средних веков, Азия и Африка не простирались далее экватора, a потому эти четыре звезды были неведомы ни для кого из людей, кроме первых двух наших праотцов.

«К северу», т. е. налево, к северному полюсу.

«Главная звезда α Dubhe созвездия Большой Медведицы, или так называемой Колесницы, вообще не видна с того места, где находится Данте; даже самые малые звезды этого созвездия подымаются лишь на несколько градусов над горизонтом и видимы 10-го апреля от 9-12 часов; стало быть теперь уже закатились. Может быть, Данте вообще говорит здесь, что созвездие Большой Медведицы невидимо с горы Чистилища, и тогда частица «уж» (giá) будет относиться не ко времени, а к месту, т. е. что оно вообще не видно с горы чистилища». Филалет.

«Старец» – это Катон Младший или Утический, родившийся в 95 г. и умерший 8-го апреля 46 г. до Р. Хр. «Не желая пережить свободу Рима, он умертвил себя после сражения при Фарсале. С первого взгляда покажется очень странным встретить язычника и притом самоубийцу у подошвы горы Чистилища; как самоубийца, он принадлежал бы ко второму отделу насилующих, в седьмом кругу ада. О некоторых, позднее встречающихся в поэме язычниках, Данте везде приводит причину, почему он не помещает их в аду, например о поэте Стацие (Чистилища XXI, 10 и 82-102), о Рифее и Траяне (Рая XX, 103–118). Поэтому древние комментаторы придавали Дантову Катону значение символическое, именно символ (ст. 71) свободной воли, столь необходимой для покаяния, для добровольного возвращения на путь добродетели. Следовательно, Катон в чистилище, подобно Харону, Плутону и др., мифическим фигурам в аду, где они суть чистые символы преступления и наказания, есть также не что иное, как символ. Что же касается рода выбранной Катоном смерти, то он также мало принимается в расчет, как и в последней песни Ада не принимается в расчет причина, побудившая Брута к умерщвлению Цезаря. К тому же Катон является здесь не как душа, долженствующая подвергнуться очищению: он будет занимать здесь свое место вплоть до дня Страшного Суда, когда должно уничтожиться чистилище. Как страж чистилища, он даже и не находится в его преддверии (antipurgatorium), a помещен вне его – y подошвы горы». Каннегиссер. – К тому же надобно помнить, что не только весь древний мир, но некоторые отцы церкви (католической) высоко ставили нравственный характер Катона (G. Wolff, Calo der Jungere bei Dante в Jahrb. d. deutschen Dante Gesell. VII, p. 277 и далее), что может быт и побудило Данте поместить Катона не в аду. Следующее место из Дантовой de Monarchia (l. II, c. 5) бросает свет на это место Чистилища: «Accedit et illud inenarrabile saerificium severissimi verae libertatis auctoris Marci Catonis, qui, ut mundo libertatis amores accenderei quanti libertas esset ostendit, dum e vita liber decedere maluit, quam sine liberiate manere in illa»… A в своем Convivio (tr. IV, с. 23) Он говорит: «E quale uomo terreno degno fu di significare Iddio che Catone? Certo, nullo». Наконец, идея о Катоне заимствована, может быть, у Виргилия (Aen. VIII, 670), у которого на щите, подаренном Энею Венерой, Катон изображен стражем отделенных в тартаре праведных, при чем сказано:

Почему Катон, умертвивший себя на 49 году жизни, представлен у Данте старцем – причина этому лежит, конечно, в словах Лукана (Phars. II, 374):

Четыре звезды (ст. 23–24), упомянутые выше символы четырех натуральных добродетелей: мудрости, правосудия, мужества и воздержания, отражались в лице его, как такие добродетели, которые «rispendovano in Catone vie piú che in alcun altro», как говорит Данте в другом месте.

«Мертвый ручей» (в подлиннике: cieco fiume) – это поток, шум которого слышал Данте в центре земли, в конце последней песни Ада, ст. 130.

«Из тюрьм», т. е. из ада. Катон думает, что Виргилий и Данте беглецы из ада.

«Качание головой выражает изумление Катона; впрочем, оно делается в Италии и в знак вопроса». Ноттер.

Этот стих относится к тому мнению, что в древнем мире для душ, находящихся в преисподней, существовала надежда на спасение в чаянии пришествия Христа; но с сошествием его в ад для неискупленных из него навеки потерялась надежда на спасение: ex inferno nulla est redemptio. – «Lasciate ogni speranza» (Ада III, 9).

«Мой грот». – Грот Катона, по-видимому, находится внутри горы при самом всходе на гору Чистилища, хотя слово «грот» употреблено здесь вообще, в смысле местопребывания, так как это слово часто употребляется у Данте в таком смысле.

Все время, пока не исчез Катон, Данте стоит на коленях (ст. 109).

«Жена с небес», т. е. Беатриче, являвшаяся к нему в юдоли лимба (Ада II, 112).

«Его», т. е. Данте.

«Последней ночи» (в подлиннике: l'ultima sera, последнего вечера), т. е. он еще не умер.

Т. е. когда он бежал из темного леса от трех животных, или, другими словами, когда он был близок к греху и погибели (Ада I, 58–62). Сличи Чистилища XXX, 136.

Т. е. свободы от неволи греховной: «Потому что закон духа жизни в Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти». Посл. к Римл. VIII, 2.

Самоубийство Катона здесь противопоставляется преступлению трусливых самоубийц (Ада XIII, 103 и далее). Тело Катона в день Страшного Суда восстанет в вечном блеске, тогда как прочие самоубийцы повлекут свои тела за собою и повесят их на ветвях леса самоубийц. По мнению Каннегиссера, Катон опять займет место в лимбе после воскресенья мертвых. – «Впрочем, – говорит Филалет, – поступок Катона определяется иною мерою, чем поступки христиан; к тому же нам известно, что Катон, готовясь к смерти, подкреплял себя из сочинений Платона надеждой на бессмертие души. В особенности же на такое суждение Данте о Катоне имело влияние убеждение Данте в том, что Римская империя самим Провидением предопределена к владычеству над целым миром, – убеждение, выступающее еще сильнее в чистилище, чем где-нибудь в Аду, и всего сильнее в сочинении Данте: Liber de Monarchia». – «Поэт полагает», что Бог точно также проявит Катону будущее искупление человечества за его стремление к истинной свободе, как Он сделал это для Рифея (Рая XX, 122) за его любовь к правосудию». К. Витте.

«Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их». Матф. XIII, 43.

«Я из страны», т. е. из лимба, следовательно, нахожусь не во власти Миноса, помещающегося во втором кругу ада (Ада V, 4 и примеч.), откуда он рассылает грешников по адским кругам, смотря по тому, сколько раз обовьется хвостом.

«Марция, жена Катона, дочь консула Л. Марция Филиппа, находится в лимбе (Ада IV, 128). Она, по повелению Катона, развелась с ним и вышла замуж за друга его, оратора Гортензия. По смерти этого последнего она опять стала женою Катона, которого, по словам Лукана, она так умоляла принять ее:

Phars. II, 341 et seq.

Скартаццини.

T. e. семь кругов чистилища, находящихся под твоим хранением.

«Законы» (в подлиннике: quella legge Che fatta fu quando me n' uscii fuora). Postili. Cass. очень хорошо объясняет этот закон: «quod damnati non possunt aspirare salvatisi – Катон умер за 46 л. до Р. Хр., следовательно, почти за 80 л. до смерти Спасителя. До сошествия его в ад никто из душ не был освобожден из лимба (Ада IV, 63); следовательно, надобно полагать, что и Катон был извлечен из лимба в числе многих других Всесильным (Possente), сделавшим их святыми. С выходом Катона из лимба вся связь его с Марцией прервалась навеки, по слову Евангелия: «Между нами и вами утверждена великая пропасть». Лук., XVI, 26. – Другие комментаторы видят здесь просто намек на то, что смерть, по слову евангельскому, разрывает все связи брачные.

«Осокой чистой», собственно тростником (D'un giunco schietto): это, в противоположность скорченным ветвям леса самоубийц (Ада XIII, 4), по мнению всех комментаторов, символ чистосердечного раскаяния и покорного терпения, – как двух предварительных условий, необходимых для всякого улучшения и нравственного усовершенствования. «Это первое очищение, совершаемое самим Виргилием (человеческим разумом), означает, может быть, совершающееся в нас, при помощи естественных сил и в особенности при содействии свободной воли, улучшение к восприятию всего божественного, – словом то, что составляет у схоластиков так называемаго «meritum congrui». Филалет. – «Ubicunque etiam inveniuntur optima praecepta morum et disciplinae; humilitas tamen non invenitur. Via humilitatis hujus aliunde manat, a Cristo venit». Св. Август. Enarr. in Ps. 31.

В подлиннике: al primo Ministro, ch'è di quei di Paradiso. Большая часть комментаторов разумеет здесь ангела, являющегося во II песни Чистилища. Но мы следуем здесь мнению Скартаццини, Каннегиссера и др.; этот ангел является и исчезает почти мгновенно, не обращая при этом никакого внимания на Данте и Виргилия; поэтому гораздо вероятнее разуметь здесь ангела-привратника, хранителя врат чистилища, о котором говорится ниже (Чистилища IX, 103 и далее).

Т. е. остров, на котором возвышается гора Чистилища.

«Всякий злак». «Per la pianta vuol dire et mostrare l'uom superbo; et dice che veruna pianta induri e faccia fronda quivi non può avere luogo; ció é veruno, che mostri per le frondi, ció é per le sue operazioni e dimostrazioni, la sua superbia di fuore, è che di quella superbia induri nell' animo, et diventi ostinato, non può quivi avere luogo». Anonimo Fiorentino.

Поэты огибают гору Чистилища с востока на запад, сообразно движению солнца. Намекая на такой путь, Виргилий делает свое воззвание к солнцу. Чистилища XIII, 13.

«Здесь в первый раз исчезает тень мгновенно из глаз Данте. В аду тени удалялись от него (исчезали), как существа телесные; у них как бы отнята способность исчезать с глаз зрителей моментально, как ни желали бы они стать невидимыми (Ада XXIV, 93). Впоследствии исчезает, точно также и Виргилий (Чистилища XXX, 47)». Ноттер.

«Долина горя», именно край, или берег, окаймляющий остров Чистилища. Он назван «долиною горя» не в том смысле, как называются адские долины, но в том, что для очищения от грехов необходимо сокрушение сердца о них.

«Коническую крутую гору Чистилища окаймляет со всех сторон исподволь склоняющийся к морю кругообразный край или берег, на котором находятся теперь поэты. Когда они стали на него, они обращены были лицом к утру – к востоку (ст. 22, прим.); затем они повернулись к северу, чтобы говорить с Катоном. Теперь они опять оборачиваются и обращаются снова на восток, к морю. Стало быть, они находятся на восточном берегу острова, как это еще яснее будет видно ниже (Чистилища IV, 53)». Филалет.

Теперь час утренней зари. Следовательно путники употребили целые сутки, 24 часа, чтобы от центра земли достигнуть до ее поверхности, т. е. столько же, сколько они употребили, чтобы достигнуть до центра. Каннегиссер.

Перед восходом солнца подымается легкий ветерок, который наводит рябь на поверхность моря, или, как дивно выражено у Данте, заставляет ее трепетать (il tremolar della marina). – «His pieces of pure pale light are always exquisite. In the dawn on the pourgatorial mountain, first, in ite pale white, he sees the tremolar della marina, – trembling of the sea; then it becomes vermilion; and at last, near sunrise, orange. These are precisely the changes of a cairn and perfect dawn». Рёскин. Mod. Painters (по цитате Лонгфелло).

Кроме Катона (теперь уже исчезнувшего) на ней никого не было.

Под горой, как в месте низменном и более прохладном, роса долее всего сопротивляется действию солнца.

Данте плачет или от радости, освободившись от ужасов ада, или от сокрушения сердца, приступая к очищению себя от грехов. Вообще по выходе из ада Данте, кроме этого места, нигде более не плачет.

Намек на безумное и гибельное плавание по этим волнам Улисса (Ада XXVI, 142).

Может быть подражание Виргилию (Aen. VI, 144, 145):

Аллегорический смысл: благость Господня неисчерпаема и не уменьшается вовеки.

Астрономическое определение суточного времени. Наступает утро 27-го марта (или, может быть, 7-го или 10-го апреля), между 6–7 часом утра. «Поэт принимает на земной поверхности четыре пункта, именно Иерусалим или гору Сиона, реку Эбро в Испании, гору Чистилища и реку Ганг в Индии, пункты, меридианы или полуденные круги которых, по его предположению, все находятся на равном расстоянии между собою. Именно расстояние одного меридиана от другого равняется 90°; таким образом Иерусалим отстоит от горы Чистилища на 180°, или на целую половину земной поверхности, или, другими словами, обитатели этих двух пунктов на земле суть настоящие антиподы между собой. Обе эти точки имеют один общий горизонт, т. е. одну и ту же границу своего кругозора; поэтому, когда для Иерусалима солнце на западе перейдет эту границу, т. е. садится, тогда оно для горы Чистилища восходит на востоке. Два остальных пункта, Гангь и Эбро, находятся между первыми двумя, отстоя один от другого на 180°; от Иерусалима же и горы Чистилище на 90°, и это пространство протекает солнце (в своем движении) в 6 часов. Следовательно, когда солнце для Иерусалимского меридиана стоит близко над западным горизонтом, тогда для горы чистилища оно только что начинает всходить. Тогда здесь (на Чистилище) начинает исчезать белый и алый цвет юной утренней зари и уступает место густому желтому (оранжевому) цвету, предшествующему восхождению солнца. На Ганге же на 90° к востоку, уже прошло 6 часов, как зашло солнце; следовательно, там теперь полночь. В начале весны ночь выводит с собой на небо созвездие Весов, под знаком которых, шестью месяцами позднее, именно в начале осени, восходит солнце. В это время долгота ночи начинает увеличиваться, созвездие же Весов как бы ускользает из рук ее (le caggion di man), так как оно в это время стоит днем на небе вместе с солнцем. Штрекфусс. – «Данте впал здесь в ошибку, приняв неправильно, будто меридианы устьев Ганга и Эбро отстоят одно от другого на 180°, тогда как в сущности они отстоят всего лишь на 121°. Еще сильнее он ошибся, допустив, что Иерусалим находится на равном расстоянии от этих двух меридианов, так как от перваго, вместо 90°, он отстоит всего лишь на 39 1/2°, a от второго – лишь на 48 1/2°. Но если в 1300 г. имели в географии самые поверхностные знания, то следует ли винить в том Данте?» Фратичелли.

«Данте олицетворяет здесь ночь, представляя ее существом, имеющим руки. Она вращается по своду небесному диаметрально противоположно солнцу. Поэт представляет ночь как бы выходящею из волн Ганга, так как там, по его мнению, восточный горизонт Иерусалима. Она держит в руках Весы, потому что она находится теперь в созвездии Весов (Libra); она держит их в руках целый месяц, потому что остается целый месяц в этом созвездии, – точно так, как и солнце остается в нем столько же времени в осеннее равноденствие. В этот-то именно промежуток времени ночь начинает мало-по-малу удлиняться или возрастать (soverchiando) над днем. Но это удлинение, или перевес ночи над днем, не бывает слишком заметно, пока солнце не перейдет созвездие Скорпиона». Скартаццини. – Сличи Делла Валле, Il senso geografico-astronomico dei luoghi della D. C. Faenza. 1869, p. 35.

«Поэты представляют себе зарю (Аврору) в виде прекрасной богини, живущей на востоке, так как она всегда является с востока незадолго до восхождения солнца. Итак, желая обозначить, что солнце уже восходит, поэт говорит, что белый и алый лик (собственно щеки, в подлиннике: guance) Авроры, т. е. те два цвета, которыми окрашивается воздух, прежде чем солнце совершенно взойдет, стали желтыми, оранжевыми (rance), как бы состарившимися». Ландино. – Боккаччио, в прологе к третьему дню в своем Декамероне подражает этому месту Данте.

Выражение нерешительности странников, еще незнакомых с местностью.

«Планета Марс является краснее обыкновенного: а) утром, когда подымается туман; b) когда она блестит на вечернем небе и с) когда она приходится близко к поверхности моря, где пары бывают всего гуще». Фратичелли. – Планета Марс избрана здесь, вероятно, не без умысла: прибывающие сюда души должны будут выдержать здесь еще многие битвы, прежде чем достигнут полного блаженства (Ада II, 4)». Копиш.

Т. е. «быстрее всякой быстролетной птицы». Нути.

Сперва мы видим какой-то блеск в виде покрова над ангелом; затем мало-помалу (в подлиннике: a poco a poco un altro a lui n'uscia) является другой белый свет в виде полосы, выходящей из первого облака. Первый блеск исходит от лучезарного лица и крыльев ангела, и он виден прежде всего, второй – от белого одеяния.

Явление этого ангела составляет диаметральную противоположность с явлением Харона в Аду. как Харон переправляет души злых, так этот ангел – души добрых. Как в этом ангеле все здесь небесно и божественно, его появление – свет и блеск, «в лице его благодать сама» (ст. 44) и сам он не нуждается ни в каких пособиях и земных средствах, в парусах и веслах, так, наоборот, все в Хароне демонично, почти бесообразно; вся фигура его отвратительно ужасна; Ахерон, по которому он плывет, мутен и болотист; души вгоняет он в челн свой ударами весла; здесь же воды чисты и души радостно поют псалом. Но если Данте пользуется в Аду мифологией для воплощения своих идей, то к ней он не дерзает уже прибегать в Чистилище, a того менее в Раю. Язычество, хотя и неповинно, принадлежит Аду, потому и Ад можно было изукрашать существами языческих мифов. Это отсутствие мифологии делает, конечно, Чистилище и Рай менее пластичными, – остается в них лишь одна история и некоторые вымыслы форм. Но тем не менее символизм выступает в некоторых местах очень значительно, особенно там, где Библия подает к тому повод, например в последних песнях Чистилища». Каннегиссер.

«Крылья искони служат символом небесного и божественного». Каннегиссер.

Весьма знаменательно то, что здесь челн, хотя и касается земной воды, но в нее не погружается, в противоположность челну Харонову, почему Харон и намекает Данте (Ада III, 93) на этот челн. Сличи также Ада VIII, 19 и след.

В подлиннике: «In exitu Israel de Egitto» (вместо Egypto, для рифмы); здесь удержана лишь половина латинского стиха. «Это начало 113 псалма, написанного в воспоминание освобождения израильского народа от Фараона и работ египетских. В католических церквах он пелся по воскресеньям в конце вечерни, a также в древности священниками при выносе покойника в церковь». Скартаццини. – «Этот псалом Данте в письме своем к Кану Великому приводит в пример того, как может нечто иметь в одно время и буквальный и аллегорический смысл: «Si literam solam inspiciamus, signiflcatur nobis exitus flliorum Israel de Aegypto, tempore Moysis; si allegoriam, nobis signiflcatur nostra redemptio facta per Christum; si moralem sensum, signiflcatur nobis conversio animae de luctu et miseria peccati ad statum gratiae; si anagogicum, signiflcatur exitus animae sanctae ab hqjus corruptionis servitute ad aeternae gloriae libertatem». Ep. Kani Gr. de Se. § 7, по цитате Скартаццини. Отсюда видно, как уместно применен поэтом этот псалом к душам, которые, освободившись от рабства греховного на земле, стремятся теперь к духовной свободе. По Клименту Александрийскому (Strom. 1,208), Египет на аллегорическом языке библейских толкователей прямо означает земной мир.

«Вернейший путь к нравственной свободе есть вера во Христа и Христово нравственное учение: осеняя крестным знамением, ангел поручает души этим руководителям». Штрекфусс.

Солнце изображается тут как бог Аполлон, вооруженный луком и стрелами. Стихи здесь обозначают, что солнце уже значительно поднялось над горизонтом: при самом восхождении его в знаке Овна (в это время года) знак Козерога находится на полдне; a так как он отстоит от Овна на 90°, то с поднятием солнца знак Козерога должен уже отойти от меридиана и склоняться к закату. По расчислению астрономов (Ponta, Orolog; dantesco № 6, также Lanci: degli ordinamenti ond' ebbe conteste Dante Alighieri la II e III Cantica, ecc. Roma 1856), солнце уже полчаса как поднялось над горизонтом; большинство, впрочем, принимают около двух часов. – Сличи у Камерини.

«Во второй песне Ада мы видели, что поэт с великим колебанием и сомневаясь в самом себе решается на убеждения Виргилия предпринять роковое странствование. Точно такую же нерешительность обнаруживают теперь только что прибывшие души при новости состояния, в коем они находятся». Штрекфусс.

«Виргилий не знает ни о чем, что было раскрыто Христом, a потому здесь является скорее руководящим соучеником Данте, чем его учителем; здесь о многом более возвышенном он сам должен спрашивать других. Уже в Аду он не знает о существовании обвала моста в шестом рве (Ада XXI, ст. 106 и след.), также при виде Каиафы приходить в изумление (Ада XXIII, ст. 124)». Копиш.

В подлиннике: Per altra via, che fu si aspra e forte, т. е. чрез темный лес и ад; a в ст. 52 в подлиннике употреблено выражение selvaggia. «Все три эпитета: selvaggia, aspra и forte, употребленные в Аду I, ст. 5 для обозначения темного леса, не без значения употреблены здесь вторично». Копиш.

«Здесь при свете дня души тотчас могли заметить, что Данте еще дышит, что среди адской мглы не тотчас было заметно». Ноттер. Сличи Ада XXIII, прим. к 88 ст.

Как в древности, так и во времена Данте, было в обычае отправлять послов, просящих о мире, с ветвью оливы в руках. «Те, кого посылали просить мира или кто хотел, чтобы их приняли как друзей, носили в руках ветку оливы; также и те, которые приносили весть о победе, возвещали издали об этом оливой». Веттори. Впрочем Данте здесь подражает Виргилию. Virg, Aen. 1. VIII, v. 114, 115:

O природе теней по смерти, по учению Данте, мы будем подробно говорить ниже (Чистилища XXV, ст. 94). Сличи Ада IV, ст. 34 и VI, ст. 36.

«Знаменитый флорентийский певец и хороший собеседник («vir affabilis et curialis», говорит Бенвенуто да Имола) во времена Данте; он был, как кажется, другом, a может быть и учителем Данте в музыке. Кресчинбини в своей «Storia della volgare poesia» говорить, что он нашел в Ватикане на одном сонете Леммо да Пистойа, поэта, жившего около 1300 г… надпись: «Lemmo da Pjstoja e Casella diede il suono» (положено на музыку)». Филалет.

Из этого вопроса следует заключить, что Казелла умер уже довольно давно, во всяком случае ранее объявленного в 1300 r. папой Бонифацием VIII юбилейного года. Данте поэтому и спрашивает, почему он только теперь прибыл в чистилище на ладье ангела, т. е. в начале весны (начало странствования Данте), следовательно, спустя три месяца после объявления юбилея, считая напрасно потерянным время, протекшее между смертью и вступлением в чистилище. «Поэт, как кажется, имел здесь в виду Виирилиева Палинура, которого Эней встречает по эту сторону Стикса. Харон отказывается перевезти через Стксг тень Палинура на том основании, что труп его еще не погребен. Подражая здесь Виргилию, Данте, однако ж, не объясняет, почему ангел не принял ранее в свой челн душу Казеллы». К. Витте.

«Тот, кто берет, кого и как рассудит», – т. е. ангел, перевозящий души на гору Чистилища.

«По Вечной Правде», т. е. по воле Господней.

и др. Год 1300 был юбилейный год (Ада XVIII, прим. к ст. 28–30); на Страстной неделе, в конце марта, когда Данте совершает свое загробное странствование, прошло уже три месяца с начала юбилея, так как он начался с рождественских праздников в 1299 г. Во время юбилея все пилигримы, прибывшие в Рим, получили отпущение грехов; потому в это время ангел принимает всех в свой челн и отвозит их на остров Чистилища. – Сличи. Бианки, стр. 285.

«С миром», т. е. с покаянием (в подлиннике: chi ha voluto entrar con tutta pace).

«У поморий тех, где воды Тибра стали солью полны» (alla marina vуlto, dove l'acqua di Tevere s'insala), т. e. где воды Тибра, вливаясь в море, получают вкус морской воды, или при впадении Тибра в море.

«На устье том», т. е. на морском берегу Остии, при устье Тибра, где собираются души всех спасенных от ада. Отправление душ на какой-нибудь морской остров было народным мнением, распространенным повсеместно (см. Grimm, deutsch. Mythol. S. 791). Данте избирает для этого устье Тибра, недалеко от Рима. Как живые пилигримы шли в Рим для получения отпущения грехов, так и все покаявшиеся души собираются туда же. Все же души, не допущенные сюда, мгновенно погружаются в ад (за Ахерон безмолвный). Этим обозначается, что Рим и церковь есть посредствующее звено между Богом и предназначенными к блаженству душами. Впрочем, те, которые принесли неполное раскаяние, остаются где-то, прежде чем будут перевезены в чистилище (прим. к ст. 93); чаще же остаются у подошвы горы чистилища.

Данте утомлен (affannata), «потому ли, что еще находится под впечатлением ужаса адских мук, или потому, что ему предстоит еще вынести много трудностей в чистилище, так как он во всем, что видит, принимает самое живейшее участие, или даже сам принадлежит к числу тех, состояние коих он созерцает». Каннегиссер.

В подлиннике: Amor che nella mente mi ragiona – начало дивно прекрасной канцоны Данте, может быть, положенной на музыку самим Казеллой. Это именно вторая из трех канцон, которые он сам комментировал в своем Convivio. Под именем своей возлюбленной он разумеет в ней умозрительную философию, причем дух, mente, обозначаемый им местом, из которого говорит в нем любовь, он называет драгоценнейшею частью, божеством, своей души.

«Старец честный» – Катон, который как мгновенно исчез в первой песни, ст. 109, так мгновенно здесь и является снова.

«Т. е. души забыли здесь свое ближайшее назначение – подниматься на гору очищения. По Ландино и Веллутелло, здесь заключается та мысль, что обращение иногда вновь задерживается чувственными прелестями, но что свободная воля, выражающаяся здесь в возгласе Катона, ст. 120, скоро опять берет перевес», Каннегиссер.

«Сбить с себя гранит» (a spogliarvi la scoglio) – т. e. осквернение землей.

«Когда стая голубей спускается на поле, то мы видим, что сперва они разбегаются по полю с воркованием и с особенным покачиванием шейками, что придает им гордый вид. Вскоре затем они начинают тихо и спокойно подбирать зерна на жниве до тех пор, пока, испуганные чем-нибудь, не разлетятся все в разные стороны. Во всех сравнениях, заимствованных из обыденной жизни, мы видим, как точно подмечает поэт все явления до малейших подробностей». Штрекфусс.

Разум, по некоторым комментаторам, разумеется здесь божественный, воля Божия; по другим – человеческий, человеческая мудрость, олицетворяемая в следующих стихах в образе Виргилия. Духи спешат к горе сами; Данте, как человек, еще нуждается в руководителе.

Т. е. как бы мог я, еще не вполне просвещенный божественной силой (Беатриче), взойти на крутую вершину без помощи высочайшего, чистого разума?

«Сам Виргилий, олицетворение чистого разума, увлекшись пением Казеллы, следовательно обыкновенным земным наслаждением, забыл на время о возложенном на него руководительстве Данте, a потому и стыдится как этого проступка, так и непосредственного следствия его – ускоренного бега по долине, служащей основанием горы Чистилища». Штрекфусс.

Сличи Juven. Sat. VIII, v. 140 и сл.:

Солнце, как увидим ниже, уже несколько часов как взошло на небо; a так как поэты идут теперь с востока к западу, то солнце должно им светить в тыл.

T. e. скованный, или, собственно, ограниченный (ristretta), вследствие ли воспоминания о пении Казеллы, или вследствие упрека, сделанного Катоном.

«Взносившим к небу грозные ступени». В Раю (XXVI, 139) гора чистилища названа: Il monte che si leva più dall' onda. Выражение «грозные ступени» здесь употреблено переводчиком в значении громадных, грандиозных.

Что Виргилий, как дух, не бросает от себя тени, – этого Данте не мог заметить в мрачном аде; вне же ада он видел его лишь в темном лесу в долине, «где солнца луч умолк» (Ада I, 60 и след.); вскоре затем наступила ночь (Ада II, 1).

«Это опасение Данте есть предчувствие скорого исчезновения Виргилия (Чистилища XXX, 42–57)», Копиш.

«Необходимость руководительства со стороны человеческого разума на пути к усовершенствованию здесь превосходно выражена опасением Данте быть покинутым разумом (Виргилием)». Копиш.

«Где плоть моя истлела», т. е. в Неаполе, где, как уверяют, погребено тело Виргилия. «Согласно с примечанием к Чистилищу II, 1, теперь в Неаполе вечер, в Иерусалиме солнце уже закатилось, на горе чистилища оно уже взошло. Приблизительно теперь 8 ч. утра». Филалет.

Брундузий, по-латыни Brundusium и Brundisium, теперь Brindisi, в Колабрии. В этом городе умер Виргилий в 19 г. до Р. X.; тело его перенесено отсюда в Неаполь, где и погребено. Могилу его доныне показывают на Пазилиппо около известного грота. На ней надпись, на которую намекает Данте:

Вообще однако ж очень сомнительно, чтобы Виргилий был погребен в Неаполе (Cотрагetti, Virgilio nel medio evo, Livorno. 1872), хотя уверенность в этом была всеобщая в средние века. В Мантуе до конца XV века пелись в церквах следующие стихи во время мессы Св. Апостола Павла:

По астрономическим понятиям того времени, небо состоит из девяти друг над другом находящихся сводов, или полых сфер, совершенно прозрачных, нисколько не препятствующих прохождению лучей сквозь них (См. Рая XXX, 108, примеч.). Итак, если эти сферы, в средоточии которых мы, жители земли, находимся, не мешают нам видеть отдаленнейшие звезды, то точно так и легкие тела теней, состоящие лишь из отражения души во внешних элементах, пропускают лучи солнца.

Хотя тени суть только кажущиеся тела, тем не менее они могут страдать духовно. Данте в следующих стихах чрез Виргилия принимает это за непостижимую, по крайней мере для нашего ума, тайну, неразъясненную даже самим Платоном и Аристотелем и раскрытую для нас лишь верою во Христа (ст. 39). Схоластики много трудились над разъяснением вопроса, каким образом адский огонь, принимаемый ими за действительный, стихийный огонь, может действовать на невещественную душу, по отделении ее от тела. О мнении по этому предмету Фомы Аквинского см. Филалета II, S. 15, Not. 9.

«Знаньем quia». «Аристотель различает два рода знаний: одно – знание, что вещь есть (ἐπίστασϑαι τὸ ὅ τι), и другое – знание, почему она есть (τὸ διότι). Первое знание приобретается, когда мы заключаем по действию о причине (а posteriori), второе – по причине о действии (а priori). Оба эти понятия переданы в старо-латинском переводе, которому следовал Фома Аквинский, выражениями scire quia (в низшей латыни quia часто употребляется вместо quod) и scire propter quid. Отсюда в школы вошли выражения: demonstratio quia и demonstratio propter quid». Филалет. Итак, смысл этого стиха будет: вы, люди, постоянно хотите знать причину даже таких вещей, где у разума нет основ для суждения.

Т. е. если бы тут было достаточно человеческого ума, то не нужно было бы откровения.

Здесь высказывается та мысль, что томление благородных душ древности, находящихся в лимбе, состоит в том, что неразрешенное одним разумом сомнение не было рассеяно для них верою. Виргилий сам принадлежит к числу этих душ, для полного блаженства которых недостает одной лить веры, почему он и угнетен такой скорбью (Ада IV, 40).

В подлиннике: Che indarno vi sarien le gambe pronte – т. e. здесь всякая прыткость ног была бы бесполезна.

Леричи и Турбия – две местности на так называемой Riviera di Genova, с необыкновенно обрывистым над морем гористым берегом, первая – с восточной стороны побережья генуезского, около Сарзаны, у морского залива Спеццио; вторая – с западной стороны, недалеко от г. Монако.

Первые шаги на пути к нравственному совершенствованию, к нравственной свободе, которую Данте отыскивает в своем загробном странствовании (Чистилища I, 71), необычайно трудны. Самый разум, олицетворенный в Виргилии, не знает, где найти к нему дорогу, и потому приходит в смущение, отыскивая ее». Ноттер.

«Как видно из ст. 135–141 этой песни, толпу эту составляют души людей, умерших под проклятием (анафемой) церкви. Она идет медленно, потому ли, что и в жизни медлила обратиться к Богу, или потому, что процесс очищения ее должен совершиться весьма медленно». Фратичелли.

«Слова эти служат Виргилию как-бы утешением самому: в появлении теней он видит, что он не покинуть высшею помощью на трудном пути, где он до этого находился в таком беспомощном состоянии (ст. 52 и далее), не зная, какое взять на нем направление». Ноттер.

«К громадам твердых скал» (в подлиннике: a'duri massi Dell'alta ripa), т. е. к выступающим утесам, из которых сложена гора Чистилища.

«Они изумлены тем, что поэты идут в направлении, противоположном тому, какому следуют души и, стало быть, удаляются от входа в чистилище, как увидим ниже». Фратичелли.

«Погибший благочестно» (в подлиннике: О ben finiti, o giа spiriti eletti), т. е. умершие с покаянием в грехах и с верой во Христа, a не так, как сам Виргилий, умерший, не зная веры Христовой». Ноттер.

«Чем более человек познает, тем более дорожит он временем». Фратичелли, также Копиш.

«Как в аду мы видели души, погрязшие в грехах, повсюду в борьбе и взаимной ненависти, так, наоборот, здесь души очищающихся находим во взаимном любовном общении, соединенными взаимно друг с другом. Действительно, любовь есть первый плод серьезного стремления к нравственной свободе». Штрекфусс.

«Счастливых стадо» (в подлиннике: quella mandra fortunata); слово «стадо» поэт употребляет здесь в соответствие с сравнением толпы теней с овцами.

«Поэты повернули к душам, шедшим к ним слева (ст. 58); потому крутой склон утеса, который сначала был перед ними, теперь должен находиться от них направо». Филалет.

Т. е. Данте приходит сюда не самовольно, как Улисс (Ада XXVI, 112 и далее).

«И тылом рук» и проч. – обычный жест в Италии: «тыл руки обращен к другому лицу, и к нему направлены пальцы от того, который подает знак. Это означает, чтобы тот, кому подается знак, не ходил вперед, a повернул назад. Здесь тени подают этот именно знак, чтоб поэты, вместо того, чтобы приблизиться ко всходу на гору, удалились от него». Штрекфусс.

«Тень Манфреда, говорящая здесь с Данте, принимает его за своего современника, но Манфред умер незадолго до рождения поэта, почему этот последний и не узнает его (ст. 109)». Каннегиссер.

Король Сицилии Манфред, по словам Саба Малеспини (Historia Rerum Sicularum), был очень красив собой: «Homo flavus, amoena facie, aspectu plaeibilis, in maxillis rubeus, oculis sidereis, per totum niveus, statura mediocris».

Манфред, из Гогенштауфенор, вступивший на престол неаполитанский и сицилийский после смерти отца своего, императора Фридриха II, был внук Констанции или Констанцы, супруги императора Генриха VI, отца Фридриха II. Мать Манфреда была Бьянка, графиня Ланчиа, любовница Фридриха ИИ, и, следовательно, он был незаконный сын императора. Красивый юноша, любивший роскошь и разгульную жизнь, и, как отец его, покровитель наук и искусств, Манфред постоянно находился в борьбе с церковью и с Карлом Анжуйским, вспомоществуемым папой Климентом IV, и, наконец, покинутый своими апулийскими вассалами, погиб в сражении при Беневенте (Ада XXVIII, примеч. к ст. 15–16), будучи незадолго до этого отлучен от церкви тем же папой Климентом.

Дочь Манфреда от первой его супруги Беатриче, называвшаяся также Констанцей, была замужем за Петром, королем Арагонским. Вследствие этого брака Петр имел притязание на Сицилию, которою он и завладел после знаменитой Сицилийской вечерни (1282 г.). Констанца имела трех сыновей: Альфонса, Джьякомо и Федериго. По смерти Петра ему наследовали Альфонс в Арагонии и Джьякомо в Сицилии (1285 г.). По смерти Альфонса Джьякомо получил Арагонию, и несколько позднее Федериго – Сицилию.

«Сицилии и Арагоны честь». Обыкновенно принимают, что под этой похвалой Данте разумеет Федериго, короля Сицилии, и Джьякомо, короля Арагонии, но такому предположению противоречат те неодобрительные слова, какие употребляет поэт, говоря об этих монархах в двух местах своей поэмы, именно: Чистилища VII, 119–120 и Рая XIX, 136–138. Наоборот, в той же Чистилища 115–117, он с похвалою отзывается о первом сыне Петра, Альфонсе. Потому древние комментаторы думают, что под словами «Сицилии и Арагоны честь» разумеется здесь старший сын Петра, Альфонс Добродетельный. Того же мнения держится и Филалет, также Карло Троиа (Veltro allegorico di Dante), – тем более, что Альфонс вместе с отцом своим Манфредом воевал с Карлом Анжуйским. Но, с другой стороны, так как Альфонс никогда не носил короны Сицилии и к тому же умер очень рано, в 1291 г., то почти несомненно, что Данте, высказав сперва столь лестное мнение о Федериго и Джьякомо, затем, по неизвестной причине, изменил его. Известно, по крайней мере, что вначале он находился в самых дружеских отношениях к Федериго и даже был намерен посвятить ему свой Рай (о чем высказал монаху Иларию), так как этот принц всегда сильно благоприятствовал гибеллинской партии. По мнению Ноттера, такая перемена во мнении Данте произошла вследствие отказа Федериго принять на себя сеньорию гибеллинской Пизы после паденья Угуччьоне.

Манфред просит поэта возвестить своей дочери, что он, несмотря на отлучение от церкви, находится не в числе осужденных в аду, и тем рассеять ложь иного об нем мнения. Манфред был отлучен от церкви за свое сопротивление папе, назначившему корону неаполитанскую и сицилийскую французскому графу Карлу Анжуйскому. Несмотря на папский интердикт, Манфред стал королем в 1260 г., но через шесть лет (1266) в сражении при Беневенто или Гранделла на р. Калоре потерял корону и жизнь, после чего королем стал Карл Анжуйский.

«Невозможно счесть моих грехов!» (в подлиннике: Orribil furon li peccati miei). Флорентинский историк Малеспини, которым часто пользовался Данте, обвиняет Манфреда в убийстве своего племянника Генриха, в отцеубийстве, в убийстве брата Конрада IV и в попытках к убийству Конрадина. Кроме того гвельфский писатель Виллани обвиняет его и отца его Фридриха II (Ада X, 14 и 119), в эпикуреизме, в развратной жизни и даже в сарацинской ереси. Но все эти обвинения недоказанные и есть повод думать, что та часть хроники Малеспини, где говорится об этих преступлениях, подложна и внесена кем-нибудь из папской партии. Главный упрек против Манфреда есть тот, что он завладел сицилийской короной, обойдя законного ее наследника – племянника своего Конрадина.

«Смысл священных книг» (в подлиннике: Se'l pastor di Cosenza…. avesse in Dio ben letta questa faccia – faccia, страница, лист книги), т. е. еслиб он понял смысл священных книг, где значится, что Господь всегда готов прощать обращающихся к нему грешников.

«На травлю» (в подлиннике: alla caccia); так выражается поэт для обозначения ярости архиепископа, преследующего своего личного врага даже за могилою. Историк Саба Малеспини употребляет это же слово для выражения добычи, доставшейся Карлу Анжуйскому после поражения Манфреда, часть которой он передал папе: «Ut autem гех Carolus…. de primitiis laborum suorum participem faciat patrem patrum, et de sua venatione (caccia, охота, травля) pater ipse praegustet, duos сегоferarios aureos etc… Clementi transmittit».

После проиграннаго сражения при Беневенто труп Манфреда, снявшаго перед сражением с себя все свои королевския отличия, долго не могли найти на поле битвы; наконец он был найден с двумя ранами: одной на голове, другой в груди (ст. 108 и 111). Напрасно просили бароны короля французскаго сделать убитому почетное погребение. «Si, je ferais volontiers, si luy ne fut scommunié», отвечал Карл. Таким образом он был погребен во главе моста (in co'del ponte) y Беневенто; солдаты неприятельскаго войска сами воздвигли ему памятник, так как каждый из них принес по камню на его могилу. Но папский легат, архиепископ Козенцы кардинал Бартоломео Пиньятелли, личный враг Манфреда, не дал несчастному королю и этой бедной могилы. По повелению папы Клемента IV он приказал вырыть труп, чтоб он не осквернял, как отлученный, землю, принадлежащую церкви, и перенести его на границу Абруццо, где он и был, повидимому, без всяких почестей брошен, не погребенный, в долине, орошаемой рекою Верде (на что указывают ст. 130–132). Впрочем факт этот не вполне доказан; по крайней мере историк Рикордино Малеспини, сообщая об нем, прибавляет «si disse»; Виллани же списывает у Малеспини и прямо ссылается на Данте. В пользу Данте говорит и предание местных жителей на берегу Верде.

«Верде» – «по древним комментаторам, боковой приток, впадающий в Тронто, недалеко от Асколи, и образующий на некотором протяжении границу между Неаполитанским королевством и Анконской областью. Позднее она называлась Марино, a теперь – Кастеллано. Несколько выше того места, где сливаются Тронто и Верде, при Арквата, в пограничных горах к Норчиа находится озеро, около которого, по мнению тамошних жителей, находится вход в ад. Очень может быть, что Пиньятелли, в своей злобе к Манфреду, именно потому и велел бросить здесь труп его. Другие, без достаточных причин, хотят видеть Верде в нынешнем Гарильяно и, вопреки Данте, полагают, что труп Манфреда был брошен около Чеперано». Карл Витте.

«Без звона и креста» (в подлиннике: а lume spento, с погашенными свечами): отлученные от церкви погребались без всяких церемоний, sine cruce et luce, при чем гасили свечи.

Гвельфский писатель, современник Данте, Вилланине разделяет этого мнения; говоря о смерти отлученного от церкви Конрадина, он замечает, что душа его, вероятно, будет в числе погибших: «отлучение от св. церкви, справедливое или несправедливое, всегда страшно, ибо кто читает древние хроники, тот найдет в этом отношении много удивительных повествований. Чезари, сам священник, но принадлежащий к более позднему времени, соглашается, что и отлученный от церкви может быть святым через полное раскаяние». Ноттер. – «Нельзя не заметить в величественном изображении Манфреда у Данте кротость и сострадание к монарху, оказывавшему такое покровительство и любовь к поэтам». Копиш.

«Подражание Энеиде, VI, 327, где говорится, что души непогребенных должны скитаться 100 лет, прежде чем перейдут через Стикс. Тридцать раз столько, насколько был отлучен – срок этот не основан ни на каком церковном постановлении и принять поэтом произвольно». Ноттер. Итак все те, которые не получили церковного отпущения, осуждены оставаться у подошвы Чистилища, в antipurgatorium, где еще нет места для настоящего очищения. Смысл тот: кто восстал против церкви, тот не может тотчас достигнуть истинного познания и раскаяния.

Учение о предстательстве святых (intercessio) очень явственно высказывается повсеместно в Чистилище, равно и уверенность в том, что благочестивые молитвы живых много сокращают срок, по прошествии которого умершие становятся святыми (Чистилища VI, 37–39). В Италии и поныне молитвы о душах в чистилище очень свято соблюдаются.

В этих терцинах Данте опровергает мнение тех философов, которые утверждали, что в человеке не одна, но несколько душ. Именно, по мнению платоников, душа человеческая тройственна: вегетативная, сенситивная и интеллектуальная, или рациональная; при чем каждая из них занимает в теле свое особое место. Против этого возражал уже Аристотель. Фома Аквинский опровергал это мнение почти теми же словами, как и Данте: «Очевидно, что множественность души дело невозможное, уже потому, что если одна деятельность души сильно напряжена, то другая задерживается». Согласно с этим Данте принимает лишь одну душу, именно мыслящую или разумную; но вместе с тем приписывает ей многие силы и способности, частью внутренние, как ощущение боли (скорби) и удовольствия, частью внешние – при посредстве телесных чувств; нередко при этом душа вся отдается одной какой-нибудь способности или отдельной силе, так что кажется как бы связанною тою силой, тогда как отдельная сила, например сила слуха, действует непрерывно и свободно. «В этом», говорит Данте, «я сам убедился: пока душа моя занята была лишь тем, что я смотрел и слушал Манфреда, незаметно для меня протекло время». Каннегиссер. Филалет. Мнение о нескольких душах было осуждено, как еретическое, уже на восьмом вселенском соборе, и Фома Аквинский приводит против него одно место из блаж. Августина (Т. I, Quaest. 76, Art. III).

«Т. e. сила, восприемлющая внешние впечатления – есть нечто иное, и нечто иное – полная сила души; первая связана с последней, и потому если эта последняя чем-нибудь внутренне сильно занята, то первая не воспринимает извне никаких впечатлений, хотя внешний мир постоянно лежит перед нею». Ноттер.

Сфера неба делится на 360°, которые солнце кажущимся образом пробегает в 24 часа, следовательно 15° в час. Значит, теперь будет, если мы примем первый день замогильного странствования Данте:

27-е марта – 9 ч. 28 мин., или

7-е апреля – 10 ч. без 1 мин., или

10-е апреля – 10 ч. 8 мин.

Следовательно поэты шли вместе с Манфредом почти 2 часа.

T. e. здесь подъем на гору, о котором вы спрашивали нас (Чистилища III, 76 и след.).

Чтобы показать нам, как узка была щель в скале, по которой следовало им взбираться на горы, поэт сравнил ее со щелью в стене или ограде виноградника, которую повсеместно в Италии и в Германии заделывают ветками терновника, особенно осенью, когда начинает поспевать (когда буреют, quando l'uva imbruna) виноград, для защиты от расхищения. – Не без отношения к вертограду Христову здесь употреблено сравнение с виноградником, a узкостью пути, ведущего в него, намекается на слова Спасителя: «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Матф. VII, 14.

«Лео» (или, собственно, Санлео, иначе Читта-Фельтриа) – город, расположенный на отвесной скале, недалеко от Сан-Марино, в местности Монтефельтро, откуда родом знаменитый гибеллинский род графов Монтефельтро. – «Ноли», – город на обрывистом берегу Riviera di Ponente, в Генуэзской области, между Финале и Савона. – «Бисмантова» – местечко, или деревенька (villaggia) на обрывистой горе, недалеко от Реджио, в Ломбардии.

«Поэты лезут теперь по самой нижней части горы чистилища, которая вместе с тем есть самая крутая. В начале эта часть горы все подымается вверх, как голая утесистая стена, на которую можно подняться лишь сквозь упомянутую узкую щель; потом достигают к весьма крутому, в 45°, склону (ст. 41–42), на который можно взобраться в любом направлении». Филалет.

«На пути к добродетели малейший попятный шаг может иметь плачевнейшие последствия». Ноттер.

Угол полуквадрата равняется 45°. Крутизна горы не совпадала с средней линией, проведенной между горизонтальной и перпендикулярной линиями, но ближе подходила к этой последней; следовательно гора была круче, чем в 45°. «Так как астрономический инструмент квадрант уже во время Данте и прежде употреблялся для измерения высоты солнца, то Данте весьма знаменательно употребил это сравнение здесь, где идет речь о восхождении к духовному солнцу – Богу». Копиш.

Для того, чтобы читатель, следуя за странствием поэта, мог наперед составить ясную идею о самой местности, надобно помнить, что путь, по которому идет Данте, все ведет узкою щелью к выступу, образующему вокруг горы ровную, узкую дорогу. Проходя по этой дороге, мы снаружи будем иметь пустое пространство воздуха, окружающего гору чистилища, с другой, внутренней стороны – утесистую стену, через которую крутая тропинка ведет в следующий выступ, или круг, опоясывающий гору. Следовательно гора Чистилища имеет форму адской воронки, но только опрокинутой. Как в аду воронка идет в глубь и при том становится все уже и уже, так воронка Чистилища, постепенно сужаясь, подымается к небу. Штрекфусс. Ноттер.

«После счастливо совершенной дороги, если она была трудна и утомительна, мы с удовольствием смотрим назад. Но это удовольствие бывает еще сильнее, если дорога, как в данном случае, понимается в нравственном отношении». Ноттер.

В Европе, глядя на восток, мы имеем солнце с правой стороны. На противоположном, или южном полушарии, солнце должно было казаться Данте с левой стороны, или между ним и севером (ст. 59–60). Солнце он называет «колесницей света» (carro della luce).

«Зеркалу» (specchio), т. с. солнцу. «Данте называет солнце зеркалом, точно так, как в Раю IX, 61, ангелы названы зеркалами. Они названы так потому, что, согласно с одним местом в его Convivio, Бог изливает свою силу творения частью прямыми, частью отраженными лучами; так называемые интеллигенции воспринимают его свет непосредственно, все же прочие существа лишь посредством этих первично-озаряемых интеллигенций (См. Рая VII, в конце). Солнце не принадлежит к числу интеллигенций, и потому оно лишь отражает, как зеркало, воспринятый от интеллигенций свет»… Каннегиссер.

Оно льет свет и вверх и вниз (su e giù del suo lume conduce), «потому что, по системе Птоломеевой, три планеты (Сатурн, Юпитер и Марс) находятся выше, три другие (Венера, Меркурий и Луна) – ниже солнца, и все они получают свет свой от солнца». Филалет.

T. e. солнце представилось бы тебе отодвинутым еще далее к северу, чем ты видишь его теперь. Именно Близнецы (состоящие из звезд Кастора и Поллукса) находятся на два созвездия ближе к северу, чем Овен, в котором теперь стоит солнце. Если бы оно стояло в знаке Близнецов, т. е. если бы на северном полушарии оно приближалось к летнему солнцестоянию, то – хочет сказать Виргилий – отсюда, с горы Чистилища, зодиак, насколько он освещается солнцем, или, более ясными словами, тот путь, который проходит солнце в этом направлении, отодвинулся бы еще далее к Медведицам, т. е. к северу. Само собою понятно, что здесь представился бы глазам не самый зодиак, т. е. невидные днем созвездия его, каковы: Близнецы, Овен и проч., но только то место где они расположены на небе. Это последнее обстоятельство делает выражение, Данте не совсем понятным с первого взгляда. Ноттер. Филалет.

В этой терцине обозначается, что Сион, т, е. Иерусалим, и гора Чистилища – антиподы между собой. Сличи Чистилища 11, 1 и прим.

Т. е. эклиптика, по которой так неудачно некогда правил колесницею солнца сын Аполлона Фаэтон (Ада XVII, 107).

«Т. е. это по той причине, которую ты мне приводишь, a именно, что Сион и гора Чистилища совершенные антиподы, средний или промежуточный круг, называемый в астрономии экватором и всегда находящийся между льдом и солнцем, т. е. между летом и зимою (ибо лежит между тропиками), здесь, т. е. от горы чистилища, настолько же отстоит к полуночи, т. е. к северу, насколько там, т. е. на противоположном полушарии, для евреев, обитающих в Иерусалиме, он кажется обращенным к югу». Фратичелли.

«Человеческий разум (Виргилий) знает только то, что путь к добродетели становится все легче от упражнения и человек делается вполне добродетелен лишь тогда, когда добродетель становится ему в наслаждение». (Чистилища XXVII, 131). Ноттер. – «Здесь мы видим разницу между адскою воронкой и горой Чистилища: первая тем круче, чем глубже мы по ней спускаемся; эта же тем отложе и удобнее для восхождения, чем выше мы восходим по ней. Но и сверхестественная (божественная) сила помогает нам восходить по ней. В этом заключается глубокий смысл: как во зло мы погружаемся все с более ускоренной силой, так точно и доброе, вначале для нас трудное, от непрерывного упражнения становится все легче и легче, при чем все более и более содействует нам божественная благость; ибо «имеющему дастся и придастся». Филалет.

«Этот утес (риф) находится слева от поэтов, к югу, так как они идут с востока на запад; иначе находящиеся за ним души не имели бы защиты от струившихся с севера солнечных лучей». Филалет. – «Самый утес имеет значение препятствия, поставляемого косностью в пути к усовершенствованию, а тень от утеса обозначает духовный мрак». Копиш.

«Говорящая тень подслушала астрономический разговор между Виргилием и Данте; она насмешливо обращается к Данте, потому что исследования и стремления людей деятельных кажутся тунеядцам смешными и презренными». Велутелло.

Суровый Данте во всей поэме своей воздерживается от всякого юмора; но здесь, при изображении этого ленивого итальянца, он невольно улыбается в первый раз во всей своей поэме; во второй раз он улыбается в сцене встречи Виргилия со Стацием (Чистилища XXI, 109).

«Белаква, родом из Флоренции, инструментальный мастер, приготовлявший особенно цитры, которые он отлично украшал резной работой, и отлично играл на них. Данте, сам великий любитель музыки, вероятно, хорошо знал его. Он отличался необыкновенною ленью». Бенвенуто да Имола.

Чистилища IX, 78.

Здесь видим второй род нерадивых. Первый род, скитающиеся у основания горы Чистилища, не радел об отпущении грехов своих вследствие сопротивления церкви; эти же души, пребывающие на первом уступе чистилища или в antipurgatorium, не сделали этого лишь по своему нерадению или лени. Первые должны дожидаться до впущения в чистилище 30 раз столько, сколько лет они прожили на свете, a нерадивые лишь столько лет, сколько прожили; следовательно препятствие к допущению в чистилище для этих последних гораздо меньше, чем для первых.

«По мнению Данте, Испания лежит под тем же меридианом, что и и Марокко, т. е. 90° к западу от Иерусалима (Чистилища II, 1–3 и прим.); следовательно, гора Чистилища также лежит на 90° к западу от Марокко. Но так как теперь на Чистилище полдень, то в Марокко должна только что наступить ночь, или, как живописно выражается поэт, ночь стопой своей покрывает Марокко, лежащий на внешней окраине западной гемисферы». Филалет.

Отойдя от душ, поэты имели солнце справа, Данте идет вслед за Виргилием и тень от него ложится налево.

Данте стыдится, что обратил внимание на нерадивых и тем самым замедлил свое восхождение на пути к совершенствованию.

«Души поют 50-й псалом: Miserere mei, Domine (Помилуй мя, Боже, по великой милости Твоей), в два хора, стих за стих, как поется этот псалом в католических церквах». Бути.

Он может принесть о них известие живым и тем понудить их молиться о сокращении срока пребывания душ в чистилище.

Здесь разумеются падающие звезды и столь частые в августе месяце зарницы. Следуя Аристотелю, учитель Данте, Брунето Латини, так объясняет их происхождение: «от столкновения ветров вызывается огонь в верхних областях атмосферы, вследствие чего загораются горючие пары, подымающиеся в эти области» (Tesoro, Lib. Il, Gap. 33).

Эти души, бродящие у подножия горы Чистилища, – третий вид нерадивых – застигнуты врасплох насильственною смертью и не получили отпущения; но тем не менее они прощены Всевышним в силу чистосердечного их раскаяния и за то, что они простили врагам своим. Пение этого рода нерадивыми Miserere совершенно здесь уместно, соответствуя выраженному ими (ст. 57) стремлению войти в пределы настоящего очищения. Второй стих псалма как нельзя более отвечает настроению их: «омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя».

Говорящая здесь тень есть Якопо дель-Кассеро, гражданин города Фано. Он возбудил против себя ненависть Аццо VIII, графа Эсте, тем, что, когда этот последний вел войну с Болоньей и Нармой и уже близок был к заключению мира с ними, Кассеро, бывший тогда подестой Болоньи, много противодействовал ему. За это, по повеленью Аццо, он был убит при местечке Ориако, между Венецией и Падуей, в то время, когда ехал в Милан.

Здесь обозначается область Анконы, лежащая между Апулией и Романьей, находившаяся в то время под властью Карла II Анжуйского. Родина Кассеро, город Фано, принадлежит к Анконской области.

Намек на 3 книгу Моисея: «Потому что душа тела в крови». Левит ХИII, 11.

Убийство Кассеро совершено падуанцами, которых Данте, как изменников, называет «антенорцами», по имени троянца Антенора, основавшего, по преданию, город Падую. «Слава основателя Падуи, как в средние века, так и поныне, живет еще в устах народа». Ампер, – Изменники отечеству помещены в аду во втором отделении девятого круга, названном Данте Антенорою (Ада XXXII, 89).

Т. е. скройся я в Мирру (местечко Пизанской области, на одном из каналов, выходящих из реки Брента), a не спрячься в осоку болота у Ориако, я бы и до сих пор был между живыми (где тварь вся дышит – Ià dove si spira).

Буонконте, сын Гвидо да-Монтефельтро, того самого, что помещен в аду между злыми советниками (Ада XXVII, 67–71 прим.). Буонконте пал в сражении при Кампольдино, недалеко от Поппи, крепости в Казентино, 11-го июня 1280 года. Это сражение происходило с одной стороны между изгнанными из Флоренции гибеллинами, в союзе с аретинцами, и флорентинскими гвельфами – с другой. Аретинцами командовал епископ их Гюильельмо Убертини и Буонконте. В сражении участвовал, еще молодой тогда Данте, служа в кавалерии, так как в молодости своей он принадлежал к партии гвельфов. Труп Буонконте не был найден, – обстоятельство, послужившее поэту поводом к этому дивно поэтическому рассказу, составляющему совершенную противоположность со страшною сценой спора св. Франциска с дьяволом за душу графа Монтефельтро, отца Буонконте (Ад XX VII, 112).

Т. е. жена моя Джиованна и прочие родственники перестали молиться обо мне.

Недалеко от высочайшего гребня Аппенин (Giogo delle Scale), с вершины которого видны оба моря, омывающие Италию, находится древний монастырь монахов ордена Камальдоли – Sagro Ermo (Пустынь). Несколько выше монастыря берет начало река Archiano (ныне Archiana), или, вернее сказать, один из боковых притоков его – Fosso di Camaldoli. Верхняя долина реки Арно, идущая от северо-запада к юго-востоку между главным хребтом Аппенин и лесистым его отрогом Протаманьо (ныне Тратовеккио), называется Казентино. Протоманьо отделяет долину реки Арно от Казентино. – Сличи Ада XXX, 65 прим.». К. Витте.

Т. е. где Аркиано впадает в Арно, близ Баббиена.

«Душа отца Буонконте послужила предметом спора между св. Франциском и дьяволом, при чем первый должен был уступит из-за единого греховного слова, которое истребило плоды покаяния графа (Ада XXVII, 111, 116). Одинаковый спор возникает между Ангелом Господним и Врагом за душу сына; но здесь единый вздох, обращенный к Матери милосердия (ст. 101), решает спор в пользу Ангела, a другой должен удовольствоваться одним лишь трупом раскаявшегося». Филалет.

По общему мнению средних веков, бури воздвигаются демонами: им дана власть над стихиями.

«До хребта горы», т. е. до Аппенинских гор.

Царственной рекой (fiume real) Данте называет реку Арно, в которую впадает Аркиано.

Пия, родом из Сены, из знатной фамилии Гвастеллони, была замужем за Толомеи; но, овдовев, вышла за некоего Нелло или Паганелло де Паннокьески. Подозревая ее в неверности, или, по другому сказанию, желая избавиться от нее, чтобы жениться на другой, Нелло заключил ее в один из своих замков в Маремме. По словам некоторых, она была выброшена из окна замка и убилась; по другим – погибла медленною смертью от ядовитого воздуха болотистой Мареммы.

Сравнение заимствовано из итальянской жизни: обыкновенно выигравшего окружает толпа, в надежде, что он поделится с ними выигрышем, или пропьет его вместе с ними.

По единогласному отзыву комментаторов, это Бенинказа из Ареццо, отличный юрист. Будучи наместником подесты Сьенскаго, он приговорил к смертной казни за разбой сына и племянника знаменитого в XIII веке бандита Гино ди Такко, владельца замка Радикофани, недалеко от Рима. Спустя несколько времени, при папе Бонифации VIII, Бенинказа был призван в Рим в качестве аудитора (uditore) в высший апелляционный суд в Риме, в Капитолии. Гино, чтобы отмстить за смерть родственников, ворвался среди бела дня в Рим, проник со своей шайкой в залу суда, отрубил голову Бенинказа, когда он отправлял свою судебную обязанность, и затем, никем не преследуемый, скрылся в свой замок. Боккачио Decaтегоп, 10, 2.

Тарлати (Чьякко или Чьоне), аретинец. В сражении при Кампальдино, спасаясь от преследований, он утонул в Арно; по другим, он сам гнался за неприятелем и был сброшен в Арно испуганною лошадью.

Федериго Новелло, сын Гвидо Новелло, наместника короля Манфреда во Флоренции и дочери графа Уголино делла Герардеска (Ада XXXIII, 4 прим.; см. Истор. очерк событ. в Пизе во врем. Уголино, в приложении к I книге Божественной комедии (Ада стран. 317), убит в 1292 году аретинским гвельфом Фумароло де Бостоли. Другая тень – Фарината дельи Скорниджьяни – был убит каким-то Беччо из Капроны. Отец Фаринаты, Марцукко дельи Скорниджьяни, пизанец, постригшийся из рыцарей в монахи-минориты, отличался таким смирением в своем духовном сане, что не только не мстил убийце сына, но примирился с ним и в знак примирения подал ему руку, тем выказав «доблесть» своей души (che fe' parer le buon Marzu eco forte), согласно долгу евангельской любви.

«Граф Орс» (Cont' Orso), по одним, из фамилии Альберти да-Вальди Бизенцио, убит своими родственниками; по другим – сын графа Наполеона де-Чербайиа, убит своим дядей Альберти да Мангена (Ада XXXII, 57).

«Пьер де ла Бросс» (della Broccia) – любимый секретарь французского короля Филиппа Смелого, пользовавшийся большим его доверием, чем возбудил против себя сильную ненависть придворных и даже второй жены короля Марии Брабантской (Брабантинки, ст. 23), дочери Генриха VI, герцога Брабантского; был обвинен их происками в отравлении наследника престола и государственной измене, за что и был казнен, по приказанию короля, в 1276 году. Королева Мария умерла в 1321 году, a потому, вероятно, читала слова, направленные против нее в следующих стихах.

Намек на то место Энеиды (VI, 372–375), где Палинуру, умоляющему перевезти его через Ахерон, Сивилла отвечает:

T.-e. Божие правосудие через то не ослабнет (не поникнет своей вершиной; в подлиннике: cima di giudizio non s'avvalla), если жар любви ближних к усопшим сократит своими молитвами срок пребывания их в чистилище, где каждому, в него допущенному, предназначено пробыть более или менее долгое время.

При разрешении вопроса: могут ли молитвы и добрые дела одного оказать пользу другому, Фома Аквинский дает следующие толкование. Люди двояким способом заслуживают вечную награду, состояние блаженства, или известную случайную, временную награду: путем молитвы или путем заслуг – добрыми делами. Молитвой может быть оказана другим неограниченная помощь, потому что выслушать ее зависит от благости Господней, и молитвой достижимы всякие милости равно себе и другим. Путем заслуг своими добрыми делами нельзя оказать другим никакой помощи в достижении ими вечной жизни, но можно содействовать приобретению ими помянутых временных наград, при посредстве любви, которая связывает всех между собою и делает одного участником заслуг другого. Добрые дела и молитвы за других между живущими и живущих за умерших, находящихся в состоянии очищения, – могут быть действительны. Но тот, что не находится в числе помилованных, тот не может ничего заслужить ни себе, ни другим. Недействительна также молитва за осужденных, потому что связь любви с ними порвана. Заслуженное нами вечное наказание могла смыть лишь бесконечная заслуга Христа, временные кары (к которым можно также отнести наказание чистилища) могут быть облегчены одним человеком за другого, потому что было бы несправедливо, если бы Бог наказывал одного человека за другого, тогда как, награждая одного за заслуги другого, Он являет себя благим (Sum. Theol. Suppl. part. III, quaest. XIII, art, 2, quest. LXXXIII, art. 1–6). – И так Данте заставляет Виргилия сказать здесь: постигший души строгий приговор о пребывании их в преддверии чистилища мажет быть уничтожен любовью молящихся за них. Те же слова (в Энеиде; высказаны по отношению к аду, где связующая людей любовь недействительна». Филалет.

Виргилий, как символ человеческой мудрости, отсылает своего ученика по этому, чисто богословскому, вопросу к Беатриче, символу божественного знания, при свете которого человек находит те истины, которых он тщетно искал бы при всяком другом свете». Фратичелли.

Т. е. возврат солнца, которое теперь за горою чистилища, так что лучи его, не падая на тебя, уже не дают от тебя тени. Три раза взошло солнце, прежде чем поэты достигли вершины Чистилища: в первый раз Чистилища IX, 44; во второй – Чистилища XIX, 36–39 и в третий – Чистилища XXVII, 109–112,

Сорделло, родом из Мантуи, жил в начале XIII века и принадлежал к числу отличнейших поэтов того времени. Ему приписывают сочинение Thesaurus Thesaurorum, в котором описываются все знаменитые государственные мужи, почему на произнесенную Сорделлом в следующей песне (ст. 90-135) характеристику государей недавнего прошлого не без основания смотрят, как на намек на это сочинение; между тем Бенвенуто да Имола заявляет, что такого не видел. О доблестях Сорделло на поприще общественной жизни, политической деятельности, воинских подвигов и почитания женской красоты существуют различные малодостоверные рассказы; так, например, тот-же Б. да Имола говорит, не ручаясь за достоверность сказанного, что Сорделло был умерщвлен по приказанию графа Эццелино или Аццолино (Ада XII, 110), тогда как почти не подлежит сомнению, что Сорделло пережил Аццолина, умершего в 1259 году в Вероне, так как успел написать стихи в память Сицилийской Вечерни (1282 г.). Достоверно лишь то, что он имел частые сношения с Аццолинами и, когда эти последние стали во враждебные отношения к предводителю гвельфской партии города Вероны, графу Рикарду де Ст. Бонифачио, женатому на Кунице, дочери Аццолино II, то ее братья допустили, или даже приказали Сорделлу увести от мужа Куницу, взаимностью которой он пользовался еще в бытность ее в доме отца. Данте с похвалою отзывается о нем в своем De vulgari Eloquentia I, 15. Сорделло презирал родной язык и писал на провансальском языке.

Намек на усобицы городов Италии, раздираемых гвельфами и гибеллинами.

Т. е. что пользы, что Юстиниан издал свой знаменитый кодекс? Какая польза в узде законов, если никто не правит этой уздой, если в Италии нет императора (наездника)? Тем более стыда для Италии, что она, имея такие превосходные законы, не исполняет их.

В виде дикого коня (fiera) олицетворяется здесь Италия.

«Итак отдавайте кесарево кесарю, a Божие Богу». Матф. XXII, 21.

Намек на убиение императора Альбрехта его племянником Иоанном Парицидой (1308 г.), приведенный здесь в виде пророчества.

Данте обращается к германским императорам Альбрехту и его отцу Рудольфу Габсбургскому, упрекая их в том, что они, занимаясь делами Германии, не обращали никакого внимания на Италию, которую поэт называет (ст. 105) «садом империи».

Обращение к германскому императору.

Гибеллинския фамилии, о которых находим у Филалета в общем следующее: Мональди – могущественный род из Орвието; две линии его враждовали между собою, наполняя Орвието еще в XIV веке смутами и кровопролитиями. В подлиннике еще Filippeschi, тоже из Орвието, враги Мональди. – Монтекки и Капеллети, известные всякому по Шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта». Монтекки, могущественный род, стоявший во главе и давший по себе название гибеллинской партии Вероны. С помощью фамилии Аццолино им удалось изгнать противную партию с графом де С. Бонифачио во главе (1236 г.), после чего граф Аццолино завладел властью в городе и сохранял ее до самой смерти (1259 г.). По-видимому, Монтекки были плохо вознаграждены им за свои услуги, так как между многими жертвами его жестокости мы находим в 1242 г. и Карнароло Монтекки. Они были изгнаны из Вероны (1324 г.) Каном Великим, удалились в Удино и вымерли там через полстолетия (Алессандро Торри. Guilietta e Romeo, Novella storica. S. 56–60). Гораздо менее сведений собрано о фамилии Капеллети того времени. Имя их не встречается в довольно подробно составленной Cronica di Verona. Некоторые древние комментаторы полагают их родом из Кремоны и врагами Тронкачиуфи, но Алессандро Торри ссылается на ненапечатанный труд XVIII века и выводит по нему родословную фамилии Капеллети.

«Графы Сантафиоре – могущественный род из Мареммы Сиенской. После поражения Конрадина (1270 г.), в Сиене получили преобладание гвельфы, a графы Сантафиоре соединились с изгнанными гибеллинами (1280 г.). Главным убежищем изгнанников служил замок Рокка Страда, завоеванный сиенцами наравне со многими другими, принадлежавшими графам Сантафиоре. По заключении мира (1300 г.), им были возвращены некоторые из них за денежный выкуп». Филалет. – Другие комментаторы разумеют под этим стихом не только угнетение графства во время Данте гвельфами, но и опустошение его бандитами.

«Народ твой… не пойдет по той дороге ложной» – в подлиннике несколько иначе, questa digression che non ti tocca – это отступление тебя не касается. «Поэт сам чувствует, что одно из прекраснейших и трогательных по содержанию мест Божественной Комедии, от стиха 76 и до конца песни, столь неуместно и надолго прерывающее начатую в стихе 75 речь Сорделло, представляет собою отступление от предмета, о котором собственно теперь идет речь. Оно заслуживает снисхождения лишь у столь наивного и первобытного поэта». Ноттер.

Марк Клавдий Марцелл, аристократ, глава Помпеевской партии, противодействовавший диктатуре Юлия Цезаря. Данте хочет сказать, что каждый ничтожный крестьянин считает себя достаточно сильным, чтобы бороться с императором. Меньшинство комментаторов разумеет здесь Марцелла, покорителя Сиракуз во второй Пунической войне; тогда стих получит следующий смысл: каждый почитает себя героем.

Начинающееся отсюда обращение к Флоренции все преисполнено жесточайшего сарказма.

Т. е. иные (народы и государства) любят правду (правосудие), но они осторожны в ее применении, они хранят ее на сердце; у тебя же, Флоренция, она всегда на губах, но не в сердце. Граждане других государств избегают общественных должностей, страшась их тяжелой ответственности: вы же, флорентинцы, охотно беретесь за все, даже там, где не просят вас.

Вместе с партиями менее, чем в одно столетие (1217–1307 г.), во Флоренции 17 раз переменилось государственное устройство, состав части народонаселения и власти. Подробнее см. у Филалета, прим. 23; у К. Витте, Einleitung S. 21; Скартаццини перечисляет за полстолетия (1248–1307 г.) 20 различных перемен. «Труднее дать сведения о переменах в монетах, которые Данте ставит в упрек своему родному городу, так как флорентинцы соблюдали весьма похвальное постоянство именно по отношению к главной своей монете, золотым флоринам (Ада XXX, 74 примеч.). Филалет.

«Как метко сравнение непостоянного города с беспокойною больною, которая беспрестанно ворочается от боли на одре своем, но тем не менее не находит покоя». Копиш.

Начало песни примыкает к 75 стиху предыдущей, «Три, четыре раза», – определенное число вместо неопределенного, т. е. многократно, напоминающее латинское terque quaterque, как у Вирг. Aen. I, 94. «О terque quaterque beati».

До воскресения Христова все души умерших поступали в ад, души добродетельных в лимб, души злых в настоящий ад, так как, по мнению Данте, до искупления Христом человечества никто не мог спастись и, следовательно, не мог вступить в Чистилище. Поэтому в лимбе находился и Виргилий, не бывший и не могший быть христианином, так как он умер, когда еще Христос не родился (Ада ИИ, 52 и след.); и, следовательно, гора Чистилища до воскресения Христова еще никем не была населена.

«Октавиан» – римский император, носивший имя Cajus Julius Caesar Octavianus, по повелению которого кости Виргилия были перенесены в Неаполь и там погребены (чистилища III, 27).

Сличи Ада IV, 34–42.

«Веровал в ничто» (в подлиннике: per non aver fè – не имел веры). Вера есть начало к спасению (Ада ИИ, 30). – «А без веры угодить Богу невозможно». Посл. к Евреям XI, 6 – «Fides est necessaria tanquam principium spiritualis vitae». Thom. Aquin. Sum. Theol. P. II, qu. XVI, art. I, – «Sine fide mediatone nullum hominem vel ante, vel post Christi adventum fuisse salvum, Sanctorum auctoritates contestantur». Petr. Lomb. Sent. I. III, dist. 25.

«Здесь Виргилий говорит лишь о себе и ни слова не упоминает о Данте. Сорделло, изумленный появлением тени великого поэта, не заботится спросить его, кто его спутник; это обстоятельство служит поводом к превосходной сцене в следующей песни (VIII, 58 и далее), где Данте объявляет себя живым человеком судье Нино». Биаджиоли.

«Изображение человека, который видит невероятное в действительности», Бенвенуто Рамбалди.

«Гордость Сорделло, как поэта, мгновенно исчезает, когда он узнает, что перед ним тень более высокого поэта». Штрекфусс.

В подлиннике: Ed abbraeciollo ove il minor s'appiglia, т. e.: и обнял его там, где обнимает меньший ростом, как например ребенок, т. е. колени, по объяснению Ландино.

«Наше слово» (в подлиннике: la lingua nosira), т. e. латинский язык, который во времена Виргилия и даже во время Сорделло был языком итальянцев.

«Граду моему» – т. е. Мантуе, откуда родом Виргилий и Сорделло.

«Бездействие – не действие» (в подлиннике: Non per far, ma por non fare ho perduta), т.-e., не совершением грехов, но тем, что не имел трех святых добродетелей: веры, надежды и любви, утратил я то Солнце, т. е. Бога, которого узнал поздно, т.-e. по смерти». Фратичелли.

Т. е. лимб (Ада IV, 25 и далее), в котором нет мук. «Dolores non sunt in inferno putruni, neque etiam in inferno puerorum, qui non puniuntur poena sensus propter peceatum actuale, sed solum poena damni propter peccatimi originale». Thom. Aquia. Sum. Theol. p. III, qu. LII, art. 2 – «Он тьмой своей угрюм», – место в лимбе, где находятся души знаменитых и добродетельных язычников между которыми находится Виргилий, озарено светом, но свет этот, в сравнении с небесным, кажется Виргилию мраком». Томмасео.

Следовательно, в лимбе некрещенных младенцев (linibus puerorum). – «Limbus patium et puerorum absque dubio differunt secundum qualitatem poenae vel praemii. Pueris enim non adest spes beatae vitae, quae patribua in limbo aderai; in quibus etiam lumen fidei et griatiae refulgebat. Sed quantum ad situm,probabiliter ereditur, utrorumque loeus idem fuisse; nisi quod limbus patrum erat in superiori loco quam limbus puerorum». Thom. Aquin. Summ. Theol. p. III, suppl. qu. LXIX, art. 6.

«Поэт олицетворяет, согласно с народным поверьем, смерть в виде человеческого скелета, наносящего своими зубами гибель живущим». Логибарди. – «Смерть! где твое жало?» Осии XIII, 14.

Здесь обозначаются добродетельные язычники, для полного спасения которых недоставало трех богословских добродетелей: веры, надежды и любви. «Virtutes theologieae hoc modo ordinant hominem ad beatitudiuem supematuralem, sieut per naiuralem inclinationem ordinatur homo in finem sibi connaturalem». Thom. Aquin. Sum.Theol. p. I. 2 qu. LXlI. art. 3 – Сличи Ада IV, 106 и прим. Данте во всей своей поэме проводит ту мысль, что без этих трех добродетелей нельзя быть христианином. В Раю XX, 118 и далее говорит, что обладающие этими добродетелями могут достигнуть небесного блаженства даже без крещении.

«Первое начало чистилища», т. е. вход в настоящее чистилище, так как до сих пор поэты находятся еще в antipurgaturium. «Истинное начало в чистилище для людей мира сего есть вступление к покаянию, которое неизвестно людям сего мира по причине разного рода нерадений» Бути.

«Это место до стиха 63 имеет аллегорическое значение. Солнце, по толкованию древних комментаторов, означает божественный свет благодати, без которого безуспешно раскаяние и не может быть истинного исправления. Воля тогда бессильна (ст. 57), ибо одна воля ни на что не способна без Божественной благодати».

«Виргилий как будто изумлен тем, что сила его собственного разума недостаточна для дальнейшего восхождения к небу, – что для этого безусловно необходим свет свыше; он как будто забывает, что он собственными устами говорил, Чистилища VI, 52, своему ученику, что не долго можно восходить вверх до окончания дня». Ноттер.

Здесь поэт имел в виду слова Спасителя: «Еще малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма». Иоан, XII, 35, – «Приходит ночь, когда никто не может делать». Ibid. IX, 4.

Т. е. здесь одно лишь препятствие – мрак ночи, под которым древние комментаторы разумеют слепоту и невежество грешников. По-видимому, Данте намекает на евангельские слова: «Еще не малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма: a ходящий во тьме не знает, куда идет». Иоан. XII, 35.

«Figuratur quod sine Sole divinaegratiae, a quo illuminamur, ad recta, dum lucet in nostra mente, debemus et possumus ascendere; sed secus dum non lucet, quia tunc nos movendo, errando et in nocte iremus». Петр Данте. – «Во мраке ночи можно лишь бродить вокруг и спускаться вниз – это значит, что без озарения свыше можно посвящать себя лишь другим созерцаниям, например научным занятиям». Каннегиссер. – По Филалету, значение этого места следующее: человек без божественной милости – этого солнца душ – не в состоянии сделать собственной силою ни шагу к благому. Зато мирские стремления, даже возврат к злому – блуждание кругом и понижение – лежат в его власти. – «Если Данте и имел здесь в виду вышеприведенные евангельские слова, то едва ли эту великую истину он рассматривал здесь лишь с одной богословской точки зрения. Поэт, так сильно высказывавшийся в конце предыдущей песни против сумятицы своего времени, – поэт, хорошо понимавший, что такое смятение возникает лишь тогда, когда вожди, ослепленные страстями и духом партии, приводят к этому тем, что не знают, чего хотят и куда ведут и не замечают, какая пропасть под их ногами, – такой поэт, в действиях которого и во всем существе даже среди труднейших обстоятельств господствует совершеннейшая ясность, не мог внести в свою поэму эту истину без того, чтобы, при всем богословском смысле ее, не придать ей и глубокого всемирно-исторического смысла. На пути к небу, как и на путях житейских, – на пути, по которому идут как государства, так и отдельные личности, – по пути, ведущем ко внутренним целям в духе и разуме, так и к целям внешним, – везде мы идем вперед лишь при свете дня. Те же, кто блуждают в ночи, будут очень счастливы, когда они, вместо того, чтобы подыматься вперед, могут обращаться в сторону и остаться на раз достигнутой ими вышине. Большая же часть пятится, или низвергается рано или поздно во мрак, спутывающий бессилием воли. Потому тот, кто не может освободиться от окружающей его ночи, – лучше сделает, если будет спокойно дожидаться, пока эта ночь минует». Штрекфусс.

«Пока в плену» и проч. (в подлиннике: Mentre che l'orizzonte il di tien chiuso), т. е. пока горизонт удерживает солнце под собой, подражание Виргилию – Aen. I, 374.

Ante diem clauso componet Vesper Olympo.

В средние века желание найти успокоение от тревог и опасностей житейских, находившее себе выражение в монастырях, выражалось в поэзии в описаниях цветистых, уединенных лужаек, напоминавших классические луга, покрытые асфоделем (золотоголовником). Одно такое убежище Данте изобразил в Аду, другое – здесь. Точно также изображает в своей поэме Чудеса Пресвятой Девы один из древнейших кастильских поэтов монах Гонзало де Берсео; точно также Брунетто Латини, Tesoreto, XIX; автор английской поэмы Vision of Piers Ploughman; Gower's Confessio Amantis, VIII, etс» Лонгфелло.

«Мы должны представить себе эту долину (раздолье) в виде излучистого углубления в боковом откосе горы, которая к краю своему открыта (Чистилища VIII, 97). Дно ее занято роскошным лугом, может быть, орошенным ручьем, свергающимся с горы. Если мы представим себе тропинку, наискось идущую от внешней стороны горного откоса, ведущую почти до половины длины долины, то эта тропинка коснется долины именно в той точке, где боковой откос долины, который к ее отверстию должен необходимо все более и более понижаться, уменьшился в вышине своей почти на половину». Филалет.

«Гебен индийский» (в подлиннике: Indico legno lucido e sereno). Комментаторы несогласны, какое здесь дерево разумеет поэт. По Франческо да Бути, это – дуб (quercus marcia), который в сыром состоянии светится ночью. Филалет принимает индиго (indaco), на том основании, что в числе цветов, исчисленных Данта, недостает синего (индиго, впрочем, добывается не из дерева, a из травы). Я держался в переводе мнения других комментаторов, между прочим Фратичелли, принимающего индийское дерево за гебен (l'ebano), получающий при полировке чрезвычайный блеск и лоск (lucido e sereno). – «Sola India nigrum fert hebenum». Virg. Georg. Lib. II.

«Смарагд чистейший в миг его раскола» (в подлиннике: Fresco smeraldo in l'ora che si fiacca). «Изумруд камень зеленого цвета; но, будучи расколоть, в изломе своем представляет более живой зеленый цвет, чем на своей поверхности, уже несколько потускневшей в своем блеске». Веллутелло.

В подлиннике: Come dal suo maggiore и vinto il meno.

T. e. «природа не только испестрила эту долину бесчисленным множеством цветов, но из сладостного благовония тысячи растительных ароматов творила нечто необъяснимое, неопределенное (в подлиннике: indistinto, incognito), какое-то смешение, какое неизвестно здесь на земле между живущими». Фратичелли.

«Salve, Regina» – древний католический гимн, приписываемый Арминию, или Герману, графу Ферингенскому ХИ века. Вот его слова: «Salve, Regina, mater misericordiae, vita, dulcedo et spes nostra, salve! Ad te clamamus exules filii Hevae, ad te suspiramus gementes et flentes in hac lacrimarum valle. Eia ergo advocato nostra, illos tuos misericordes oculos ad nos converte, et Jesum, benedictum fructum ventris tui, nobis post hoc exilium ostende. O clemens, o pia, o dulcis virgo, Maria! – Breviarium Romanum. Камподини. 1872. 1 pag. 91, 92. Гимн этот поется Деве Марии в католических церквах в вечернюю службу, и потому приведен здесь частью для обозначения состояния души кающихся здесь душ, частью – для обозначения наступающего вечера.

«По объяснению древних комментаторов, в этой дивно изукрашенной цветами благоухающей долине помещены души тех, которые во время земной своей жизни, не будучи вполне порочными, посвящали все существование свое лишь мирским стремлениям, поставляя честолюбие и могущество, скоро преходящее и так же быстро исчезающее, как блеск и запах цветов, – превыше вечных благ, составляя таким образом четвертый класс нерадивых, почему и занимают хотя более возвышенное, в сравнении с первыми, и ближе к чистилищу расположенное место, но тем не менее все еще остаются в его преддверии (antipurgatorium)». Каннегиссер. – «Цветущая долина эта есть символ жизни роскошной и суетной; ее обитатели, будучи развлекаемы этой роскошью, великолепием и заботами житейскими, тем самым пренебрегли покаянием и попечением о высшем благе души своей». Скартаццини. – По Штрекфуссу, в этой роскошной долине Данте помещает пред вратами чистилища души высокопоставленных, знатных людей и венценосцев. Позднее мы увидим, что в самом чистилище даже папы ничем не отличены от всех прочих в деле очищения. Вообще, Данте устанавливает господство вечного порядка лишь за порогом чистилища, до тех же пор еще продолжается земной порядок. Впрочем, такое сидение в этой долине указывает, конечно, на то, что сильные мира сего ни на шаг не подвинулись вперед к истинной цели. И вот они поют теперь гимн свой (ст. 82), чтобы от этого великолепия перейти, наконец, к мукам очищения. В глазах их теперь цветущая долина есть «lacrimarum valles» гимна, и их пребывание здесь – «exilium flliorum Hevae».

«Остаток солнца» (в подлиннике: Prima che il poco sole ornai s'annidi), t. e. «пока остается не более часа до окончательного захождения солнца в море». Антонелли.

«Мантуанский вождь», т. е. Сорделло.

Намек на то, что слава всегда привлекательнее издали, чем вблизи. «La immagine per sola fama generata sempre é più ampia, quale che essa sia, che non é la cosa immaginata nel vero stato. – La fama dilata lo bene et lo male oltre la vera quantitа». Convivio, tr. I, e. 3, 4. – «Аллегорическое значение этих слов следующее: Сорделло не хочет ввести поэтов в долину, так как тени, рассматриваемые с высоты (с более высокой точки зрения), и притом при горящем еще блеске божественной благодати (при заходящем солнце), лучше и вернее могут быть оценены, чем в том случае, если подойти к ним ближе, и чрез то поддаться обаянию окружающего их блеска и беседы с ними». Каннегиссер.

Души венценосцев, помещенных в этой долине, размещены одни выше, другие ниже. Некоторыя из них, по указанию Сорделло, пренебрегли долгом более других. Все души поют гимн, за исключением некоторых, чем, по-видимому, выражено их особенное пренебрежение своим долгом, a также то, что они более удалены от чистилища, чем души поющих. Выше всех сидящий, как подобает императору, – Рудольф Габсбургский, император германский, родоначальник австрийского дома (Чистилища VI, 103–105), короновавшийся в Ахене в 1273 году. Он не ходил венчаться в Рим и вообще так мало интересовался делами Италии, что она стала почти независимой от империи, за что в особенности обвиняет его Данте в пренебрежении своим долгом. Он умер в 1291 году.

«Италию, чьи раны вскоре не заживут» (в подлиннике Si che tardi per altri si ricrea), т. e. которую (Италию) слишком поздно станет оправлять другой, разумеется – Генрих VII Люксембургский, попытки которого восстановить в Италии императорскую власть явились слишком поздно.

Подразумевается Богемия, где берет свое начало река Молдава, впадающая в Эльбу, a эта – в Немецкое море.

Рудольф ищет себе утешения в прежнем заклятом враге своем Пшемысле Оттокаре, также не поющем, кажется, потому, что в борьбе с ним он не так пренебрег своим долгом в отношении Германии, как пренебрег им, по мнению Данте, в отношении Италии, тогда как Оттокар (погибший в сражении при Маршфельде, 20-го августа 1278 г.) сам не выполнил своего долга относительно страны своей в борьбе с императором Рудольфом. Кроме того, сопоставление в одном месте двух врагов указывает, что «в чистилище исчезают земные страсти: прежние противники дружелюбно сидят рядом и один утешает другого». Филалет. – «Следовательно, такое сопоставление Рудольфа с Оттокаром, a также Петра Арагонского с Карлом Анжуйским (ст. 112–113 и прим.) совершенно уместно в чистилище и вместе с тем составляет совершенный контраст с сопоставлением Уголино и Руджьера в аду». Каннегиссер.

Т. е. был даже в детстве лучим принцем, чем сын его, уже бородатый, т. е. взрослый. «Этого Венцеслава надобно отличать от Венцеслава VI, действительно прозванного в истории «пьяницей» и «ленивым» и родившегося в 1359 году, уже по смерти Данте. Разуметь же здесь следует и не внука Оттокарова Венцеслава V, a его сына, Венцеслава IV, не находящегося между присутствующими здесь душами, так как он умер лишь в 1305 году и так как в Рая XIX, 125 о нем говорится, как о живущем еще, и также с таким же, как и здесь, порицанием. О мнимой лености и роскоши этого Венцеслава, вообще вовсе не плохого монарха, нам ничего неизвестно, и этот упрек ему со стороны Данте тем более странен, что Венцеслав, хотя и очень благочестивый государь, решительно оказывал сопротивление захватам папы Бонифация VIII (против которого так ратует Данте) и, по крайней мере, в этом отношении, показал себя вовсе не недеятельным». Ноттер,

«Курносый» (в подлиннике: Nasetto) – сын» наследник Людовика Святого Филипп III, король французский, прозванный «Смелым» (Чистилища VI, 22, прим.). В интересах своего дяди Карла, короля неаполитанского, и сына его Карла Хромого, он пошел войной на Петра III арагонского. Но в самом начале войны в войсках его обнаружились болезни и затем Руджиеро дель Ориа разбил его на море, что заставило его отступить. Он умер на возвратном пути 6-го октября 1285 г. в Перпиньяне. Он разговаривает с сидящим рядом с ним королем наваррским Генрихом III, прозванным «Толстым», братом короля Тебальдо или Тибо (Ада XXII, 52). Несмотря на свою добрую наружность (как бывает обыкновенно у толстых людей), он не был так добр, как говорит Данте (Современная история: Histoire de Navarre, говорит: Et combien que la commune opinion soit que les hommes gras sont volontiers de douce et benigne nature, si est ce que celui fut fort aspre)» Дочь его Иоанна вышла замуж за Филиппа Красивого, короля французского, сына Филиппа Смелого (Чистилища XX, 91 и XXXII, 151).

«Сын беззаконий Франции» (в подлиннике: del mal di Francia) есть, следовательно, царствовавший в 1300 году (в год странствования Данте), Филипп Красивый, о порочной жизни которого так сокрушаются теперь отец его Филипп III и тесть Генрих III Наваррский, не принимающие также участия в пении. Данте порицает этого короля Франции во многих местах своей поэмы (Ада XIX, 86; Чистилища XX, 86; XXXII, 152; XXXIII, 45 и Рая XIX, 118).

В подлиннике: E quindi viene il duol che si gli lancia.

«Дебелый» (membruto) есть Педро III, король Арагонский, названный «Большим» (Чистилища III, 115, прим.), зять короля Манфреда, присоединивший к своим владениям Сицилию, именно после знаменитой Сицилийской Вечерни (1282 г.), когда сицилийцы сбросили с себя иго Карла Анжуйского и призвали на трон этого Педро, имевшаго по жене своей Констанце, дочери Манфреда, некоторое право на наследство Гогенштауфенов. Еще до восстания сицилийцев Иоанн Прочида уже сообщил ему о их намерении, вследствие чего Педро, под предлогом войны против Африки, снарядил флот, осадивший действительно африканский город Анколлу; здесь он получил приглашение сицилийцев высадиться в Трепани и получил помощь от генуэзского адмирала Руджьера дель Ориа. – Он поет с «Клювом Орлиным» (в подлиннике con colui dal maschio naso), с Карлом I Анжуйским, отличавшимся большим носом (Raumers Geschichte der Hohenstaufen). – Удивительно, как мог Данте поместить в чистилище душу этого жестокого, корыстолюбивого тирана, пролившего кровь доблестного юноши Конрадина. Может быть на Данте имело влияние чистосердечное раскаяние Карла, перед смертью сказавшего: «Sir Dieu, je croi vraiment, che vos est mon salveur, ensi vos prieu, che vos ajez merzi de mon ame, ensi com' je fis la proise de Roiame de Sicilia, plus por servir Sainte Eglise, que per mon profit o altre condivise. Ensi vos me perdonnes mes pecces. Виллани. Lib. VII, cap. XCIV. – Впрочем, Чистилища, XX, 67–69 доказывает, что Данте не оправдывает Карла.

Юноша этот есть первородный сын Педро – Альфонс, прозванный Благодетельным, вступивший на престол после смерти отца в 1285 году, но умерший в 1291 году. Отличительною чертою этого молодого монарха была щедрость, доходившая до степени расточительности. Ему наследовали братья его: Джьякомо, королем Арагонии, и Федериго (Фридрих) – королем Сицилии. О них см. Чистилища 111, 115, прим.

«Лучший жар наследья» – добродетель, не проявившаяся ни в Джьякомо, ни в Федериго.

Т. е. человеческая доблесть редко переходит от ствола к его ветвям, т. е. от родителей к детям. «В генеалогическом древе ветви суть потомки предка». Ломбарди. Сличи Рая VIII, 133–135. – «Всех Дателя», намек на евангельские слова: «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов». Посл. Иак. I, 17.

«Клюв орлиный» – это обозначенный выше, в ст. 113, Карл I (Анжуйский) Неаполитанский, рядом с ним сидит Педро с дебелыми членами. Данте высказывает здесь одинаковое мнение как о Карле, так и о Педро, и говорит, что если сыновья Педро были хуже отца, то тоже самое надобно сказать и о сыновьях Карла, и что вследствие этого попраны права королевств Карла – Прованса и Апулии (по-итальянски Puglia) или Неаполя.

«Смысл этой терцины, кажется, следующий: оба Капетинга, Людовик Святой и Карл Анжуйский (Неаполитанский), менее достойны, чем арагонец Педро; сыновья же обоих последних хуже своих отцов. Поэт выражает первое именами супруг этих принцев. Констанция (или Констанца) есть неоднократно упоминавшаяся супруга Педро Арагонского, дочь короля Манфреда; Маргарита и Беатриче – дочери графа Прованского Раймунда Бернгара (Рая VI, 133); из них первая была замужем за Людовиком Святым, вторая – за Карлом Анжуйским. Впрочем, Карл Анжуйский был женат вторым браком на Маргарите Неверской (Nevers), дочери Графа Анжу, и в таком случае может быть будет правильнее вовсе исключить отсюда Людовика Святого и разуметь одного Карла Анжуйского под именами Беатриче и Маргариты». Карл Витте.

Сын Иоанна Безземельного Генрих III, король английский родившийся в 1206 году и умерший в 1272 году, слабый, бесхарактерный, хотя и набожный, о котором Диккенс, в своей Child's History of England. Ch. XV, сказал: «Не was as much of a king in death as he had ever been in life», – a Виллани: «semplice uomo e di buona féde, ma di poco valore». Lib. V, cap. 4.

«В ветвях своих» – т. e. в своих потомках счастливее, чем короли Педро Ш и Карл I. Здесь разумеется сын его Эдуард I, царствовавший с 1272–1307 г., один из лучших государей Англии, о котором Виллани говорит: «Il buono e valente Rè Adourdo, il quale fù uno de piu savi et valorosi Signori de' Christiani al suo tempo». Lib. VIII, cap. 90.

Гюильельмо Спадалунга, маркиз Монферратский и Канавезский, т. е. владелец Пьемонтской горной местности и равнины к северу от р. По, прозванный» Великим Маркграфом», в войне с гвельфскими городами северо-западной Италии и Амедеем V Савойским был взят в плен жителями Александрии, два года содержан заключенным в железной клетке и затем умерщвлен. Отсюда возникла междоусобная война, сильно опустошившая Монферрат и ту часть его, которая называется Cannavese (в древности Canavisio, Canopasio). Он сидит всех ниже, так как души размещены здесь поэтом согласно их земному достоинству: выше всех император, затем – короли и ниже всех – Спаделунга, маркиз или маркграф Монферратский.

Вечерний звон есть благовест Ave Maria во время сумерек. Этому стиху, не зная того, подражал английский поэт Грей, в известной своей элегии «Сельское Кладбище»:

Жуковский, III, 271.

Знаменитое описание наступающих вечерних сумерек, которому подражает Байрон в «Дон-Жуане», II, 108, таким образом:

«Тоска по земной родине аллегорически символизирует здесь тоску по вечной отчизне, и тоскующий пилигрим есть сама душа». Копиш.

«По обычаю первых христиан, олицетворявших в восходящем солнце Сына Божия», Каннегиссер.

Начало гимна, который поется в католических церквах в последней части вечерней службы, причем просят Бога охранить верных от ночных ужасов и соблазнительных искушений. Вот полные слова этого древнего гимна:

Отсюда видно, как хорошо выбран этот гимн для обозначения наступающего вечера и перед скорым появлением змия. Сличи Лонгфелло.

«В этой терцине Данте вторично (Ада IX, 61–63) указывает читателю на глубокий смысл своей великой поэмы. Несмотря на то, что, по словам поэта, покров так тонок, что легко проникнуть в смысл поэмы, – комментаторы находят весьма трудным объяснение тайны. – По толкованию древних комментаторов, два явившиеся здесь ангела суть Вера и Надежда; последняя обозначается уже зеленым цветом одежд и крыл ангелов. Мечи в руках их обозначают правосудие Божие; притупление же мечей – его промысел, его милосердие и любовь. Они замыкают собою толпу готовящихся к очищению. Волосы их белы, – как символ их чистоты; но лица пламенеют так, что взор не может вынесть их блеска; это значить, что души еще не вполне причастны вере и надежде (Веллутелло признает ангелов за апостолов Петра и Иоанна). Змий есть злой враг, еще раз являющийся здесь, чтобы обольстить души; но он тотчас же убегает, так как последнее движение чувственности подавляется перед очищением. Теперь-то собственно наступает минута, когда созерцание, обозначаемое Данте и Виргилием, может приблизиться к этим душам без опасности для себя и даже с пользою. Ангелы эти исходят из лона пречистой Девы Марии, т. е. из лона истинного учения; они, следовательно, столько же святы, как и сам Христос». Каннегиссер. По Штрикфуссу, не в свете, но в ночи грозит нам опасность, так как она скрывает от нас врага и кажет его под ложными образами. В ночи является нам змей искушения, вызывающий в нас лишь чувство отвращения, когда мы видим его днем ясными глазами. Но и ночью он не может вредить нам, если мы сами сознаем, что находимся посреди ночи и, в ожидании нового света, обращаем взоры на небо с верующим и уповающим сердцем. С неба тогда является нам ангел-хранитель, блеска которого не может вынести глаз, помощь которого проникает нам в сердце, возвышая и укрепляя его. Мы узнаем в руке его меч правосудия. Назначенный в защиту добрым и в наказание злым. И если мы устрашаемся в сознании своей слабости и недостатков, то притупленное остроконечие правосудия показывает нам, что оно прощает нам все прошедшее, видя наше честное стремленье к совершенствованию. – Копиш, против своего обычая, кратко объясняет тайну в том смысле, что духовная ночь вводить нас в искушение, но что помощь себе мы находим в молитве. – Приводим еще объяснение этого места, предложенное Филалетом. «Очевидно», говорит он, «Данте в своей поэме, именно в Чистилище, повсюду держится чиноположения католической церкви: таким образом появление ангелов есть ни что иное, как выполнение молитвы, которую поет католическая церковь во время вечернего богослужения в гимне: «Te lucis ante terminum». За этим гимном поются следующие слова: «Visita, quaesumus, Domina habi-tationem istam, et omnes insidias inimici ab ea longe repelle, et angeli tui sancti habitent in ea, qui nos in pace custodiant», etc. Поэтому, в буквальном смысле, появление змия и победа над ним ангелов есть только символ искушения, которое, собственно не имеет в чистилище более места (XI, 22–24). Если все чистилище означает, в аллегорическом смысле, состояние перехода, процесс оправдания и эта местность чистилища есть начинающееся усовершенствование, то очевидно, что змий, в этом смысле, обозначает самое искушение, которое бывает тем опаснее, чем более он является во время только что начинающегося очищения и притом в такой час, когда солнце божественной милости, по-видимому, от нас удаляется, так как ночь во всех церковных молитвах принимается действительно за время, удобное для искушения. Но и в этот час не покидает нас божественная помощь против искушения, когда человек обращается за этой помощью с благочестивой молитвой, подобно душам, здесь помещающимся». – Сличи также Excura, zum achten Gesange des Fegef. 340, в переводе Ноттера.

Намек на херувимов, приставленных к земному раю, по изгнании из него Адама и Евы. «И поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни». Бытия III, 24.

В подлиннике: Verdi, come fogliette pur mo nate. Зеленый цвет – символ надежды, преобладающий в чистилище (О символизме цветов см. Джемсон, Sacred and Legendary Art, Introd. – Лонгфелло, стр. 388). – Надежда свойственна лишь душам, помещенным в чистилище, и людям, живущим в сем мире. «Neque in beatis, neque in damnatis est spes. Sed in viatoribus si resint in vita ista seive in purgatorio, potest esse spes, quia utrobique apprehendunt beati tudinem ut futurum possibile». Фома Акв. Sum. Theol. pari II, 2 qu. XVIII, art. 3.

В подлиннике: Come vertù che a troppo si confonda. «Каждый орган чувства (зрения, слуха) теряет свою силу и как бы парализуется) от чрезмерно-сильного впечатления, производимого на него внешним объектом: «Omnis sensibilis exsuperantia conrumpit sensum», говорит Аристотель». Фратичелли. – «Аллегорический смысл такой: человек, находясь в земных еще узах, не может вынести, по причине избытка света, представителей божественного суда, даже в том случае, когда они приносят ему милосердие». Ноттер.

Человек не может знать, откуда придет искуситель, почему Данте, ища себе защиты, примыкает к высшему человеческому знанию, т. е. к Виргилию.

Итак долина была не слишком глубока, равняясь шести-семи шагам (чистилища VII, 72); по мнению некоторых, это означает легкость, с какою человек может удалиться от предназначенной цели.

«Наступило время, когда в воздухе начинает темнеть, но не настолько, чтоб то, что находилось между его и моими глазами, т. е. наши лица, нельзя было рассмотреть на близком расстоянии». Фратичелли.

Нино Висконти да Пиза, судья или правитель округа Галлура в Сардинии, принадлежавшей пизанцам, глава гвельфской партии, племянник знаменитого графа Уголино де Герардеска (Ада XXII, 81 примеч. и Историч. очерк событий в Пизе во времена Уголино – см. I кн. «Бож. Комедии» 317 стран.). Он был изгнан из Пизы дядей своим Уголино и соединился с флорентинцами и жителями Лукки против своего родного города. В этом походе против Пизы, вероятно, он познакомился с Данте, может быть, при взятии крепости Капроны, при котором находился Данте (Ада XXI, 91–96 прим.). Данте, по-видимому, боялся встретить его за это между изменниками отечеству, и потому теперь радуется, найдя его в чистилище.

«По дальним тем волнам», – считая Данте за тень, Нино спрашивает, давно ли он прибыл в чистилище по волнам окружающего его океана.

«Там», т. е. на небе.

Души в чистилище узнавали до сих пор в Данте живого человека по тени, которую он бросал от себя. Но лучи солнца, согласию с чистилища VI, 55, уже исчезли за горой, когда поэты подошли к Сорделло. К Нино они подошли в темноте вечернего сумрака, так что ни Нино, ни Сорделло не могли видеть его тени. Вот отчего обе тени приходят теперь в такое изумление.

Куррадо Маласпини – о нем см. ниже: 115–120 примеч.

Т. е. умоляю тебя высшею благодатью, данною тебе Богом скрывающим от взглядов человеческих первую причину (в подлиннике: Lo suo primo perchè) своих действий в непроницаемой темноте, скажи мне и проч. – Блаж. Августин говорит: «Voluntas Dei est prima et summa саusa omnium corporalium et spiritualium motionum: nihil enim visibiliter aut sensibiliter fit, quod non de illa invisibili ac intelligibili aula summi Imperatorie aut jubeatur aut permittatur». Сличи Чистилища III, 37 примеч.

«Проплыв пучины те» (в подлиннике: Quando sarai di lá dalle larghe onde), т. е. когда вернешься к живым, переплыв волны, окружающие чистилище.

«Джьованна», дочь Нино, бывшая в то время еще очень молодою, вышедшей впоследствии замуж за Рикардо ди Каммино из Тревиджи (Рая IX, 48). – «Там», т. е. на небе.

Мать Джьованны, вдова Нино, Беатриче, маркиза Эсте, вышла замуж за Галеаццо Висконти, сына Маттео Висконти, тогдашнего правителя Милана. Это случилось 21-го июня 1300 г., следовательно спустя три месяца после того времени, в какое предполагается загробное странствование Данте, и потому эти слова Нино высказывает в виде пророчества. Вдовы во времена Данте носили черное платье и повязывали голову белой повязкой; сбросить вдовью повязку значит – выйти замуж.

О дурном обращении Галеаццо с вдовою Беатриче, как бы следовало заключить из этого стиха, ничего неизвестно; поэтому в нем говорится лишь о том, что Галеаццо вместе с отцом своим и всей семьей был в 1302 г. изгнан из Милана и возвратился назад лишь в 1311 г.

Выходка против неверных жен, «если… не поджигать» и проч. в подлиннике еще сильнее: «Se l'occio о il tatto spesso noд raccende».

Миланские Висконти, также Милан и вся Ломбардия, имели на гербе своем венчанную короной змею (Vipera Berus, випера, гадюка). Эту пожирающую ребенка арматуру поместил в свой герб Отто Висконти еще в крестовые походы, в воспоминание своей победы над сарацинами, на что намекает Тассо в «Освобожденном Иерусалиме» I, 55. – По словам Верри (De titul et insign. № 40), миланцы, становясь где либо лагерем, сперва выставляли на каком-нибудь дереве знамя с гербом виперы (Majores nostri publica decreto sanxerunt ne castra Mediolanensium locarentur, nisi vipereo signo antea in aliqua arbore constituto). Напротив, Висконти пизанские, к которым принадлежал Нино, имели, как правители Галлуры, в своем гербе петуха. Смысл этих стихов такой: останься она вдовой, она тем приобрела бы себе более почета нежели теперь, вступив во второй брак, который есть нарушение вдовьего целомудрия.

«Но свыше мер», т. е. в той степени, какая свойственна человеку, говорящему по долгу и из любви к добру, a не из ненависти. «Гневаясь, не согрешайте». Псал. IV, 5. – Посл. к Ефес. IV, 26.

«Туда», т. е. «к полюсу, и именно к южному, так как поэты теперь на южном полушарии. Вокруг полюса звезды в своем течении совершают более короткий путь, почему и движутся они с меньшей скоростью, так точно, как колесо в ступице, которое ближе к оси совершает свой оборот медленнее». Штрекфусс.

«Три светоча»; под ними поэт разумеет три богословские добродетели: веру, надежду и любовь. «Если четыре звезды, виденные поэтов сегодня утром и обозначающие четыре главные добродетели, теперь, вечером, закатились низко за горизонт, и на место них появляются на небе эти три звезды, то всякий глубокомысленный читатель легко поймет смысл этого прекрасного символа. Четыре главные добродетели: мудрость, правосудие, мужество и умеренность, являются нам утром, когда мы нуждаемся в них для наших действий в жизни. Но когда день кончился и вместе с ним прекратилась наша деятельность, тогда только вера, любовь и надежда остаются с нами, как утешители; они только придают нам силы с началом нового дня оставаться верными сказанным главным добродетелям». Штрекфусс. – «Четыре главные добродетели необходимы и важны для деятельной жизни, обозначаемой утром, эти три – для жизни созерцательной, обозначаемой ночью». Каннегиссер. – Некоторые комментаторы принимали эти три звезды за действительные звезды на южном небе, a именно за три α созвездий Корабля, Рыбы-Меча и реки Еридана; но мнение это ошибочно.

«Противник ваш диавол». I Посл. Петра, V, 8. – «Древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную». Откров. св. Иоанна (Апокалипсис), XII, 9.

Т. е. где долина не имеет возвышенного края, где она открыта для входа. Враг всегда нападает на нас с слабейшей стороны.

«Этими словами явственно обозначается свойство змия, как врага человечества». Каннегиссер.

«Адская черта» (la mala striscia), т. е. адская змея. Сличи появление Змия у Мильтона, Parad. Lost, IX, 434–496. Описание Змия, символа искушения, напоминает появление Гериона, символа обмана. Ада XVII, 7 и далее.

«Я не видал», – этим обозначается быстрота, с какою взвились ангелы, или то, что Данте был ослеплен блеском их лиц (стих 35).

«Чета коршунов» (в подлиннике: gli astor celestiali) – «так называет поэт ангелов, для обозначения быстроты и силы, с какими они преследуют Змия, или потому, что коршуны – естественные враги змей». Скартаццини.

Т. е. да найдет божественное озарение, доныне тебя руководившее, столько благой в тебе воли, сколько необходимо, чтобы ты возмог подняться на высший дол (в подлиннике: al sommo smalto), т. е. на высшую вершину горы чистилища (земной рай). Вместо «елея» в подлиннике употреблено «cera» (воск); но, следуя Ноттеру, я заменил это слово елеем, так как и в русском, и в немецком языке «воск» дает не столько идею о горючем материале, сколько идею чего-то гибкого, податливого, лишенного воли.

«Маркизы Маласпина, владения которых находились главным образом в Вальдемагре (Ада XXIV, 145 и примеч.), между Генуей и Луккой, принадлежали к богатому и храброму роду и в течение XII и XIII столетий находились частью во враждебных, частью в дружеских отношениях. Чаще всего они принадлежали к императорской (гибеллинской) партии. Один Куррадо Маласпина, сын Фолио, жил уже в XI веке. В начале XIII века упоминается еще о другом Куррадо (Caffari, Annales Gen. Lib. IV). Какого из двух Куррадо разумеет здесь Данте старшим («древним») Куррадо – решить трудно. Второй Куррадо имел сына Федериго, женатого на Констанце, сестре короля Манфреда; несмотря на это родство, он принадлежал к гвельфам и, служа в их войске, как глава Лукской общины, был взят при Монтаперти в плен сиенцами. Говорящий здесь дух – сын его, Куррадо (ум. 1294 г.). Он, как ярый гиббелин, играет роль в одной из новелл Боккачио (Giornate II, Nov. 6)». Филалет.

«И здесь за то» и проч. (в подлиннике: A' miei portai l'amor che qui raffina, слово в слово: к моим питал я любовь, которая здесь очищается), это не значит: я слишком много любил своих, и потому должен здесь очистить себя от этой любви, но – любовь к моим была уже слишком велика; здесь любовь моя должна стать еще чище, т. е. облагородиться любовью к Богу. По Филалету, этот Куррадо был женат на сардинке Оретта, которая принесла ему в приданое город Боза и замок Дуозоли; не имея детей, он распределил все это приобретение между боковыми своими родственниками и чрез это водворил между ними согласие. Бенвенуто Рамбалди лучше объясняет этот стих таким образом: я питал к моим (гражданам) любовь, которая теперь очищается здесь, унося меня от земных забот и обращая к Богу.

В подлиннике: non si sfregia Del pregio della borsa e della spada, т. е. храбрость и щедрое гостеприимство. «Данте постоянно отзывается с похвалой о добродетели, противоположной пороку скупости, не по жадности своей к деньгам, a потому, что из скупости (cupa) выводит все бедствия на свете». Томазео.

«Бог и обычай», в подлиннике: природа и обычай.

Злой вождь, т. е. папа Бонифаций VIII.

«Гвоздьми», т. е. более сильными аргументами, чем простыя слова других. «Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди». Екклез. XII, 11.

«Место это очевидно указывает на то, что Данте еще до 1307 г. получил фактическое доказательство о благородстве дома Маласпина, вероятно, гостеприимный прием в их доме. И действительно, мы находим Данте уже в 1306 г. в Луниджиано, где он, как посредник маркизов Франчесино Мороелло и Коррадино Маласпина, вел переговоры о заключении мира с епископом г. Луни. Бенвенуто да Имола называет Мороелло (принадлежащего к Чернымъ) другом, у которого Данте нашел себе приют у противоположной партии. Впрочем, в то время жил еще другой Мороелло Маласпина, отец Франческино, близко стоявший к гибеллинской партии, и очень вероятно, что Данте именно у него искал гостеприимства. У него-то в доме, как говорят, Данте получил начатыя им во Флоренции первые семь песен Ада (Ада VIII, 1 прим.). Ему же, как утверждают, Данте посвятил свое Чистилище». Филалет. – Это опять пророчество, введенное поэтом после события.

Т. е. солнце, находящееся теперь, во время равноденствия, в знаке Овна, не возвратится семь раз в это созвездие, или, другими словами, не пройдет семи лет, как в славе Маласпина, о которой ты теперь судишь по слуху, со слов других, ты убедишься по собственному опыту. «10-го апреля 1300 г. солнце при захождении стояло именно в том месте, где находятся звезды созвездия, обозначающие ноги Овна». Филалет.

«Этой песнью заканчивается первый день пребывания поэтов в чистилище, как это обозначается описанием вечера в начале песни и восхождением звезд в стихе 89. Вместе с этим кончается первое подразделение этой части поэмы, обозначающееся, как читатель может и сам заметить, великолепным введением в следующую песнь». Лонгфелло.

«Данте – говорит Бенвенуто да Имола – начинает эту песнь тем, чего не говорит, и не мог представить никто из других поэтов, именно словами, что аврора (заря) луны есть наложница Тифона. По мнению других, поэт разумеет аврору солнца, но этого не может быть, если мы тщательно вникнем в текст». – Действительно, это место поэмы было тщательно и разносторонне разъясняемо различными комментаторами, но, тем не менее, дело до сих пор не вполне разъяснилось. Не вдаваясь в подробности, большинство толкователей и переводчиков Данте принимают здесь аврору, или тот бледный блеск на небе, который предшествует восхождению луны (См. Филалет IX, прим. 1, также перевод Штрекфусса IX, 1–9), – У мифологов, женою Тифона (божества, наделенного бессмертием) собственно считается солнечная аврора, или утренняя заря; но Данте, кроме жены, придает ему еще наложницу, тот бледный блеск, который иногда предшествует восхождению луны. По мнению Каннегиссера, это не вымысел поэта, но средневековая переработка мифологических преданий. Что здесь, разумеется, именно восхождение луны, a не утренняя заря, это доказывается, во-первых, самыми выражениями поэта; во-вторых, – тем, что утренняя заря поднимается в это время года в знаке Рыб (Чистилища I, 19), и в-третьих, – тем, что в стихе 52 этой песни Виргилий обозначает другую утреннюю зарю. Следовательно, здесь описывается восхождение луны. В то время года, когда Данте начал свое замогильное странствие, было полнолуние; полная луна восходит тотчас по захождении солнца; но так как с тех пор прошло почти четыре дня, то луна, озаряемая солнцем, должна уже выйти из созвездия Весов и находиться теперь в созвездии Скорпиона (стих 5), при чем она восходит вскоре после 9 часов.

«С восточного балкона», т. е. с восточной окраины неба. Этому подражал Tacco: «Освобожденный Иерусалим» IX, окт. 74, ст. 1 и 2:

«Созвездие Скорпиона поэт называет холодной тварью, потому ли, что скорпион принадлежит к гадам с холодной кровью, или потому, что зимой бывает в оцепенелом состоянии и оживает лишь от теплоты солнца, или потому, что его созвездие господствует в холодные месяцы года от конца октября до конца ноября)». Филалет. – Вообще древняя астрономия разделяла созвездия на теплые и холодные. «Хвост так полон яла», потому что в нем заключается ядовитое жало, а также потому, что осенью, именно в ноябре, когда солнце вступает в знак Скорпиона, чаще свирепствуют болезни. «Венец из дорогих каменьев», – те звезды, из коих слагается это созвездие.

«В рукописи Monte-Casino есть следующая глосса: Ночь разделяется на шесть или семь частей или шагов, называемых по-латыни crepusculum, conticinium, gallicinium, intempestum, gallitium, matutinum и diluculum. Число это заимствовано из Исидора, a так как «Origines» Исидора были тогда хорошо известны, то Данте весьма легко мог заимствовать это деление. Итак, если ночь сделала уже два шага, то, значит, время было еще перед полночью. В таком случае «восхождение» и «нисхождение» (склоняла) ночи означают здесь не противоположности; напротив, первое выражение указывает на то, что ночь наступает, подвигается вперед, второе – то, что ночь спускается с неба, следовательно, с каждым шагом склоняется к земле». Каннегиссер. – «Ночь, как и везде олицетворяется здесь поэтом, который смотрит на ход ее, как на течение звезд. Она восходит до зенита и отсюда нисходит до западного горизонта. Во время равноденствия ночь совершает свое течение почти ровно в 12 часов: в течение 6 часов она подымается, в следующие 6 часов она опускается. Следовательно, шаги ночи суть обыкновенные часы; шаги, коими восходить ночь, суть первые 6 шагов ночи, т. е. от 6 часов пополудни до полуночи. Итак, поэт, сказав, что ночь совершила уже два шага, которыми она восходит («в стези восходит»), и уже готовилась совершить третий шаг («склоняла – на третьем крылья вниз»), хочет этим сказать нам, что на горе Чистилища было около 3-х часов ночи, т. е. около 9 часов вечера. В первых двух терцинах он рисует нам великолепными красками зрелище, представлявшееся глазам его с горы Чистилища в ту минуту, когда восточное небо осеребрилось от блеска восходящей из моря луны и на небе засверкали некоторые звезды, составляющие созвездие Скорпиона, расположенное змеевидной линией. В третьей терцине он определяет час, когда он заснул». Скартаццини.

Ризы Адама, т. е. тело, в которое заключена душа Данте. Тело нуждается во сне, почему Данте ложится на землю, тогда как другие четверо: Виргилий, Сорделло, Нино и Куррадо Маласпина, как духи, не нуждаются в отдохновении сна.

13-15. См. «Превращения» Овидия, VI, 423–674. – Терей, царь фракийский, муж Прогмы, обесчестил сестру ее Филомелу и отрезал ей язык. Узнав об этом, Прогна умертвила рожденного Филомолой от Терея маленького Итиса и, приготовив из него блюдо, заставила Терея съесть его. В наказание за это все были превращены: Терей в удода, Филомела в соловья, Прогна к ласточку, Итис в фазана. См. Чистилища XVII, 19–20. – В щебетании ласточки, впрочем, нет ничего унылого, почему Данте имел здесь в виду, как кажется, слова пророка Исайи, который говорит в скорби: «Как ласточка издавал я звуки, тосковал как голубь». XXXVIII, 14. – «Поэт грустною песнью ласточки глубокомысленно указывает на сознание в грешнике о своем грехе и страдании». Копиш.

Перед утром сновиденья, по общему мнению (Ада XXVI, 7 примеч.), принимают пророческий характер.

«Надобно помнить, что Данте идет из темного леса, который он уподобляет Египту (Чистилища II, 4о-17), и что Господь сказал на горе Синае: «Вы видели, что Я сделал египтянам и как Я носил вас (как бы) на орлиных крыльях, и принес вас к Себе». Исхода XIX, 4. – Этот библейский образ глубокомысленно связывает Данте с языческим мифом похищения Ганимеда орлов Зевса». Копиш. – Орел, по толкованию древних комментаторов, означает предупреждающую благость Божию.

Т. е. на вершине горы Иды, где Зевс, в образе орла, похитил красивейшего юношу Ганимеда, сына Троса и прадеда Дардана, первого основателя Трои, в то время, когда он охотился с товарищами на этой горе, и, вознеся его на Олимп, сделал его виночерпием богов (небесного совета – sommo concistoro). Овидия «Превращения» X, 160–161.

«Нравственный смысл: в обыкновенной жизни божественная благодать гнушается входить в душу грешника и тем облегчить ему путь к покаянию, если он сам не приготовил для нее путь в свою душу, подвигаясь вперед настолько, насколько может вести его одна философия. Благодать начинается лишь там, где кончаются силы человеческие». Скартаццини.

«В мир огня». Во времена Данте полагали, что позади воздушной оболочки помещается четвертая стихия, т. е. круг огня, простирающийся до луны и окружающий атмосферу, в которой мы живем. Брунето Латини, Tresoro, Lib. II, С. XXXVIII; Рая I, 59, 71). В эту-то сферу возносится земное пламя (Рая I, 115, 141), и вследствие возмущений в нашей атмосфере оттуда вырываются молнии.

Весь этот образ напоминает библейские слова: «Он нашел его в пустыне, в степи печальной и дикой, ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего; как орел вызывает гнездо свое, носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих». Второз. XXXII, 10, 11.

Ахилл, сын богини Фетиды и Пелея, был окунут в реке Стиксе и чрез это стал неуязвимым во всем теле, кроме пятки, за которую его держала мать при погружении в воду. ей было предсказано, что он погибнет перед Троей. Он был отдан на воспитание мудрому кентавру Хирону (Ада XII, 71), в Фессалию, и, когда он возрос, мать перенесла его сонного на остров Скир к царю Ликомеду, где Ахилл, переодетый девицей, продолжал свое воспитание вместе с его дочерями. Но, несмотря на это, Улисс (Ада XXVI, 61 и примеч.) хитростью увлек его в войска Ахеян. Данте в картине пробуждения Ахилла намекает на следующее место Ахиллеиды Стация I, 247–250:

T. e. Виргилием.

«Данте заснул (примеч. к ст. 7–9) около 9 часов вечера; a так как в равноденствие солнце встает в 6 часов и так как теперь (28-го марта, 8-го или 10-го апреля) уже 8 ч. утра, то, значит, Данте спал 10–11 часов, что не покажется слишком долго, если примем во внимание, что до сих пор в течение полных трех суток он не спал («на пути про отдых позабывши», Ада XXXIV, 135), проходя трудной адской дорогой». Ноттер.

Данте обращен лицом к морю, так что видит лишь воду и небо, что еще более увеличивает его удивление и страх.

«Как бессознательно переправляется Данте через Ахерон (Ада III, 136 и начало IV), так бессознательно является он здесь к вратам чистилища, чрез непосредственное божественное водительство и озарение (стихи 55–57). Как отдельные личности, так и целые народы выдвигаются вперед из долго подготовлявшегося в тишине внутреннего кризиса». Штрекфусс. – «Показать ему и Виргилию особенную дорогу к этим вратам, как надеялся Виргилий в песни VI, 69, не могла ни одна душа; это – потому, что очень узкия врата чистилища становятся видимыми лишь тогда, когда к ним совсем приблизиться (стихи 62, 76), a также потому, как указано в песни VII, 40 и далее, что от того места, где находится Сорделло, не подымается вверх никакой особенной тропинки, но идущий к вратам должен сам отыскивать ее по всему протяжению горной крутизны». Ноттер.

Все до сих пор пройденные пространства принадлежали собственно к преддверью чистилища, где еще нет настоящего очищения.

Здесь положительно указывается на различие утренней Авроры (Dianzi, nell'alba che presede al giorno) от отблеска месяца, когда заснул Данте (стихи 1–3).

«Лючия (Ада II, 94) есть благодать озаряющая. Из рассказанного в стихах 19–33 сна мы видим, что внешним образом он вызывается в поэте ощущением переноса из тенистой долины на озаренную солнцем высоту; внутренним же образом он имеет глубокий символический смысл. Он означает именно, что человек никогда не возносится по собственной воле к высшему свету, но всегда не иначе, как при содействии божественной благодати, и весьма глубокомысленно то, что в том состоянии, в каком душа предается своему сродству с божеством еще только поэтично и еще, так сказать, полустихийно, т. е. во сне, – все-таки это приближение к царству света носить на себе величавый и вместе с тем грозный характер, выражаясь, как здесь, в образе, заимствованном из язычества (орле), тогда как в действительности это приближение совершается в высшей степени кротко и приводит к христианскому смирению и покаянию. Впрочем некоторые комментаторы видят в этом орле символ императорской власти, так как местность, где появился орел, указывает на Трою (гора Ида), стих 22 и далее, откуда родоначальники этой власти вышли под водительством орла (Рая VI, 1–3). В таком случае сон этот будет означать то, что при помощи божественной благости орел, т. е. императорская власть, оторвет Данте от его прежних гвельфских стремлений к убеждению, как необходима эта (императорская) власть для основания царства Божия на земле. Но такое толкование очень сомнительно». Ноттер.

«Средь призраков» (в подлиннике: Sordel rimase, e l'altre gentil forme); т. е. Нино, Куррадо и венценосные души (чистилища VIII, 44).

Под именем «вход» здесь разумеется не самая дверь чистилища, так как она заперта (стих 120), но то углубление в скале, которое вначале представляется в виде щели, подобной той, какая делит стену. В углублении этом, перед дверями, где сидит ангел, находится площадка, на которой останавливаются входящие в самое чистилище. Бути первый указал на это обстоятельство и устранил мнимое противоречие между «quel entrata aperta» стиха 62 и следующими словами Данте, по смыслу которых она должна была быть «chiusa» (запертою), стихи 111 и 120.

Изображение человека, решившегося наконец обратиться к лучшему (Чистилища XXI, 61 и далее). «Данте заимствует сравнение из самой вещи, которую описывает, или, другими словами, самую вещь делает предметом сравнения, он сам есть тот человек, который от сомнения переходит к уверенности». Скартаццини.

«Вступление в чистилище, в собственном смысле, есть, бесспорно, главный акт оправдания, с помощью которого грешник отвращается от грехов и решительно устремляется к Богу. Здесь, поэтому, наиболее уместно изложить учение схоластиков об оправдании. – Хотя нравственное улучшение есть дело всей жизни и во всех своих стадиях – плод взаимодействия благости с свободной волей, тем не менее настоящее очищение от грехов дело одного лишь момента, в котором прощение грехов и оправдание соединены неразрывно. Этот момент наступает у некоторых мгновенно, чудесным образом, как у Павла; у других – и это обыкновенный способ – ему предшествует неполное обращение, или некоторое размышление, которое еще не принадлежит к настоящему оправданию. Самому же оправданию, по Фоме Аквинскому, принадлежат четыре части: прежде всего, излияние действующей благодати, затем двойственное движение свободной воли к Богу и от греха, и, наконец, цель – прощение грехов. Хотя все эти четыре части по времени неразделимы между собой, однако gratia operane, как первичный источник оправдания, занимает первое место, или, говоря словами Фомы, она есть первая между ними в порядке природы. Когда же наступило оправдание, тогда дальнейшие успехи в добре будут действием содействующей благодати в соединении с свободной волей. Каждым таким шагом человек заслуживает новую себе милость, и при том не как награду или плату – понятие, не согласующееся с отношениями Бога к человеку, но, выражаясь языком схоластиков, по достоинству, так как оно соответствует Божественному порядку (Фома Акв. Sum. Theol II, 1. quaest 111–114). – Это-то неполное предварительное подготовление изображается в преддверии чистилища; но и оно не могло совершиться без содействия божественной милости. Поэтому-то Беатриче всегда посылает через Виргилия к Данте Лючию (Ада, 11, 97). Теперь легко объясняется, почему Лючия (здесь, очевидно, gratta operane) берет спящего Данте и без его собственного содействия приносит его к вратам чистилища; ибо первый толчок к оправданию приходит свыше; но вместе с тем понятно и то, что для того, чтобы войти в самые врата, все-таки необходима собственная решимость со стороны поэта и указание Виргилия (разума, свободной воли). Филалет.

«Опять новый намек на аллегорическое значение поэмы, как и в предыдущей песни, стих 19. Впрочем, здесь указание это почти не нужно, смысл ясен. Орел и Лючия обозначают, как мы видели, озаряющую благодать Божию. Поэт прославляет здесь свое искусство, и, действительно, этот сон совершенно уместен; ибо озаряющая благость Божия, или переворот в наших душах, твердая решимость к совершенствованию есть нечто неизъяснимое, как бы некий дар Божий; но вместе с тем человек этим решением подымается в высь, принадлежит уже добродетели, становится новым человеком, хотя еще не совершенно чистым и блаженным. Так точно и Данте, сам того не зная и без усилия, вознесен здесь до самого порога истинного места очищения; ибо Данте во всем, что он видит, чувствует и переживает, всегда изображает в себе состояние, которое должно быть обозначено, или, по крайней мере, это намерение поэта очень явственно выступает в некоторых местах его поэмы, и притом в Чистилище и в Раю гораздо явственнее, чем в Аде». Каннегиссер.

«Путь к совершенствованию только вначале труден и узок; но он расширяется сам, когда намерение наше твердо и мы идем неустанно». Каннегиссер. – Дверь чистилища, являющаяся как щель в стене, представляется совершенно противоположно адскому входу: та обширна (Ада И,20), эта узка; та всегда раскрыта настежь для идущих путем погибели (Ада VIII, 126), эта заперта; та никем не охраняется, эта охраняется стражем. «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель» и многие идут ими; потому что тесны ворота и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Матф. VII, 13, 14.

«Врата» – именно те святые врата Петра, о которых сказано в Ада I, 134, ведущий входящих в них к блаженствам рая. Под этими вратами надобно разуметь самого Христа, согласно с Иоан. X, 7. «Я дверь овцам». – О символическом значении трех ступеней см. ниже.

«Привратник (вратарь) есть священник вообще и в частности – папа, как наместник Св. Петра. В особе его олицетворяется религия, потому что лик его так блестящ, что даже кающийся грешник потупляет пред ним очи. В руке его – меч, как символ правосудия и беспристрастия. Он молчит до тех пор, пока не убедится, что обратившийся хочет приблизится к нему; но тогда исповедует он его кратко и не скрывает от него всю трудность обращения. Ему достаточно знать, что приходящий к нему просветлен озаряющею милостью, и тогда он свободно впускает его». Каннегиссер. – Таково же мнение о значении привратника большей части древних комментаторов. По-видимому, Данте имел здесь в виду слова Св. Павла: «И шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие». Ефес. VI, 17; также слова книги Бытия о пламенном мече херувимов при дверях рая сладости (III, 21); также пророка Даниила: «Лицо его – как вид молнии». Дан. X, 6.

Т. е. с того места, где вы находитесь. Почти теми же словами встречает поэтов кентавр Несс в аду (Ада XII, 63). «Только те могут быть участниками благотворного действия религии, к которым она действительно снизошла в сердце при помощи озаряющей божественной благости – того озарения, в котором никогда не бывает недостатка в чистом сердце, в стремящемся выше духе. Кто же приблизится к этим вратам без такого призвания, того поразит, как лицемера, сверкающий в руке привратника меч». Штрекфусс.

86. «Кто вас привел?» – По мнению Биаджиоли, «души, коим наступил час очищения, приходят в чистилище в сопровождении ангела», подобно тому, как ангел привозит души от Рима к берегам чистилища, почему и Катон, видя поэтов, спрашивает их: кто их привел? (Чистилища I, 43). Мнения этого держится большинство комментаторов. Следовательно, привратник, сделав этот вопрос, разумеет здесь не Лючию, a ангела.

«Подумайте». Сличи Ада V, 20. То же самое говорит Христос ученикам своим: Лук. XIV, 28–30. «Чтоб не было вам худа». Сличи Ада XXIII, 13 и далее.

Т. е. Лючия, знающая законы этих мест (diq ueste cose accorta).

«Вход в чистилище есть символ таинства покаяния. Ангел, сидящий у входа, в силу сказанного выше, обозначает символически духовную власть церкви разрешать и связывать, т. е. духовника. Сущность таинства покаяния, по учению церкви, состоит из трех актов со стороны кающегося, соединенных со священническим разрешением, придающим им полноту. Эти акты суть: раскаяние, исповедь, или покаяние, и удовлетворение. К первому принадлежит сознание в совершенных грехах, скорбь о них и желание исправиться; ко второму – сознание в грехах перед посвященным и снабженным духовной юрисдикцией священником; наконец, удовлетворение есть действие благочестивого покаяния, служащее частью к уничтожению временного наказания греха, частью – к улучшению жизни. Ко всему этому, как ключ в своде, должно присоединиться пастырское отпущение, какое священник, в силу врученной ему власти ключей, может дать или не дать, смотря по тому, насколько раскрылось состояние духа кающегося». Фома Акв. Sum. Theol. III, quaest. 84–90, suppl. quaest. 1-20. «In perfectione autem poenitentiae tria observanda sunt, scilicet compunctio cordis, confessio oris, satisfactio operis». – Петр Ломбардский. Sent. lib. IV, dist. 16, lit. A. «Haec est fructifera poenitentia, ut, sicut tribus modis Deum offendimus, scilicet corde, ore et opere, ita tribus modis satisfaciamus». – «Нет никакого сомнения, что в трех ступенях, по которым поэт входит к ангелу, он олицетворяет эти три акта покаяния: сокрушение сердца, сознание уст и удовлетворение действием». Филалет. Скартаццини.

«Три ступени означают три акта покаяния. Первая выражает раскаяние, потому она вся из белого мрамора, столь блестящего, полированного (в подлиннике: si pulito e terso), что в нем весь образ или тень Данте, так, как он есть (quale i' paio), отражается, как в зеркале, в знак того, что сознание в грехах должно быть полное и откровенное. Вторая ступень означает раскаянное сокрушение сердечное, почему и сложена из камня багрово-темного (perso, цвет, обозначающий черноту сердца), грубаго, перегорелого и надтреснувшего, так как и самое слово con tritio, по Фоме Аквинскому, происходит от того, что окаменелое сердце грешника при этом должно быть сокрушено, или раздроблено (Suppl. quaest. 1). – Через эту ступень Данте восходит на третью, означающую удовлетворение или примирение, почему и камень, легший в эту ступень, красно-огненного цвета, как кровь, брызнувшая из вскрытой вены. Этот цвет ее, по одним древним комментаторам, означает самобичевание грешника, по другим – силу любви человека, побуждающую его сознаться в грехах своих, чтобы снискать удовлетворение в своих недостатках; может быть даже пролитую за искупление грешников кровь Христову. – На ней (ступени), как на фундаменте, воздвигнуто все здание церкви и, следовательно, лишь на ней зиждется вся духовная власть, сосредоточенная в священнике. – Только тогда, когда кровь Христова составляет основу всего духовного могущества и когда это могущество ограничивается лишь тем, что основано на таком фундаменте, только тогда престол этой власти будет чист, блестящ и несокрушим, как адамантовый праг, на котором восседает вратарь.

«Праг, что блеском походил на адамант» (в подлиннике: la soglia, Che mi sembiava pietra di diamante). Алмаз или адамант – твердевший камень, имеющий свойство, по древнему сказанию, разгонять страх. Уже у Гомера, Гезиода и Виргилия (Aen. VI, 55) он, как символ несокрушимости, образует порог подземного мира; в святом писании он обозначает также несокрушимость (Иезек. III, 9). Согласно с этим, адамантовый праг, на котором восседает ангел, означает подвиг искупления Христова, или, говоря словами Филалета, – «драгоценную заслугу Христа, чрез которую получает свою силу обязанность священника отпускать грехи».

«По доброй воле», т. e. по моей собственной. «Виргилий (разум) возводит Данте, ибо сам разум указывает нам на обращение к религии, которая одна может снять все затворы с дверей очищения». Канегисер

Пройдя по трем ступеням, символизирующим таинство покаяния, и таким образом исполнив долг исповеди и получив надежду на примирение, он бросается к ногам духовника и ударяет себя в грудь, как требует церковный обряд покаяния при mea culpa» Ноттер. Филалет.

Р есть начальная буква латинского (в церковном языке) слова Peccatum (грех). Каждое Р обозначает один из семи смертных грехов, как мы увидим в продолжении поэмы. Они будут исчезать с чела поэта лишь мало-помалу, по мере того как он будет очищаться от греха вслед за грехом, или, говоря образно, по мере того, как он будет проходить по всем семи отделениям чистилища.

Одежда на ангеле имеет цвет золы, или земли, вырытой лопатой (в подлиннике: terra che secca si cavi) для обозначения покаяния и человеческого ничтожества (по Канегисеру, – человеческого тела, в которое сам Христос облекся и чрез то стал человеком). Вместе с тем одежда эта, далекая от всякой роскоши и мирских украшений, означает смирение, столь приличное священнику при постоянном созерцании Бога и ничтожества всего того, что составляет гордость человека». Штрикфусс, – «Смирение же более всего приличествует священнику: он не возносится над человеком, но совершенно равен ему (стоить на одной доске с ним) и должен скорбеть при разоблачении грехов его». Ноттерь. – «Пепел (зола) искони был символом покаяния, почему кающиеся в неделю покаяния (в католических церквах) посыпают главу свою пеплом». Филалет.

Серебряным ключом отпирает священник сердце кающегося, чтобы видеть, что в нем греховно; золотым он отпирает в этом сердце вход к небу, давая отпущение грехов истинно кающемуся. «Серебряный ключ, как говорит Фома Аквинский, – искусство распознавать достойного от недостойного: золотой – основанное на заслуге Христа могущество давать отпущение или наказывать. Фома Акв. Sum. Theol p. II, Suppl. queast. XVII, art. 3 след, Под серебряным ключом разумеется, стало быть, первое; этот акт должен необходимо предшествовать последнему; кроме божественной помощи, оно требует еще и человеческих сил и способностей и должно понимать, может ли быть вообще речь об отпущении, должно распутать узлы. Зато последний, наоборот, драгоценнее, так как он всецело основан на заслуге Христа; но, во всяком случае, необходимы два ключа для полноты прощения грехов». Филалет. – Слово «замок» означает, следовательно, человеческое сердце.

Т. е. ключи вручены мне св. апостолом Петром, который получил их от Самого Христа: «И дам тебе ключи Царства Небесного», Матф. ХИИ, 19.Ангелу переданы ключи Петром потому, что ангел здесь есть символ священника.

Т. е. скорее отпусти грехи недостойному, чем откажи в том заслуживающему отпущения, – намек на библейские слова: «Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своей и жив был». Иезек. XXXIII, 11. Ангел ошибиться не может, но здесь под ангелом разумеется священник».

Ибо нет ничего опаснее, как возврат на прежнюю дорогу, по слову Спасителя: «Воспоминайте жену Лотову». Лук. XVII, 32, и: «Никто, положивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия». Ibid. IX, 62.

Двери старинного устройства вращались не на петлях, а на крючьях.

«И оскудев расхищенной казной» (в подлиннике: per che poi rimase macra) – «сказано, по-видимому, в противоположность к неиссякаемым небесным сокровищам, в обилии хранящихся в пределах чистилища». Ноттер.

«Утес Тарпейский», или вершина Капитолия. Здесь находилось римское казнохранилище. Юлий Цезарь, перешедший Рубикон, вступил в Рим, после бегства Помпея, и хотел завладеть казною вечного города; но трибун Метелл, из рода Цецилиев, человек безукоризненной честности, храбро восстал против победителя Галлии, которому пришлось завладеть казнохранилищем силою, причем двери Тарпейского храма растворены были с громом и казна расхищена.

Двери Тарпейские заскрипели оттого, что в течение многих лет не отворялись вовсе. Точно так и двери чистилища издают треск, так как редко приходят к ним с чистым покаянием и они редко отворяются.

«Резкие звуки отворяющихся дверей чистилища переходят в торжественное пение, для обозначения того, что вначале покаяние жестко для нашего естественного чувства, но затем сменяется, на получении отпущения, ощущением блаженства». Филалет.

Внутри раздаются звуки церковного гимна, сочиненного св. Амвросием по случаю обращения св. Августина, при чем первый начинал петь: «Те Deum laudamus!» (Тебе Бога хвалим), a другой продолжал «Те Dominum confitemur» (Тебе Господи исповедуем), и таким образом пели весь гимн попеременно. Гимн этот благодарственный, воспеваемый церковью лишь в торжественных случаях, и потому весьма идущий в данном случае: души внутри чистилища поют его в благодарность Богу, допустившему как их самих, так и поэтов в чистилище.

Как увидим ниже (чистилища XVIII, 19–72), Данте выводит все грехи из превратной или недостаточной любви; вследствие превратной любви люди нередко принимают земное и чувственное за истинное и сбиваются с прямой дороги на ложную. – «К истинной двери Христа подходят души тем реже, чем более сбивают их с пути ложные стремления, злая любовь к чувственному». Копиш.

Вследствие данного Ангелом предостережения не оглядываться назад (IX, 132).

«Мы должны себе представить узкую горную тропинку, извивающуюся то вправо, то влево между двух высоких утесистых стен. При этом стена представляется с одной стороны как бы выдающейся вперед, с другой – подающеюся назад. Где тропинка особенно узка и крута, – необходимо цепляться руками за отклоняющуюся назад стену». Филалет. – «Прямая дорога потеряна (Ада I, 3); только чистые идут по ней, злые же идут по более трудной дороге. Сравнение этой дороги с прибегающими и убегающими волнами намекает на треволнения житейского моря (Ада 1, 23)». Копиш.

«В начале скалистого ущелья дорога крута и трудна. Но с каждой побежденной трудностью растет сила к преодолению следующих, так что борьба эта становится, наконец, удовольствием. В истине этой идеи может убедиться каждый, кто строго и неуклонно стремился к достижению какой-нибудь благой и важной цели и кто в этом стремлении становился чище и крепче силами. Идею эту поэт повторяет неоднократно в продолжении всей поэмы». Штрекфусс.

Опять указание времени. «Теперь уже пятый день после полнолуния; луна заходит спустя 4 часа после восхождения солнца, Данте проснулся через 2часа после восхода и был несколько задержан у ворот чистилища; следовательно, на прохождение извилистой тропинки должен был употребить 1 1/2 часа». Фратичелли. – См. Филалет, – «О слабом отблеске луны упомянуто уже в Чистилища IX, 1. Здесь, где Данте вступает на путь истинного смирения, не без значения сказано, что идущий уже на ущерб месяц закатывается за горизонт. Земная мудрость недостаточна для того, чтобы вести по этому ущелью (Ада XX, 128 и след.). Копиш.

«Ушко иглы». Мы держались текста, принятого большинством издателей Божественной Комедии, именно cruna, a не cuna (колыбель). Данте называет узкое ущелье, по которому он взбирается, ушком иглы для выражения его узкости и трудности, имея, очевидно, в виду слова Спасителя: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». (Матф. XIX, 24; Марк. X, 25; Лук. XVIII, 25).

Т. е. туда, где в верхнем конце ущелья скалы горы слились опять в одну сплошную стену.

«Вступили в край пустой». Мы увидим, что путники, подымаясь на гору Чистилища, влезают от времени до времени по узкой горной дорожке на уступ, круг, кольцо или карниз; все эти слова употребляет поэт для обозначения семи отделов горы очищения. «Именно все отделы чистилища состоят из семи уступов, обвивающих всю гору, образуя, следовательно, круги. Круг, в который теперь вступили поэты, самый низший, и потому самый большой, так как здесь очищается худший из грехов – высокомерие и гордость; таким образом, уступы эти, по мере восхождения, становятся все меньше и меньше. Следовательно, ад и чистилище, при всем их различии, имеют в себе много сходного. Ад – это воронка, которая, чем более идет вглубь, тем сильнее наказывает грешников; чистилище – это гора, и чем более подымается она, тем слабее наказываются очищающиеся на ней; в аду пространство кругов становится тем меньше, чем глубже; здесь – тем меньше, чем выше; в аду пустота расположена с внутренней стороны и души пусты, совершенно лишены внутренних качеств, добродетели и счастья; здесь пустота лежит с внешней стороны и души должны освободиться от всякой привязанности к внешнему миру; там вечная мгла, здесь – свет; там скорбь составляет мученье, здесь – она только средство к блаженству». Каннегиссер.

«Безлюднейшим назван этот круг, где очищаются гордые, в противоположность многочисленных скитальцев, которых встречали поэты внизу горы, за чертою настоящего чистилища». Ноттер.

«Пустота, т. е. то воздушное пространство, которое окружает гору; оно названо пустотой в противоположность той полноте божественных сокровищ, которые ожидают очищающихся на вершине горы». Копиш.

«Следовательно ширина его равнялась почти 18 футам». Филалет. – «Длина трех человеческих ростов имеет аллегорическое значение: гордость выражается в мыслях, словах и поступках, или – направлена против высших, равных и низших». Ландино.

На каждом уступе чистилища, как мы увидим, при вступлении в него представляются образцы той добродетели, которая противоположна греху или пороку, очищающемуся в данном кругу; при выходе же из круга – примеры самого порока и его последствия. Первые названы поэтом бичами (плетями), которые побуждают души снискивать эту добродетель, чрез это душа уже сама собою очищается от противоположного порока; вторые – уздою, удерживающею нас от порока. «Очищение высокомерия состоит отчасти в том, что высокомерные постоянно имеют перед глазами изваянные на боковой стене круга образцы противоположной добродетели – смирения. Для обозначения чистоты смирения образцы эти изваяны на белом мраморе: они то и составляют бичи гордости и находятся в стоячем положении; наоборот, узду высокомерия составляют картины высокомерия, изображенные на земле (XII, 16 и далее), по которой ходят и которую попирают обремененные тяжестью высокомерные». Канегисер.

В подлиннике: Che, dritta, di salita aveva manco, в других – Che dritta di salita aveva manco, т. e. на которую не было права восхода, или, другими словами, нельзя было восходить по причине крутизны.

Поликлет – один из знаменитейших греческих скульпторов, живший около 342 г. до Р. Х… прославившийся особенно своим «Каноном» или правилами для пропорций человеческого тела, которому впоследствии следовали все ваятели, как закону.

Изваяние, представляющее благовещенье Архангелом Гавриилом Деве Марии о том, что она родит Спасителя мира, через что человечеству будет подарен истинный мир и приготовится блаженство неба (снимется с неба запрет; в подлиннике: Che aporse il ciel dal suo lungo divteto). Лук. 1, 26–28.

«Ave» – первое слово благовестия архангела: «Ангел вошел к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами». Лук. I, 28.

В подлиннике: Che ad aprir l'alto amor volse la chiave, т. е. подвигла божественную любовь к милосердию к человечеству.

«Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему» – ответ Девы Марии архангелу (Лук. I, 38). Говоря об этих словах, блаж. Августин восклицает: «O vera humilitas quae Deum peperit hominibus!» – также Бонавентура (Spec. B. V, с. 8): «Ancilla Domini, qua nulla humilior unquam fuit, nec est, nec erit in aeternum». – «На всех уступах горы мы постоянно будем встречать Деву Марию, как первый образец». Копиш.

Данте стоял слева от Виргилия («где сердце у людей»), следовательно, Виргилий был от него по правую руку. Эта вторая картина находилась, следовательно, справа от первой.

Библейское сказание о том, как царь Давид, собрав израильтян, вознамерился перенести ковчег Божий из Ваала Иудина в Иерусалим, и для того поставил его на новую колесницу, запряженную волами; но, устрашенный смертью левита Озы (стих 37), не повез его в город Давидов, a обратил его в дом Аведдара, Гефеянина. Спустя три месяца, узнав, что Господь благословил тем Аведдара, Давид опять взял ковчег и понес его с торжеством в Иерусалим, принося на каждых шести шагах в жертву тельца и овна. В этот второй раз ковчег везли не волы на колеснице, a несли люди. В картине своей Данте не различает эти два момента, и соединяет их в одну картину.

Намек на библейский рассказ о смерти левита Озы, прикоснувшегося к Божьему ковчегу, к которому запрещено было прикасаться под страхом смерти. – «И когда дошли до гумна Нахонова, Он простер руку свою к ковчегу Божью (чтобы придержать его), и взялся за него: ибо волы наклонили его. Но Господь прогневался на Озу; и поразил его Бог там же за дерзновение, и умер он там у ковчега Божия». 2-я кн. Царств VI, 6–7. – С тех пор Оза стал представителем тех, которые, не имея к тому призвания и права, вмешиваются в церковные дела, как миряне (так как левиты не принадлежали к священникам).

«В семь ликов», так в Вульгате и в славянской Библии, переведенной с текста 70 толковников: «Et erant cum David septem chori». 2-я кн. Царств VI, 12; в еврейском подлиннике и русском переводе этих слов нет Данте, конечно, пользовался лишь латинским переводом – Вульгатой.

Т. е. ухо, не слышавшее пения, говорило: «нет, не поют!» – напротив, – глаза, видя живое изображение поющих, утверждали; «Да, поют!» Точно также обоняние и зрение не соглашались между собой: последнее принимало дым всесожжений, тогда как первое отрицало его; с такою правдою все это было изваяно, что чувства обманывались.

«Давид скакал из всей силы пред Господом; одет же был Давид в льняной ефод». 2-я кн. Царств, VI, 14.

В подлиннике: E più men che re era in quel caso – Он был здесь менее, чем царь, потому что в смирении смешался с толпой народа, и более чем царь, потому что, как служитель Божий, снискал себе милость Господа.

«Когда входил ковчег Господень в город Давидов, Мелхола, дочь Саула (жена Давида), смотрела в окно и, увидевши царя Давида, скачущего и пляшущего пред Господом, уничижила его в сердце своем». 2-я кн. Царств, VI, 16.

«В бой великий», т. е. с адом за спасение души Траяна.

Исторически недоказанный анекдот (народная легенда) об императоре Траяне. «В то время, когда он совсем уже собрался в военный поход, одна вдова, у которой был умерщвлен сын, стала умолять его о правосудии, при чем император отложил поход до тех пор, пока не наказал убийцу. Павел Диакон, передающий этот рассказ, в своей «Жизни св. Григория Великого», повествует, что проходя через Forum Traianum и вспомнив об этом поступке, Григорий много и сильно плакал в храме св. Петра о языческом заблуждении столь кроткого государя. В следующую ночь Григорий услышал голос, говоривший ему: «Молитва твоя о Траяне услышана, но отныне ты не должен никогда молиться о язычниках. Франческо ди Бути прибавляет к этому, что Господь, по выслушании молитвы Григория, в наказание ему за то, что он молил о противозаконном, предложил ему на его выбор: или пробыть за это часом более в чистилище, или всю жизнь страдать бедренною немощью. Григорий избрал последнее». Филалет. – «Этот анекдот впервые был рассказан, и притом не о Траяне, a об Адриане, Диаконом Кассио (1. XIX, с. 5); затем об освобождении души Траяна из ада заступничеством св. Григория говорил Диакон Джиованни (в его Vita St. Greg. III. IV, e. 44). Легенда эта была в общей вере в средние века, и даже сам Ѳома Аквинский верил в ее правдивость: «Damascenus in sermone suo, de Defunct., narrat quod Gregorius pro Trajano orationem fundens, audivit vocem sibi divinitus dicentem: Vocem tuam audivi et veniam Trajano do; cujus rei, ut Damascenus dicit in dicto sermone, testis est Oriens omnis et Occidens. Sed constat Trajanum in inferno fuisse… De facto Trajani hoc modo potest probabiliter aestimari, quod precibus B. Gregorii ad vitam fuerit revocatus, et ita gratiam consecutus sit etc. Ѳома Акв. Sum. Theol. p. III, suppl. qu. LXXI, art. 5. На эту легенду Данте также намекает Рая XX, 44, 45, 106». Скартаццини.

Данте, по-видимому, не знал, что римские орлы были литые из золота, и представлял их себе вышитыми золотом на знаменах.

Весь этот разговор почти буквально заимствован из Павла Диакона. Сличи у Филалета. Позднейшая легенда прибавляет, что убийцей сына вдовы был сын самого Траяна. Император предложил вдове на выбор: казнить убийцу, или чтобы она взяла его на место убитого сына. Она избрала последнее.

«Следовательно, сам Господь создатель этих образов, которые, как здесь, так и в других местах, заимствованы то из Библии, то из всемирной истории, нередко даже из языческой мифологии; и это вполне справедливо, так как здесь дело идет единственно лишь об изображении фактов: для Бога же богов ненавистен каждый порок, достойна любви каждая добродетель, к какому бы учению, христианскому или языческому, ни принадлежало порочное или добродетельное». Штрекфусс.

«В трех изображенных здесь картинах мы видим: в первой смирение, совершенно покорное воле Божией, во второй – пренебрегающее мнением мира сего и в третьей – побеждающее собственные страсти». Копиш.

«Так как Виргилий стоит теперь (стих 53) по левую руку от Данте, то мы должны себе представить, что души приближаются к поэтам с левой стороны горы». Филалет.

«Глас доброго намерения» – обратиться к Богу чрез покаяние.

Т. е. небесную славу, которая последует за этими муками. «Ибо думаю, чти нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас». Посл. Римл. VIII, 18.

«Опять обращение к читателю. Здесь, по мнению Данте, читателя могут поразить дна обстоятельства: во-первых, самые муки, т. е. род их или очищение, и в-вторых – продолжительность мук. На это поэт отвечает, что эти муки, как средство, причиняющее боль, необходимы для удовлетворения, и что они могут продлиться по высшей мере лишь до дня Страшного суда, когда добрые будут отделены от злых, и когда очищение достигнет своего конца; вся земля погибнет вместе с горой Чистилища и, надобно припомнить, для злых наступит иное и притом более мучительное состояние по причине новой телесной оболочки, какую они облекут тогда (Ада VI, 98, 111), и им будут дано иное местопребывание». Каннегиссер.

«При сравнении плана чистилища с планом ада, становится очевидным, что грехи невоздержания (Ада XI, 82), или, что равнозначаще, грехи любви, уклонившейся от своего порядка (Чистилища XVII, 124 и след.), поставлены в обоих местах на одну доску. Наоборот, – злоба, цель которой обида (Ада XI, 22–23), или злоба, имеющая последствием страдание ближнего (Чистилища XVII, 113), разделена в аду по средству – насилию и обману, в чистилище же по цели: возвышению, могуществу и мщению, при чем отдельные формы опять подразделяются по намерению, с каким они употреблены в дело. Единственно существенное различие состоит не столько в том, что нерадение и гнев, помещенные в аду в одном кругу, в чистилище разделены на двое, сколько в том, что в системе ада оба греха отнесены к невоздержанию, в чистилище же сюда отнесено одна нерадение, гнев же причислен к неправде. Причина этому лежит в различном принципе деления неправды или оскорбления, наносимого ближним, именно в том, что чистилище ставить на первом плане цель, которую достигает самый гнев, a не форму». Каннегиссер.

«Здесь, в первом и, стало быть, самом обширном кругу, очищаются от греха своего высокомерные тем, что низко придавленные к земле тяжкими грузами, обходят вокруг горы. Как в жизни они ходили, не чувствуя бремени своего недостатка, с высоко поднятой головой так идут они теперь под гнетом этой тяжести, смиренно пригнутые к земле, и только теперь узнают, чего стоит каждое человеческое преимущество и возникающая из него слава, и как шатко основание, на котором зиждется человеческая гордость. – Что Данте не мог тотчас издали признать в согбенных вида человеческого, объясняется этим приниженным к земле положением их». Штрекфусс.

«Воззвание к людям, с напоминанием, чтобы ни в своем земном не вполне развитом, даже в некотором смысле противоречащем истинному творческому закону, состоянии души своей не принимали себя за нечто особенно важное и чрез то не впадали в высокомерие, столь жестоко здесь наказуемое». Ноттер.

«Воззвание к людям, с напоминанием, чтобы ни в своем земном не вполне развитом, даже в некотором смысле противоречащем истинному творческому закону, состоянии души своей не принимали себя за нечто особенно важное и чрез то не впадали в высокомерие, столь жестоко здесь наказуемое». Ноттер.

124-126. «Человеку определено в этой жизни из земного червя.

«Человеку определено в этой жизни из земного червя. («Человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль». Иов XXV, 6) стать бабочкой небесной; его земное состояние похоже на недоконченное развитие бабочки в коконе, даже в некотором отношении на неудавшееся образование, – в том именно отношении, что вследствие первородного греха природа наша утратила свое первоначальное достоинство; и при таком неразвитом состоянии мы еще гордимся?» Филалет.

Так называемые кариатиды.

«Муки чистилища не составляют, как муки ада, продолжения внутреннего состояния грешника на земле, но они скорее представляют его противоположность, чрез что они именно и получают значение эпитимии и очищения». Филалет.

В подлиннике: Non circonscritto, ma per più amore, намек на изречение: «Небо и небо небес не вмещают Тебя» (III Кн. Царств VIII, 27), также «Deus nulla corporali loco clauditur». Фома Акв. Sum. Theol. p. I, 2. qu CII. art. 1, – Сличи также Рая XIV, 30: «Non sirconscrilto e tutto circonscrive». «И на престоле был еси, Христе, со Отцом и Духом, вся исполняй неописанный». Тропарь на св. Пасху.

3. «Первый сонм» (в подлиннике: primi offetti). «Первый сонм, или первыя создания творческой силы Господней суть духи и небеса, жилище блаженных, созданные прежде человека. Бог, находится повсюду: но к его собственной духовной сущности приближены лишь одни существа более совершенные, помещающиеся, по учению Данте, в самом высшем небе света, в свободном эмпирее (Рая XXXIII). Таким образом, ничем неописанный и неограниченный Бог простирает свое отдаленнейшее действие и на Люцифера помещенного, как виновника зла, в тесноте земли. Следовательно, все находится в Боге, как доброе, так и злое». Копиш.

Переложение Молитвы Господней «Отче наш» в стих, «перифраз, говорит Томазео, не недостойный Данте, но все-таки не более как перифраз». В переводе я старался как можно ближе держаться итальянского подлинника и, где можно, удерживал выражения молитвы в славянском подлиннике. – Молитва есть наилучшее доказательство смирения; поэтому-то и молятся здесь высокомерные, a так как нет ни одной молитвы совершеннее той, которую Сам Христос преподал ученикам своим, то поэтому поэт и влагает в уста высокомерных не иную, a именно эту молитву с небольшими, частью распространяющими и объясняющими, частью вызванными потребностью стиха изменениями». Каннегиссер.

В этой терцине обозначаются три лица св. Троицы: сила или всемогущество означает Бога Отца, имя – Бога Сына, и дыхание – Бога Духа Св. (Ада III, 5–6). В тесном смысле дыхание может означать и вообще премудрость Божию и употреблено здесь в ветхозаветном смысле: «Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние силы Вседержителя». Премудр. Солом. VII, 25.

«Данте сам старался найти когда-то удовлетворение души своей в треволнениях житейских, но не мог найти там Божьего мира». Ноттер.

«Души молятся здесь лишь за себя самих, a не так, как в стихе 19, и за живущих; поэтому, испрашивая себе хлеб насущный, или, как в подлиннике поэтично сказано: «манну», они просят себе не земного хлеба, a укрепления и просвещения своей души с неба, без чего один разум ведет лишь вспять, a не вперед». Штрекфуссь. – «Небесный хлеб есть божественное учение, сходящее свыше, слово Божие, олицетворенное в хлебе Тайной Вечери (Чистилища XII, 98 и след.)» Копиш.

Находясь в чистилище, души не могут уже отпасть от Бога, почему и искушение не может вредить им (потому в стихе 21 они не говорят: избави нас, но просто: избави), как людям и душам, находящимся еще вне чистилища и охраняемым там от искушений ангелами (чистилища VIII, 98 и след.). Следовательно, это последнее прошение они обращают к Богу, не ради себя, но ради живущих на земле, и тем самым обнаруживают в себе наиболее смирения.

Здесь выражены величина и продолжительность ношения тяжестей, коими угнетены души. Во сне нам нередко представляется противоестественное и невозможное, также чувство сильной угнетающей нас тяжести, известной под именем кошмара.

Т. е. грехи и в частности прегрешения гордости.

Т. е. души в чистилище могут лишь молиться за живых, живые же могут помочь очищающимся как молитвами, так и делами. «Ista tria – Eucharistia, eleemosyna et oratio – ponuntur quasi praecipua mortuorum subsidia; quamvis quaecumque alia bona quae ex charitate fiunt pro defunctis, eis valere credenda sint». Фома Акв. Sum. Theol. p. III, suppl. qu. LXXI, art. 9.

Слова эти говорит Виргилий, как прямо сказано ниже в стихе 40 и след.

Смысл тот: да сократит срок ваших очистительных мучений правосудие и милосердие Божие. «Во всех делах Божиих, говорит Фома Аквинский, проявляется его правосудие и милосердие, и если сострадание Божие имеет участие и при осуждении грешников (ибо оно наказывает их всегда менее, нежели сколько они заслуживают), то правосудие его тем более является при освобождении душ из чистилища». Vol. I, quaest. 21, art. IV.

«Здесь нельзя не заметить, что Виргилий, который в аду сам всегда решал все вопросы, здесь, в чистилище, постоянно осведомляется о дороге у теней. Разум может узнать грех, как таковой, он может и должен сопутствовать на пути к очищению. Но на этом пути он сам по себе неверный вождь; только одна вера безошибочно ведет нас к духовному и нравственному усовершенствованию». Штрекфусс.

Т. е. моему вождю, Виргилию.

Потому что тени придавлены камнями к земле.

По берегу, т. e. по уступу, или по краю уступа, окружающего гору. Тени идут слева, почему поэты, чтобы идти вместе с ними, должны идти направо.

Латинянин, т. е. итальянец.

«Общую нам мать», т. е. землю. «Много трудов предназначено каждому человеку, и тяжело иго на сынах Адама, со дня исхода из чрева матери их до дня возвращения к матери всех» Премудр. Иис. сына Сирахова, XL, 1.

Об этом Омберто (Гумберт), равно и об отце его Гюльельмо (стих 59), мало известно. Оба графа Альдобрандески принадлежали к фамилии Сантафиоре (чистилища VI, 111 и примеч.) и постоянно находились во вражде с соседней республикой Сиенской. В 1259 г. Омберто, сын Гюльельма (или Великого Тосканца, Gran Tosco, как (сказано в подлиннике), был умерщвлен (задушен) недалеко от Сиены к замке своем Кампаньянисо (в долине р. Омброне, в Маремме). Но некоторым сказаниям, убийцами его были переодетые монахами сиенские патриции. Филалет и Скартаццини.

Одеризи (в переводе Одерижи для рифмы) из Агуббио или Агоббио (ныне Губбио), города из герцогства Урбино, был знаменитый во времена Данте миниатюрный живописец, много работавший для папской библиотеки. Вазари говорит о нем, в своей жизни Джьотто, следующее: «В то время жил в Риме близкие приятель Джьотто, – чтобы не умолчать ничего, что в отношении искусства достойно упоминания, – Одерзии из Агуббио, отличный минииатюрист своего времени». – Бенвенуто да Имола говорит, чти он работал в Болонье и очень гордился своим искусством».

Миниатюрная живопись называется по-итальянски miniare (от слова minio, красная краска, сурик), по-французски enluminer.

Франко из Болоньи. О нем говорит Вазари следующее: «Гораздо лучшим мастером, чем Одеризи из Агуббио, был Франко из Болоньи, миниатюрист, производивший для того же папы (Бонифация VIII) в той же библиотеке и в то же самое время много очень хороших работ». Некоторые полагают (впрочем ошибочно), чти Франко был учеником Одеризи умершего в 1300 году; Франко жил еще 13 лет после него.

«Не без намерения выставил здесь Данте такого незначительного живописца, как Одеризи, примером высокомерной самоуверенности и гордости, заставляя его считать свои маленькие картинки за что-то необычайно важное, могущее упрочить ему видное место между людьми». Ноттер.

«О, тщетная слава человеческого гения! как кратковременны твои зелень и цвет, если только не наступит время невежества и отсутствия талантов»! Поэт хочет сказать, что слава первых художников помрачается последующими: так славу Одеризи помрачил Франко, славу Чимабуэ – Джьотто». Фратичелли.

Чимабуэ Джьованни (1240–1300 г.), из знатной флорентинской фамилии, был в течение своей жизни первым живописцем во Флоренции, что доказывается не только этим местом у Данте, но и примечанием к нему древнейшего комментатора Божественной Комедии, Оттимо Комменто, где говорится: «nella citta di Firenze pintore ne tempi del'autore nobile molto, ch' uomo sapesse». Он, кажется, один из первых стал освобождаться от влияния сурового византийского стиля; ему впрочем недоставало знания перспективы. Но Оттимо Комменто, он имел характер гордый и гневный. На могиле его в Санта Мария дель Фиоре (Duomo) находилась, по Вазари, следующая надпись, которая, как полагают (по сходству с цитируемым местом Чистилища), сочинена Данте:

«Джьотто», также флорентинец, современник и друг Данте, ученик Чимабуэ, затмивший славу своего учителя. Он родился, по одним, в 1276 г., по другим, в 1265 (в один год с Данте) в Веспиньяно, около Флоренции, где пас в детстве овец. Здесь, как говорят, Чимабуэ нашел его рисующего на каменной плите овцу. Заметив к нем талант, он взял Джьотто к себе в ученики. Вскоре слава Джьотте распространилась по всей Италии; он работал к Риме, Ассизи, Неаполе, Пизе и Падуе. Папа Бенедикт XI и Роберт, король неаполитанский, были его покровителями. Вазари говорит: «Fu Giotto amico grandissimo di Dante; e il ritrasse nella cappella del palagio del Podestà, di Firenze». Портрет этот найден в 1840 г. по снятии с этой целою известки с фресок на стенах кладовой тюрьмы, бывшей некогда капеллой дворца подесты во Флоренции. Джьотто решительно отверг, как образцы, старинные типы греческой живописи, его фигуры отличаются мягкостью, грацией и выразительностью, также естественностью драпировки их одежд. Некоторые из его картин вызывали удивление даже Рафаэля и Микель-Анджело. Он вместе с тем был великий архитектор, бессмертным памятником чему служит его величественная Campanile флорентинского собора. Он пережил друга своего Данте, – умер в 1336 году 60-ти лет от роду.

«Данте живописи приравнивает и поэзию: и здесь один превосходит другого, последующий поэт – предшествовавшего; следовательно, и здесь мы должны учиться смирению и скромности». Каннегиссер. – «Почета в поэзии» (в подлиннике: Lagloria della lingua) – собственно в итальянской, находившейся в начале периода своего развития; в ту пору на итальянском языке еще мало писали.

«Каких двух Гвидо разумеет здесь Данте, – о том не все комментаторы согласны между собою; большинство однако ж видят здесь Гвидо Кавальканти (Ада X, Примеч. к 53; 63) и Гвидо Гвиничелли (Чистилища XXИИ 92 и след.) и объясняют это место так: Гвидо Кавальканти, философ и поэт флорентинский, затемнит славу Гвидо Гвиничелли болонского. Другие под первым Гвидо разумеют Кавальканти, под вторым – Guido il Guidice Guido delle Colonne; наконец третьи (к которым принадлежит Филалетъ) разумеют под одним Гвиничелли, под другим – Гвиттоне д'Ареццо (Чистилища XXIV, 56 и XXVI, 124), что, однако, противоречит тому мнению, какое высказано Данте об этом последнем поэте в указанных местах чистилища. Действительно, Гвидо Кавальканти был первый итальянский поэт, заслуживающий имени поэта; в его стихах с нежным изяществом лучших трубадуров столько естественности и простоты, что они наполняют душу сладостным чувством. Эти обстоятельства и авторитет всех древних комментаторов слишком ясно говорят в пользу общепринятого толкования этого места. Гвиничелли умер в 1276 г., Кавальканти – в 1301». Скартаццини.

И относительно этого стиха толкователи несогласны между собой: по одним, и притом по большинству, Данте говорит здесь о самом себе, как о будущем помрачителе славы обоих Гвидо; другие думают, что Данте говорит здесь вообще о непрочности человеческой славы. И это последнее мнение, по-видимому, самое верное: иначе было бы очень странно, чтобы не сказать более, что поэт так высоко выставляет себя и притом в том самом месте, где он представляет нам примеры смирения, где изображает наказание гордости и проповедует о смирении. Этого последнего мнения держится и знаменитый американский переводчик Данте, поэт Лонгфелло.

Конструкция этой терцины несколько темна в подлиннике. Данте хочет сказать: будем ли мы славнее через то, что умрем в старости или в детском возрасте, прежде чем начнем лепетать первые слова: папа, мама (в подлиннике: il pappo, – хлеб, папа, и dindi – деньги на детском языке), или, другими словами, – умрем ли мы стариками, или бессловесными детьми, – будет ли какая разница относительно нашей славы через тысячу лет? A тысяча лет в сравнении с вечностью гораздо короче, чем мановенье век наших в сравнении с движением того небесного круга, который вращается всего медленнее. Круг же, всего медленнее вращающийся в небе, есть круг неподвижных звезд, который, по Птоломею, совершает свой оборот в 36,000 лет. Следовательно, слава наша преходяща и кратковременна, как говорит Тацит; «quem illum tanta superbia esse, ut aeternitatem nominis spe praesumat?» Бруноне Бианки. По другим: «Данте разумеет здесь то медленное движение неподвижных звезд, которое известно в астрономии под именем передвижения равноденствия. При этом звезды, по мнению Данте, высказанному в его Convivio, подвигаются на 1° вперед в 100 лет, a по новейшим вычислениям – в 72 года». Штрекфусс.

Тот, о ком здесь говорят и который на вопрос Данте прямо поименован в стихе 121, есть некто Провенцано Сальвани из Сиены (биографические о нем сведения у Филалета). Сильный поборник гибеллинской партии, он прославился как в войне, так в мире. Он стоял во главе правительства в Сьене, когда флорентинские гвельфы были разбиты при Монтаперти (4-го сентября 1260 г.), – «Superbissima persona e uomo di grande affare», говорит Ландино. С падением Манфреда могущество гибеллинов пало, и Флоренция опять перешла в руки гвельфов (1267 г.)» В 1269 году он опять стоял во главе правительства, когда Сьенцы были на голову разбиты флорентинскими гвельфами при Колле ди Вальдельза, в отмщение за Монтаперти, при чем «Сальвани был взят в плен; ему отрубили голову и, воткнув на пику, носили по всему неприятельскому лагерю. Этим вполне оправдалось предсказание, полученное им от дьявола путем волхвования, и превратно им понятое», – прибавляет Виллани, – «ибо дьявол, вынужденный отвечать, что случится с ним в эту кампанию, коварно отвечал: «Anderai e combatterai, vincerai no, morrai alla battaglia, e la tua testa fia la più alta del campo», – слова, понятые Сальвани в том смысле, что он останется победителем в битве. Виллани lib. VII, с. 31. – «Вступив в управление городом Сьеной, гвельфы в том же году разрушили все дома и уничтожили всякое воспоминание о Сальвани». Акварон. Dante in Siena, pag. 112–123.

115-117. T. е. солнце, которое вызывает теплотой своей молодую травку и ею же сушить и обесцвечивает ее. Точно так и время, рождающее славу и снова уничтожающее. – «Всякая плоть – трава, и вся красота ея, как цвет полевой». Исаии XL, 6; также: Премудр. Иис. с. Сирax. XIV, 18.

В подлиннике: «Такой монетой платят здесь». – «Ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта». Матф, V, 26.

Данте знал, что Провенцан Галивани умер слишком 30 лет тому назад и до смертного одра медлил принесть покаяние в грехах своих; с другой стороны, Данте слышал от Белакви (Чистилища IV, 127–135), что души, отлагающие свое покаяние до последней минуты жизни, должны оставаться в преддверии чистилища и, если им не помогут молитвы за них добрых сердец, допускаются в истинное чистилище не прежде, как исполнится срок, равный тому, какой они прожили на свете; поэтому – спрашивает Данте – как же был впущен Сальвани в первый круг чистилища тотчас после смерти, так как, он здесь носит груз свой со дня кончины? (стих 124).

«Этот друг Сальвани назывался, по словам Бути, Винея или Винья. Здесь намекается на следующий факт, записанный у Ландино. «Король Карл Анжуйский заключил в тюрьму друга Сальвани и наложил на него пеню в 10,000 золотых флоринов, которые он обязан был выплатить в течение месяца; в противном случае грозил ему смертной казнью. Весть об этом пришла к мессеру Провенцану, который, страшась за жизнь друга, велел поставить скамью на ковре посреди площади в Сьене, сел на нее и униженно умолял Сьенцев, не помогут ли они ему в этой нужде посильным взносом денег, не принуждая к тому никого, но смиренно прося у них помощи. Сьенцы, видя своего повелителя, обыкновенно столь надменного, a теперь униженно просящего, сжалились над ним, и каждый, по мере средств своих, подал ему помощь. Король Карл получил 10,000 флоринов, и пленник был выпущен из тюрьмы столь нечистого короля». Скартаццини. – Легко понять, как такой смиренный поступок должен был взволновать кровь (в подлиннике: Si condusse a tremar per ogni vena) в груди надменного Сальвани. Этот рассказ помещен у Оттимо и в Anonimo Fiorentino и у других комментаторов. Винея или Винья сражался за Конрадина Гогенштауфена против Карла I Анжуйского и взят в плен в несчастном сражении при Гаглияскоццо.

«Пророческий намек на то, что Данте сам вскоре очутится в таком же положении, как и Провенцан, т. е. в горькой необходимости вымаливать у друзей и благодетелей милостыню для поддержания себя в изгнании». Каннегиссер. – «Твой народ (в подлиннике: и tuoi vicini, – соседи) не поступит так, как Провенцан Сальвани, когда взносом наложенной на тебя денежной пени можно было бы возвратить тебя из изгнания». К. Витте.

142. Т. е. этот поступок (тут Одеризи отвечает на предложенный ему Данте вопрос) освободил Сальвани от обязанности пробыть много лет в преддверии чистилища. «Следовательно, не одни только молитвы по усопшим, но и их собственные добрые дела могут, по-видимому, сократить срок пребывания перед вратами чистилища, особенно, если эти дела находятся в прямой противоположности с главным грехом очищающихся усопших». Ноттер. – «Сколько ты велик, столько смиряйся, и найдешь благодать у Господа». Премудр. Иис. с. Сирах. III, 18.

Данте вместе с Одеризи идет ровным шагом и со склоненной к земле головой, как кающийся в грехе гордости, под одним и тем же ярмом высокомерия. Сравнивая себя с волом, идущим под ярмом, поэт желает показать укрощение гордости своего сердца: «Человек, скорбящий о великости бедствий, который ходит поникши и уныло, и глаза потусклые, и душа алчущая воздадут славу и правду Тебе» Господи!». Варух II, 18. – Подобное выражение встречается в Илиаде Гомера (XIII, 703–707, перев. Гнедича):

Данте смиренно уподобляет себя ребенку, к которому приставлен дядька-пестун. – «Закон был для нас детоводителем к Христу, дабы нам оправдаться верою». Посл. к Галат. III, 21.

«С латинского: Velis remisque contendere, т. е. здесь каждый должен напрягать все свои силы к пути к нравственному усовершенствованию». Скартаццини.

Т. е. тело выпрямилось, но дух мой, приниженный зрелищем казни гордых, не только наставлениями Одеризи, не последовал его примеру. Из Чистилища XIII, 136–138, увидим, что круг этот особенно озабочивает Данте, сознающего в своей совести склонность к гордости.

Т. е. мы не были обременены тяжестями, как души горделивых, и потому легко и скоро обогнали их к пути. По Копишу, они легки от ревности к усовершенствованию.

«Здесь разумеются надгробные плиты в полу притворов католических церквей, в отличие от тех гробниц которые устраиваются стоймя вдоль церковных стен». Лонгфелло.

«Скорбь воспоминания о милых усопших, оживляемая как внешним, так и внутренним поводом терзает (в подлиннике – подстрекает: dà delle calcagne) одних только благочестивых людей на пути к облагорожению». Штрекфусс.

«Изображения благодатного смирения представлены в стоячем положении по бокам утеса; изображения повергнутого высокомерия помещены на пути, по которому идут высокомерные – по весьма понятной причине (сличи стихи 70–72): эти картины должны склонять взоры высокомерных книзу, следовательно, побуждать их к смирению». Штрекфусс.

«С одной руки», т. е. с одной стороны дороги, по которой идут поэты «С другой руки» (стих 28), насупротив Люцифера изображен Бриарей. Первый представлен падающим, как молния, по слову евангелия: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию». Лука X, 18. – Сличи Ада XXXIV, примеч. к 17 и 18.

Люцифер или Сатана, свергнутый с неба за гордость свою (Ада XXXIV, 17 и след.). Он сотворен благороднейшим между всеми прочими ангелами. (Ада XXXIV, примеч. 17, 18 и 35). Фома Аквинский (Sum. Theol. P. I, qu. LXIII, art. 7) приводить слова Св. Григория: «Primus Angelus qui peccavit, dum cunctis agminibus Angelorum praelatus eorum claritatem transcenderet, ex eorum comparatione clarior fuit».

Бриарей – «один из сторуких гигантов греческой мифологии, сражавшийся за богов в войне их против титанов; он поражал врагов обломками скал. Данте, по-видимому, ошибочно смешивает его с титанами, им побежденными» (Ада XXXI, 44–45). Штрекфусс.

Аполлон, Минерва (Паллада) и Марс изображены в тот момент, когда были побеждены гиганты; все трое еще во всеоружии стоят вокруг отца своего – Юпитера. В подлиннике: Mirar le membra de' Giganti sparte, глядят на разбросанные члены гигантов, в подражание Овидию:

Превращения 1, X, ст. 160, 151.

«Нимврод», сильный ловец пред Господом (Бытия X, 8 и проч.), первый царь вавилонский, начавший в долине Сеннаара труд великий (в подлиннике: gran lavoro), т. е. Вавилонскую башню (Бытия XI, 1–6). Он смотрит на картине «с ужасом лица», не понимая смешанного языка своих народов (Бытия XI, 7–9). Сличи Ада XXXI, 74–81.

«Ниоба», дочь Тантала и Дионы, супруга Амфиона, сына Юпитера и царя Фивского. Гордая своим богатством, красотой, силой, божественным происхождением, a главное – семью сыновьями и семью дочерями, нагло издевалась над Латоной, имевшей лишь одного сына Аполлона и одну дочь Диану. В отмщение за свою мать, Аполлон убил меткими стрелами всех сыновей, a Диана – всех дочерей Ниобы; последняя, оплакивая своих детей, превратилась в камень. Овидий, Превращения 1, VI, ст, 146–312.

«Саул, первый царь иудейский, побежденный Филистимянами, он упал на собственный меч на горах Гелвуйских: «Тогда Сауль взял меч свой и пал на него». I Кн. Царств XXXI, 4; I Паралип. X, 4.

Узнав о смерти Саула и его сыновей, Давид воскликнул: «Горы Гелвуйские! (да не сойдет) ни роса, ни дождь на вас, да не будет на вас полей с плодами». II Кн. Царст. И, 21, Данте, по-видимому, полагал, что это восклицание Давида сбылось на деле, чего не говорит Библия.

«Арахна» – в Лидии, дичь Идмона, красильщика города Колофоно, знаменитая ткачиха, наученная этому искусству самой Палладой, дерзнула вызвать на состязание в этом искусстве свою учительницу и соткала удивительную ткань с изображением любовных похождений богов. Разгневанная этим Паллада разорвала ткань в клочки; Арахна в отчаянии повесилась и была превращена в паука. Здесь Арахна изображена в момент ее превращения.

«Ровоам», сын Соломонов, подавший повод своим высокомерием к распадению евреев на два царства: Иудейское и Израильское (десять колен). Когда Иеровоам и все собрание Израиля в Сихеме просили его: «Отец твой наложил на нас тяжкое иго, ты же облегчи нас», – Ровииам отвечал им: «Если отец мой обременял вас тяжким игом, то я увеличу иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами». III Кн. Царств XII, 10, 14, – Тогда Израиль отошел от него и побил камнями его посланного; Царь же Ровоам «поспешно взошел на колесницу, чтобы убежать в Иерусалим». III Кн. Царств XII, 18.

«Помост», т. е. мраморный, покрытый изваяниями путь, по которому идет Данте.

«Алкмеон» сын фивского прорицателя Амфиарая (Ада XX, 34) и Эрифилы. Как прорицатель Амфиирай знал, что погибнет в Фивской войне, если примет в ней участие, и поэтому спрятался в месте, известном лишь одной жене его Эрифиле. Полиник, сын Эдипа, соблазнил ее роковым ожерельем (приготовленным Вулканом со свойством приносить несчастие тем, кто его носит) – чрез то узнал, где скрывается Амфиарай, который был таким образом вынужден принять с Эпигонами участие в осаде Фив. Узнав об этом поступке Эрифилы, Алкмеон, побуждаемый своим отцом, умертвил свою мать.

«Сеннахерим» – надменный царь ассирийский, пошедший войной на благочестивого иудейского царя Езекию и высокомерно издевавшийся над Богом Израилевым. Но Езекия смиренно помолился Господу, и Бог послал ночью своего ангела в стан Сеннахерима; и ангел умертвил 185 тысяч ассириан; Сеннахерим же со срамом возвратился в Ниневию и вскоре был умерщвлен в храме сыновьями своими Адрамелехом и Шарецером в то время, когда молился богу своему Нисроху. 1 кн. Царств XIX, 8-37; II Паралип., XXXII, 1-21; Исайи XXXVI, 1 XXXVII, 38.

Кир – царь персидский, после долгого счастливого царствования, был совершенно разбит и потерял жизнь в войне со скифским народом массагетами. Когда принесли его труп к царице Томире (Tomyris), она велела отрубить голову Киру и бросить ее в яму, наполненную кровью, сказала: «Упейся кровию» которой не мог упиться: слова историка Юстина, у котораго Данте заимствовал, это сказание (I, 8).

«Когда бывшие к шатрах услышали о том, что случилось, то смутились, и напал на них страх и трепет, и ни один из них не остался в глазах ближнего, но все они, бросившись, бежали по всем дорогам равнины и нагорной страны», кн. Иудифи XV, 1–2.

О значении всех этих изображений смотри содержание к этой песни. В стихе 63 Данте имел в виду Виргилия:

Aen. III, 2, 3.

Сличи Ада I, 75.

Мною удержано искусственное строение терцин, начиная от этого стиха до 63-го. Четыре первые терцины начинаются все словами: «Я зрел» (в подлиннике: Vedea); следующие четыре – восклицанием: «О!»; третьи четыре – словом: «Являл»; затем следует терцина, в которой повторены все эти слова. – «В этих изображениях представлено наказание, которому подвергаются гордые еще на земле, причем мифология смешана поэтом с истиной, так как, в глазах Данте, мифология – символ и остатки истории». Фратичелли.

«Здесь следует разуметь не живопись и даже не сочетание живописи со скульптурой. На помосте (стих 49) или дороге, по которой идут поэты, писанные картины, очевидно, были бы невозможны. Всего скорее здесь можно представить так называемые intarsiato или scagliola (пластинки с выжженными красками), или sgraffiato новейших художников, где более темные места, выступая из других, более светлых масс, образуют рисунок». Канннгиссер.

По толкованию Веллютелло, Вентури, Биаджиоли, Троя была область, Илион – собственно город Троянской области; но, кажется, вернее под именем Трои разуметь город, a под именем Илиона крепость или акрополь Трои (Сличи Ада XXX, 14).

«Вслед за наказанием в чистилище всегда следует обращение к людям с указанием на исправляющее свойство этих казней, на их значение, как искуса. Здесь особенно глубокомысленно то, что взгляд высокомерных, склоняющийся к этим примерам наказанной гордости, понуждает эти гордые души преклонять свои головы». Филалет.

Т. е. Виргилий.

Подражание Виргилию:

Aen. 1. VI, y. 37.

Вместе с тем Данте имел здесь в виду евангельские слова «Восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше». Лук. XXI, 28. – До сих пор Данте шел с наклоненной головой.

«Карнизы или круги Дантова чистилища все разграничены между собой отвесной утесистой стеной и сообщаются один с другим посредством весьма трудной для подъема узкой лестницы, просеченной в скале. У первой, или нижней, ступеньки этой лестницы всегда стоит ангел, снимающий знаки греха с восходящих на гору. Таких ангелов семь; каждый из них имеет свой особенный признак, отличающий его от прочих ангелов. Они не носят особых имен, как ангелы у Мильтона и Клопштока, но отличаются друг от друга главным образом теми евангельскими словами, которые звучат у них из уст, а также различным светом, которым они одеваются. Все они поют евангельские блаженства, и притом каждый поет свое специальное блаженство, смотря по тому, какой грех очищается в том кругу, к коему приставлен ангел». Перец, Sette Cerchi, по цитате Скартаццини.

«Раба шестая» (ancella sesta), т. e. шестой час солнца. «Данте называет часы рабынями при колеснице солнца, a стало быть и дня, который родится и умирает вместе с солнцем.

Овидий, Превращения II, 118.

«В равноденствие день имеет 12 часов; Данте совершает свое странствование в равноденствие, так что если шестой час окончил свое служение, то значить теперь полдень уже прошел, – поэты оставались в этом кругу около трех часов». Скартаццини.

«Во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе». 2-е посл. к Коринф. VI, 2. «В деле исправления никогда не следует медлить, ибо один потерянный день потерян для целой вечности». Филалет.

«Вид его был как молния, и одежда его была как снег». Матф, XXVIII, 3. – «Первого ангела, которого увидал Данте, он сравнивает (Чистилища II, 13) с планетой Марса; этого – с Венерой (утренней звездой)» Бенвенутно Рамбалди. – «Совершенная противоположность с ангелом у врать чистилища, облеченным в одежды серо-пепельного цвета (Чистилища IX, 115) первый с мечом в руке встречал приближающихся предупреждением; этот встречает их с распростертыми объятиями». Ноттер.

Намек на то, как мало очищающихся людей (Матф. XXII, 11). – Продолжение речи ангела (с этим не все, однако, согласны и приписывают эти слова поэту)» – «Метафора, заимствованная из жизни пернатых, которым напор ветра мешает лететь; ветер же здесь означает земную алчность и гордость, пороки, которые опутывают нас так, что мы не можем устремиться к созерцанию небесных благ». Даниелли. – «Птицы только низшего полета встречают помеху в ветре и падают при этом на землю». Ноттер.

«К скале», т. е. к каменной стене, окружающей этот первый карниз и отделяющей его от второго круга.

Этим движением он снимает одно из Р с чела Данте.

«Лестницу, просеченную в скале и ведущую из первого круга во второй, Данте сравнивает с теми ступенями, по которым поднимались (в прежнее время) к церкви Сан-Миниато близ Флоренции. Церковь эта находится недалеко от моста Рубаконте, называемого теперь Мостом Благодарности (alle Grazie). Теперь местность эта имеет иной вид, a именно, от Св. Николая дорога идет прямо к Сан-Миниато; эта проезжая дорога идет изгибами, без всяких ступеней. Слово «вправо», вероятно, надобно понимать так, что если идти от нынешней площади Питти к Мосту Благодарности то дорога к Сан-Миниата будет направо». Филалет. – Мост Рубаконте построен в 1236 г., в честь мессера Рубаконте де Мандело, миланца, бывшего в то время подестой Флоренции, вымощенной при нем камнем; быть может, в то же время просечены сказанные ступени в скале Сан-Миниато.

«Непричастной злу» (в подлиннике: la ben guidata – хорошо управляемая.), т. е, Флоренцией, разумеется в ироническом смысле (как и Чистилище VII, 127 и далее), «Данте не может говорить о Флоренции иначе, как клеймя с негодованием дурное управление и дурные нравы своего отечества». Штрикфусс. Напротив, ниже (стих 105) мы встречаем похвалу доброму старому времени.

Во времена Данте некто мeccep Никола Ачиайоли вырвал целый лист из общественной книги счетов, чтобы скрыть какой-то подлог (Рая XVI, 55). Это было незадолго до 1300 г. Другой случай: Дуранта Чермонетезе, заведовавший соляными магазинами флорентинской общины, уменьшил казенную меру соли на одну doga (о чем тоже упоминается Рая XVI, 105).

«Beati paupers spirita» – блаженны нищие духом – первой из восьми блаженств евангельских (Матф. V, 3), – Beate pauperi spirita potest referri vel ad contemptum divitiarum, vel ad contemptum honorum quod fit per humilitatem». Фома Ab. Sum. Theol, P. II, 2ae, qu. LXIX, art. 3. – в переводе я везде удержал латинские слова и изречения Дантовского текста, a таких изречений нигде нет так много, как в чистилище. Большею частью это изречения из Библии и Евангелия по переводу Вульгаты. Сколько мне известно, ни один переводчик не удержал их – все переводили их на свой язык, по крайней мере, в рифмованных переводах; напротив, в переводах белыми стихами, например у Копиша, Филалета и в английском Лонгфелло, они удержаны. Я держался этого правила для того, чтобы не искажать библейских текстов, как принуждены были делать все, переводившие эти места на свой язык; и кроме того, они, как мне кажется, придают тексту особенную важность, как богослужебный язык, чего, конечно, можно было вполне достигнуть, если бы можно было без искажения употребить наш церковнославянский язык. При этом, однако, надобно заметить, что все эти латинские стихи должны быть в чтении произносимы без соблюдения обыкновенных в латинском языке ударений, a так, как требует того ритм русского стиха: точно также они читаются и у Данте в итальянском тексте.

Первое Р, обозначающее грех гордости, исчезло в ту минуту, когда ангел (стих 98) пахнул крылом по челу Данте. Впрочем, с исчезновением этого знака почти совсем исчезли (в подлиннике: поблекли – presso che stinti) сами собой остальные, оставляя по себе лишь слабый след, так как всякий другой порок становится менее заметным, a следовательно в половину сброшенным, коль скоро мы очистились от высокомерия». Штрекфуес. «Crescente una virtute crescunt oranes et habes exemplum in cithara, in qua si debet esse debita proportio sonorum, necesse est ut quando una corda tendi tur, etiam omnes aliae tendantur, ne in harmonia fiat dissonantia». Бонавентура. Comp. tot. theol. verit. 1, V e. 7.

Сбрасывание с себя дурной наклонности является не в виде отдельного определенного события, но есть результат созерцания, испытания и убеждения, и потому совершается мало-помалу и незаметно, точно так, как ночь переходит сперва в утренние сумерки и затем уже в ясный день. Данте поэтому не замечает сперва, что исчезло первое Р от веяния ангельских крыл, и не знает причины, почему ему вдруг стало так удивительно легко». Штрекфусс. – «Уничтожение различных Р обозначает освобождение души от различных земных наклонностей, препятствующих нашему подъему к добродетели; как скоро все они будут покорены разумом и тем самым приведутся к гармонию, тогда добродетель становится не трудной для человека; врожденная в нем искра божественная сама собою выводит его на правый путь». Филалет. – Сличи Чистилища IV, прим. к стихам 88–90.

Т. е. к верхним ступеням той лестницы, которая ведет из первого круга или карниза в этот второй (Чистилища XII, 97 и примеч.), где гора Чистилища сузилась, или, буквально, рассеклась во второй раз, чтобы образовать второй карниз или площадку, опоясывающую кругом гору.

Гора Чистилища заостряется вверху пирамидально; оттого в каждом вышележащем кругу дуга окружающей его стены должна быть короче, круче или, говоря словами текста, должна скорее согнуться (più tosto piega).

Трудно сказать, в каком смысле здесь говорится о тенях, – в обыкновенном ли значении, или в смысле теней, образуемых скульптурными изваяниями. Сличи Скартаццини.

«Темно-желтый» (livido) цвет – намек на цвет зависти, который обыкновенно приписывается этому греху (стих 18).

Завистливые находятся еще далеко от поэтов, а потому естественно, что ожидание и расспросы у них были бы напрасны.

Полдень уже прошел (Чистилища XII, 81 и примеч.); остановившиеся наверху лестницы поэты имеют солнце с правой руки, поэтому Виргилий поворачивает направо и для того опирается на правую ногу, делая ее центром движения и оборачивая левую часть тела кругом. Поэт выражается здесь, как военный, передавая словами исполнение команды «направо кругом». Смотри Лонгфелло.

Сличи Чистилища VII, 43 примеч. и Ада 1, 17 и примеч. – «Свет солнца заступает здесь место ангела, который в других кругах обыкновенно возводит Данте на высоту». Штрекфусс.

Он говорить: божественная благодать всегда бы озаряла нас, если бы мы не делались недостойными ее по нашим порокам и грехам». Бути.

Поэты постоянно направляются вправо и огибают гору по кругу налево, как в верхних кругах ада (Ада XIV, 114–119 прим.).

Вместо скульптурных изображений, образцов смирения и высокомерия, какие мы видели в предыдущем кругу, здесь раздаются голоса каких-то незримых сил. Это во всяком случае не голоса самих завистливых, но или голоса невидимых ангелов, или, по объяснению Ноттера, божественное проявление того, чего требует нравственное самосознание, символические указания на священную и светскую истории, подобно скульптурным изображениям в предыдущей песни.

«Vinum non habent» – «у них нет вина», слова Девы Марии на браке в Кане Галилейской. Ев. от св. Иоанна II, 2. В этих словах выражена любящая заботливость Богоматери о брачных гостях, в чем выказывается совершенная противоположность в отношении к свойствам завистливых.

«Я, я Орест!» – Дружба Ореста и Пилада вошла в поговорку, и имя его здесь приводимо, как образец дружества; здесь Данте имеет в виду следующее обстоятельство: когда Пирр захотел подвергнуть смертной казни Ореста, Пилад назвался его именем, но Орест открылся Пирpy, воскликнув: «Я Орест!» Цицерон, «О дружбе» 7. – По мнению Данте, сущность зависти заключается в недостатке любви; в этом восклицании, а еще сильнее в следующем воззвании (стих 36) выставляет он примеры чистой любви, готовой на всякие жертвы за ближнего.

Слова Христа: Еванг. Матф. V, 41.

Т. е. примеры, которыми бичуется, наказывается и исправляется грех зависти, взяты из противоположной ей добродетели, именно из любви к ближнему. – Гордые образумливаются и обуздываются примерами смирения и наказанной гордости, представленными в скульптурных изображениях; то же достигается в кругу завистливых голосами, провозглашающими примеры любви, и притом любви к посторонним (Мария), к друзьям (Орест) и к врагам (слова Спасителя). Позднее мы услышим голоса, возглашающие примеры наказанной зависти; первые как бы бичи, побуждающие идти вперед по пути добродетели, вторые как бы узда, удерживающая нас от следования по пути ко злу». Филалет.

Т. е., суди по тому, что я (Виргилий) видел в предыдущем кругу, ты услышишь обуздывающие голоса прежде, чем подойдешь к основанию лестницы, ведущей в третий круг, где находится ангел, прощающий этот грех. Эту лестницу поэт называет «вратами прощенья».

Души поют литанию всем свитым, где за именем Девы Марии следует имя архангела Михаила и св. апостола Петра.

«Носите бремена друг друга». Посл. к Галат. VI, 2.

Зависть в жизни слепа к собственному благу и бросает враждебный, косой взгляд на чужое благо. Мы встречаем здесь удивительно соответствующее сродство очищения вызываемому завистью состоянию души. Тени, побуждаемые взаимной любовью, склоняются плечами одна к другой, чем доказывают, что сделали уже прогресс в процессе очищения и показали, что истинное благо тем более дает счастья, чем большое, число лиц принимает участие в нем (Чистилища XV, 38, 39 примеч.). Теперь они прижались к утесу, под которым надо разуметь веру в Искупителя и приобретенную через нее милость божественную». Штрекфусс. – Они одеты в власяницу, в одежду покаяния, какую носили кающиеся евреи, эта грубая материя из волоса приготовлялась первоначально в Киликии. «Зависть, говорит блаж. Августин, есть ненависть счастья других: в отношении высших нам, – зачем они не равны нам; в отношении низших нам, в опасении, чтобы они не стали равны нам; в отношении равных потому, что они равны нам. От зависти произошло падение мира и смерть Христа». Лонгфелло.

«Прощенья дни» (Perdoni) т. е. дни, когда перед известными, привилегированными церквами раздаются индульгенции (отпущение грехов), куда обыкновенно стекается множество нищих, слепых и всяких калек ради милостыни. Сравнение это опять заимствовано из народной жизни католических стран.

«Весьма глубокомысленно и трогательно, что Виргилий именно в этом кругу обращается к свету солнца (стих 16 и примеч.), как к своему вождю, и тем самым выставляет себя и своего ученика, как особенно облагодеянных этим высочайшим истечением божества». Ноттер.

«Операция, на которую здесь намекается, называется cileare (от cilium, веко)» Цель ея, – лишить на некоторое время дневного света, легче укротить диких соколов и копчиков (sparvier selvaggio, то же что grifugno: Ада XXII, 139 и примеч.), особенно только что пойманных или взятых из гнезда. Чрез оба века (нижних) проводилась нитка и даже проволока, концы которой связывались над головой, удерживая веки поднятыми до самых бровей. Император Фридрих II весьма выхваляет эту мучительную операцию. De arte venandi cum avibus. Lib. II, cap. 53». Филалет.

Т. е. на Виргилия, моего советника; этим взглядом Данте испрашивает у своего учителя позволение заговорить с тенями.

Т. е. он отгадал, что я хотел сказать, хотя я был молчал.

В подлиннике: sii breve ed arguto; «со слепыми надобно говорить кратко и ясно, так как их ум менее развлечен окружающими предметами». Гратичелли.

Виргилий стал справа от Данте для ограждения его от падения. См. Чистилища IV, 17 и прим.

«Высший Свет», т. е. Бог, о котором в другом месте (Чистилища VII, 26) сказано: Palto Sol che tu disiri: Солнце то, к Нему ж парит твой ум. Бог в Святом Писании беспрестанно именуется светом. Псалмы XXVII, 1; Посл. Иоан. I, гл. I, 5; Иак. I, 17 и др. «Другие завистливые погружены в вечный мрак (Ада III, 48); эти же имеют надежду снова узреть Его когда-нибудь». Копиш.

«Т. е. от тех последствий греха, которые, как пена или нечистота, остаются еще на душе после прощения грехов». Филлалет. «Как на воде пена доказывает нечистоту ее, так здесь поэт принимает ее за нечистоту совести». Бути. – «Из нашего духа рождаются наши хотенья, как река из своего источника; если эти хотенья честны, они проходят по нашей совести чистыми и светлыми: если же нечестны, они проходят грязными и нечистыми и все оскверняют ее». Веллутелло.

Латиняне, т. е. итальянцы. Данте беспрестанно называет итальянцев: этим именем и не только в Божественной Комедии, но и в других своих сочинениях.

Тем, что принесу на землю весть о них и упрошу живых молиться о них.

На земле нет у нас отечества, мы живем на ней только, как странники или пилигримы; гражданами мы становимся лишь на небе – в истинном граде Божием (Ада И, 128), в истинном Риме или Иерусалиме, по слову св. апостола Павла: «Итак вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу». Посл. к Ефес. II, 19.

Кому не случалось наблюдать, что слепые, или те, у которых завязаны глаза, желая кого-нибудь выслушать, делают именно это движение лица, т. е. приподымают его (в подлиннике – подбородок, lo mento) вверх.

Говорящий дух есть некто Сапия, из дома Пидженцио. Она была изгнана из родного своего города Сьенны и жила в своем замке, недалеко от поля битвы при Колле (Чистилища XI, 101) и след.), откуда из окна смотрела на сражение с намерением выброситься из окна, если победят Сьенцы. Увидев же их пораженье, она пришла в неописанную радость и вскричала: «Теперь, что бы ни сделал мне Господь» я буду жить вполне удовлетворенная и умру спокойно». О ней более ничего неизвестно.

В подлиннике: «Savia non fui, awegna che Sapia Fossi chiamata», – игра слов, которую я старался удержать, так как греческое Σοφια значить мудрость и может заменить итальянское savia (мудрая).

Данте сравнивает в своем Convivio жизнь человека со сводом или аркой, составляющей как бы изображение небесного свода, от коего зависит наша жизнь. Вершина нашей жизни, по его мнению, находится между 30 и 40 годом, приблизительно в 35 году (Ада I, 1). Поэтому Сапии было теперь за 35 лет.

Другими словами: я молила Бога послать поражение Сьенцам, которое и без того последовало по Его предопределению.

Пьеро Неттинано или Неттинайо, благочестивый пустынник из Францисканского ордена, прославившийся чудодейственными исцелениями и откровениями в Сьене во времена Данте. Без его молитв Сапия не могла бы так скоро войти в чистилище и должна бы была оставаться перед вратами его, ибо покаялась так поздно в грехах.

Старинная сказка. Однажды дрозд, при наступлении теплой погоды в конце января, вылетел из клетки и вскричал по глупости: «Теперь я не боюсь тебя, Господи, зима уже прошла!» – По словам П. Ломбарди, в Ломбардии и до сих пор последние три дня января называют «дроздовыми днями» «и giorni delle merli», – за ними часто наступают вновь холода.

Данте не чувствует себя совершенно свободным от зависти; но гораздо более виновным он считает себя в грехе гордости. Косой взгляд есть принадлежность зависти, как надменная выя – гордости. И последняя сгнетена у гордых в чистилище, как глаза зашиты у завистливых.

Т. е. объяви им, что ты видел меня не в аду, a в чистилище.

О тщеславье Сьенцев говорить Данте уже в Аду (XXIX, 122 и примеч.).

«Теламоне», – морская гавань в Маремме, много раз покидавшаяся своими жителями по причине малярии. Город совершенно в развалинах; но так как гавань очень глубока, то было бы полезно, если бы город стал обитаемым. Сьенцы затратили много денег на исправление города и на заселение его жителями; но все осталось тщетным, малярия решительно препятствовала увеличению народонаселения. Оттимо. – Теламоне в древности называлось Теламон; там высадился Марий по возвращении своем из Африки. Теперь Теламоне замок и гавань в Маремме близ Орбителло; замок поныне остается запущенным.

«Томмазео рассказывает в своей истории Сьены (без указания на источники рассказа), что во времена язычества на Сьенеком рынке стояла над колодцем статуя Дианы, разрушенная впоследствии христианами. Отсюда возникло поверье, будто под городом в недрах земли протекал обильный источник воды, именуемый Дианой. Эта легенда представляет, подобно сказанию о статуе Марса во Флоренции, остаток страха перед изгнанными богами. Сьенцы потратили много денег на отыскание этого источника. Рабочие углубились однажды настолько, что уже стало будто бы слышно журчание воды таинственного источника. Некоторые родники выдаются и теперь проистекающими от него». Филалет.

В подлиннике: Ma più vi metteranno gli ammiragli. Филалет и Ноттер одинаково объясняют этот стих, основываясь на древних комментаторах. Мечтая о приобретении могущества на море и соперничаньи с генуэзцами и пизанцами, сьенцы посылали ежегодно в Телпмоне для надзора за вооруженными галерами адмиралов, неизбежно умиравших от злокачественного климата. Слово ammiraglio, по-видимому, употреблено Данте как здесь, так и в Чистилища XXX, 58, скорее в смысле капитана над судном, чем в том, как мы теперь его понимаем. Таким образом, последние три стиха получат следующий смысл: Все усилия сьенцев устроить в Теламоне гавань будут столь же убыточны и тщетны, как раскопки источника, но всего более потеряют служащие там моряки. Из приведенного здесь предсказания сверх того видно, что Сапия еще не вполне оставила привычку радоваться чужой беде». Ноттер.

Т. е. прежде чем душа его отделилась от уз тела и улетела в свое настоящее жилище, и почему глаза его не зашиты, как у них, о чем романцы узнают из слов Сапии (XIII, 131–132) и ответа ей Данте (133–138).

Списанное с натуры изображение слепых, когда они хотят заговорить, подобное описанному выше (XIII, 102).

Разговаривающие здесь тени, как увидим ниже, два романца, Гвидо дель-Дука и Риньери де Кальболи. Услыхав слово Данте: «Живой, обращенные поэтом к Сапии (Чистилища XIII, 142), они спрашивают друг друга: «кто он такой?» Слова первой терцины говорит Гвидо, слова второй – Риньери.

«И тень одна», именно Гвидо дель-Дука.

«Река Арно, которую поэт не хочет назвать по имени по причине, изложенной ниже. Арно берет свое начало выше Стиа из горных уступов Фальтероны, соединенной посредством Апеннино делла Пенна с горою Коронаро, настоящим центральным кряжем Апеннинской цепи. Отсюда вытекает пят или шесть рек на север и северо-восток, a на юг кроме Арно также Тибр. К западу отделяется много притоков реки Сьеве. Длина Арно от истоков до моря равняется, по Виллани, 120 милям» К. Витте.

Имя Данте, которое он скрыл от Сапии в предыдущей песни, уже было очень славно в 1300 г. его канцонами, сонетами и Vita Nuova. Если здесь он ничего не хочет знать о своей славе (хотя в Чистилища XI, 99) примеч. он и указывает на свою будущую славу, a в Аду И, 84 и след. прямо о ней говорит), то, вероятно, выражается здесь таким образом из опасения тех тяжестей, под которыми он видел гордых, столь жестоко обремененных (XIII, 136–138).

Описание течения Арно и долины этой реки. «Взгляд на карту Италии показывает, что поток Арно едва ли не самая водная часть Апеннинского хребта. Здесь вытекают к югу реки Арно и Тибр, к северу – Лимоне, Монтоне, Савио и Мареккиа». Филалет. – «Мысь Пилор (в древности Peloris или Pelorum), составляющий южную оконечность Сицилии, уже по мнению древних, был отторгнут от Апеннин вулканическими силами (горы Сицилии геологически суть продолжения Апеннин) с образованием при этом Мессианского пролива. Впрочем, новейшие геологи видят здесь лишь первоначальную поперечную расщелину в горном хребте». К. Витте.

Т. е. до взморья, до впаденья Арно. – «Вода почвы и атмосферы в постоянном кругообращении. Обширная поверхность моря вследствие испарения наполняет воздух водяными частицами. Осаждаются они в виде дождей и снега. От этих осадков питаются ключи, a от ключей – реки, несущие опять свой запас воды в море, которое бы окончательно иссякло без такой поддержки». К. Витте. – «Здесь Данте, по-видимому, противоречит своему учителю Брунетто Латини, который объясняет в своем Tesoro происхождение ключей простыми пустотами в земле, куда поднимается морская вода вследствие давления воздуха». Филалет.

«Здесь высказывается совершенно верное мнение о влиянии климата на характер обитателей. Уже Цицерон говорил, что обычаи людей зависят ab ipsa natura loci et a vitae consuetudine». Скартаццини.

Т. e. жители превращены в зверей, из разумных стали неразумными. Волшебница Цирцея превращала всех своих гостей, как известно, в животных, преимущественно в свиней; на одного только Одиссея не подействовали ее чары.

Вина необыкновенной длины этих разорванных вводными предложениями терцин лежит на поэте, на его переводчике.

«При истоках Арно в Казентино, находились главные владения графов Гвиди; спускаясь вниз по Арно от Ареццо, мы встречаем Попппи, замок графа Гвидо Новелло, затем Ромена, собственность потомков Агинольфо де Конти Гвиди, и наконец, Поричиано, где жили потомки Тегрино. Итак, первое сравнение со свиньями падает на род Гвиди». Филалет пытается в своем комментарии объяснить причину итого поругания. – «Свиноводство процветает и поныне в верхней долине Арно (Казентино), стране дикой и по склонам гор покрытой лесом и за малыми исключениями еще необработанной. Один из замков графа Гвиди, лежащий выше Стиа, называется Порчиано, по имени одной ветви фамилии Гвиди. Совершенно ошибочно хотели обратить этот презрительный эпитет на графов Порчиано. Трое из живших тогда братьев этой линии сопровождали императора Генриха VII в его походе и у двух из них Данте нашел себе гостеприимный приют». К. Витте.

«Бедный ток», povero calle, – река здесь еще очень мелководна.

Шавки botoli, порода малого роста, но очень злая и лающая более всех других собак. – «Ай, шавка, знать она сильна, что лает на слона!» – Этим именем обозначается Ареццо, один из менее сильных тосканских городов, тем не менее стоявший нередко во главе гиббелинской партии и сражавшийся часто с гвельфами, но по большей части без успеха. На гербе его надпись: «A cane non magno saepe tenetur Aper».

В подлиннике: Ed a lor disdegnosa torce il muso, и от них с презрением отворачивает рыло. Данте сравнивает здесь, Арно с большой собакой, гордо отворачивающейся от мелких лающих на нее собачонок» – «Стесненный Центральными Апеннинами и горою Протоманьо, Арно течет сперва к юго-востоку и отклоняется в сторону Катенайских Альп к югу, в направлении к Ареццо; но, не достигая его, вдруг поворачивает дугой к западу». К. Витте.

Под именем волчьего рода разумеются здесь флорентинцы. Волк у Данте служит всегда символом алчности и вместе с тем имеет отношение к гвельфской партии. Упрек в алчности часто делается флорентинцам в Божественной Комедии; Флоренция же была главою гвельфов в Тоскане.

«Ров» т. е. русло Арно. «Как строгий, неумолимый моралист, Данте называет его проклятым, как флорентинец, – злосчастным». Джиоберти.

«Здесь, как и везде, Данте очень точен в своих топографических описаниях. Пробежав по продолговатой долине Казентино (стихи 43–45), река Арно вступает в котловину Ареццо (стихи 46–48). Отсюда она проникает по узкой, опять продолговатой долине между горою Протоманьо и горами Чианти, пока у Сиевского моста не проложит себе русла в Соттскую долину, в обширной котловине которой лежат: Флоренция, Пистойя и Прато (стихи 49–51). Новые притоки вод между Ластра и Емполи (стихи 52–53) направляют, наконец, его бег в равнину Пизы». Филалет.

Здесь разумеются жители Пизы. «Уже старинная народная поговорка придает пизанцам характер изменнической хитрости (Ада XV, 67 прим.). Такой характер выступает еще сильнее на вид, когда они были ослаблены после морского сражения у острова Мелории (Приложение III к I книге Божественной Комедии, Ад. – Исторический очерк событий в Пизе во времена Уголино, стр. 317) и стояли одни против могущественного гвельфского союза. Стоит только вспомнить об Уголино и его противнике Руджьере, и о графе Гвидо да Монтефельтро, главе Пизы, поступки которого Данте прямо называет лисьими (Ада XXVII, 75)». Филалет.

«Здесь поэт снова возвращается к порицанию порчи своего времени и страны, и кары его неисчерпаемы и неумолимы. Прежде всего под именем грязных свиней он разумеет жителей Казентино, под именем – шавок жителей Ареццо, под именем волков – жадных и более смелых флорентинцев и, наконец, лисицами за хитрость и обман называет пизанцев.». Штрексфусс.

Т. е. Данте: пусть он услышит пророчество о судьбе своей родины.

В подлиннике: nipote, племянник, a также внук. Ландино и Оттимо Комменто называют Риньери прадедом Фулчьери. Речь идет о Фулчьери да Кальболи, племяннике (по другим – внуке) Риньери да Кальболи, – того духа, к которому, как увидим ниже, обращается теперь Гвидо дель Дука. «Фулчьери происходил от известной фамилии Кальболези в Форли. В 1302 г., после того как Карл Валуа вернул Черных во Флоренцию, он был подестой этого города. В его управление Белые подверглись жестокому гонению и многие вожаки этой партии были казнены при двух следующих обстоятельствах. Част Белых была тогда в изгнании, другая жила, хотя и угнетенная, во Флоренции. Была перехвачена переписка между пизанскими изгнанниками и флорентинскими Белыми. Возникло судебное дело: предводители Белых были посажены в тюрьму и подвергнуты пытке. Некоторые умерли под пыткой (напр. Тиньозо ди Маччи); другие сознались в намерении отворить ворота гибеллинам, после чего все были обезглавлены. Некоторые члены фамилии Абати спаслись лишь бегством, но имение их конфисковано. – В том же году Белые из Романьи под предводительством Скарпети и дельи Орделаффи из Форли (Ада XXVII, 45 и примеч.), личного врага Фулчьери, завладели местечком Луличьяно на Магелло; но с прибытием Черных под предводительством самого подесты бежали; многие из беглецов переловлены местными жителями и представлены Фулчьери, который приказал казнить всех. Между прочим, мессер Донати Алберти, одетый в женское платье, был с позором представлен одним крестьянином на осле к подесте. Тот велел наложить ему на шею веревку и, открыв окно дворца, показал его в этом виде народу, который приговорил его немедленно к смерти». Филалет.

Вода свирепая, река Арно.

«Продаст», потому что, как говорят, он предал за деньги многих из партии Белых в руки их врагов. «Старый скот», т. е. как режут старого быка, негодного для работы – жесточайшая ирония! «Может быть намек на бесчеловечное обращение с Донати Алберти». Филалет.

Т. е. доброй своей славы, как человек продажный и жестокий.

«Страшный лес» (trista selva), очевидно Флоренция, так как она была особенно гибельна партии Белых, называвшейся также партией Лесных (Ада VI, 65). – «Как тени одного адского круга названы (Ада IV, 66) лесом, так здесь названы жители Флоренции». К. Витте.

«Не соберет древес» (в подлиннике: Nello stato primaio nun si rinselva), т. e. никогда не придет в свое прежнее цветущее состояние.

Дух, внимавший его речи, – Риньери.

«Может показаться странным, что этот дух, конечно, и сам обладающий ясновидением умерших, узнает здесь о будущем из уст другого; но, как следует заключить из Ада X, 100–114 примеч., мертвые лишь тогда видят будущее, когда это прозрение вызывается к них каким-нибудь особенным обстоятельством, напр. вопросом. Подобный вопрос и был предложен (стихи 25–27) Гинду дель Дука». Ноттер.

Данте (стих 20) отказался назвать себя по имени.

О нем, как и о Риньери, ничего более неизвестно, как то, что оба были весьма храбры, Дель Дука – родом из Бертиноро в Форли; Риньери же по Филалету, был, кажется, в 1252 г. подестой в Парме и в 1276 г. в войне с Джеремеи играл некоторую роль с Гвиди да Монтефельтро. См. Приложение II к I книге Божественной Комедии, Ад, Политическое состояние городов Романьи в 1274–1302 г., стран. 309.

«Что посеет человек, то и пожнет». Посл. к Галат. VI, 7.

Здесь разумеются дары счастья. Объяснение этих слов читатель найдет в следующей песни, стих 44–45 и след.

Дурное мнение, высказанное здесь о доме Кальболи, относится главным образом к позорному поведению вышеупомянутого Фулчьери во Флоренции. Впрочем и в других местах, кажется, были не очень довольны членами семейства Кальболи». Филалет.

Превосходно очерченные границы Романьи: к северу – река По, к югу – Апеннины, к востоку Адриатическое море и к западу – река Рено, впадающая недалеко от Болоньи в По.

В подлиннике: Del bon richiesto al vero de al trastullo, т. e. истинными благами, способными удовлетворить волю, цель которой – наслаждение в лучшем смысле слова, a также интеллектуальное наслаждение, стремящееся к достижению истины.

Т. е. в сказанных пределах Романьи.

«Зловредный терн» (venenosi sterpi), сличи Ада XIII, 6. Некоторые разумеют под этим тиранов. Выражение опять напоминает дикий лес I песни Ада, стих 5». Скартаццини.

Поименованные здесь четыре фамилии отличались своими добродетелями и бескорыстием. Лицио да Вальбона, гражданин из г. Форли известный своим гостеприимством. Арриго Манарди из Бреттиноро, по словам Оттимо Комменто был «рыцарь, полный благородства и доблести задавал часто пиры, раздаривал гостям одежду и коней, уважал храбрых и проч. Он был друг Гвидо дель Дука». – Гвидо ди Карпинья, по словам того же комментатора, «превосходил всех других своей щедростью, любил преданно и жил благородным образом». Траверсаро из весьма древней романской фамилии, по его же выражению, «был предан прекрасной и достойной жизни». Подробнее см. у Филалета и Скартаццини.

«Романьёлы» (Romagnoli) – жители Романьи.

«Франческо ди Бути рассказывает, что фамилия Ламбертации, о которой здесь идет речь, вела свое начало от кузнеца, бывшего некогда столь могущественным, что он почти стал главою Болоньи. К его потомкам принадлежал упоминаемый здесь Фаббро де Ламбертацци (некоторые комментаторы в слове Fabbro видят имя нарицательное)». Филалет. – «Бернардино (в подлиннике: di Fosco), сын Фоско, крестьянина, настолько возвысившагося своими добродетелями, что даже знатные люди того старого доброго времени нередко приходили к нему, чтобы послушать его умных речей и воспользоваться его гостеприимством». Там же.

Прата, деревня между Фаэнцей и Равенной. Об этом Гвидо известно лишь, что он был храбрый человек из благородного рода. Уголино д'Аццо – об нем почти ничего не известно; полагают, что он был из рода Убальдини из Мугелло в Тоскане. Как тосканец, он, живя большей частью в Фаэнце, был, следовательно, в ней чужестранцем. Федериго Тиньозо, родом из Римини, жил большею частью в Бертиноро. Tignoso значит паршеголовый; назван он так в шутку, оттого что имел красивые белокурые волосы. Род Траверсара из Равенны отличался богатством и благородством; дочь одного из них в 1262 г. вышла замуж за сына венгерского короля. Анастаджи – также богатый дворянский дом из Равенны. Обе фамилии встречаются в одной из новелл Боккаччио. Вспоминая эти славные некогда роды, Данте скорбит, что они теперь лишены наследников и вымерли.

Т. е.: я вспоминаю дам, рыцарей и проч. Эта терцина заключает в себе всю поэтическую эпоху рыцарства. «Ариосто заимствовал из этого стиха начало (Le donne e и cavalier) для своей поэмы, a из всей терцины господствующие для нее идеи, так как «Неистовый Роланд», в сущности, не что иное, как поэтическое воспроизведение рыцарских времен». Джиоберти.

«Там», т. е. в Романье.

Бреттиноро, городок между Форли и Чезена, главное местопребывание романского дворянства, откуда, однако, значительная его часть была изгнана в 1295 г. за гибеллинские идеи; на это Данте намекает в ст. 113–114. Составлял ли вышеупомянутый Манарди (стих 98) главу дома, – неизвестно.

Малавичино, могущественные в половине XIII столетия графы Баньякавалло (местечко между Лаго и Равенной). В то время, когда Данте совершал свое странствование, они, как кажется, нередко меняли цвет партии, смотря по обстоятельствам. Впрочем, эта фамилия вымерла гораздо позднее, нежели думает Данте. Графы Кастрокаро (на Ментоне, повыше Форли) были гиббеллины, но в 1282 г. подчинились церкви и сдали свой замок. В 1296 г. они были снова восстановлены при помощи Майнардо Пагани. Графы Конио встречаются также в конце XIII столетия, именно в Фаэнце, в рядах гибеллинов. «Множа графов этих», т. е. таких негодных и преступных – жестокая ирония.

Пагани – граждане Имолы. В 1263 г. Пьетро Пагани завладел Имолой и выгнал оттуда болонцев, но те вскоре опять выгнали его. Лучше удалось это дело сыну его Майнардо Пагани, названному за жестоким и «Дьяволом» (См. Приложение II к I книге Божественной комедии, Ад, стран. 309). Он умер в Имоле в 1302 г. и велел похоронить себя в монашеской одежде монастыря Вальомброза. Он не оставил наследников по мужской линии и имел лишь одну дочь, перешедшую через замужество в фамилию Убальдини. О мнении Данте о нем см. Ада XXVII, 49–51 прим. Смысл терцины следующий: Пагани поведут себя хорошо, как скоро умрет (падет с высоты) брат их Майнардо; но дурная слава об их отце все-таки останется черным пятном на их фамильной славе.

Уголино де'Фантоли из Фаэнцы принадлежал к гвельфам и отличался храбростью; умер в 1282 г.

Подражание Виргилию, Aen. IX. 292:

T. e они слышали топот наших шагов и потому из их молчания и из того, что они не объяснили нам, куда идти, мы заключили, что не сделали ошибки в выборе дороги. – «Здесь, где обитает одна лишь любовь и стремление к добру, тени, конечно, объяснили бы поэтам, где лежит прямая дорога, если бы они пошли ложным путем. Потому то, видя, что души безмолвствуют, поэты и должны были заключить, что они не ошиблись в пути». Штрекфусс.

Слова Каина к Богу, после совершения первого на земле убийства из зависти: «Всякий, кто встретится со мною, убьет меня». Бытия ИИ, 14. – Нечего, кажется, объяснять, что слова эти произносит не сам Каин, так как душа его в аду (почему один его отдел и назван Каина), но невидимый дух или ангел.

Аглавра, дочь афинского царя Кекропса, была превращена Меркурием в камень за то, что препятствовала из зависти сестре своей Гирсе вступить в супружество с этим богом. – Рядим с завистливым братом поэт выводит завистливую сестру.

«Древний враг» – дьявол. «Противник ваш диавол». I посл. ап. Петра, V, 8.

«Узда» (в подлиннике; camo, по-гречески χάμος, по-латыни camus, удила, трензель), т. е. те грозные слова которые удерживают от порока. «Челюсти их нужно обуздывати уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе». Псалт. XXXI, 9.

«Нажива» – приманка дли рыб, насаженная на крючок удочки, т. е. земные блага, которыми дьявол прельщает человека, как рыболов рыбу. «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них». Еккл. IX, 12.

Т. е. небесные светила (Ада I, 411; XXXIV, 135). – «Omnis naturae species et motus quasi quadam varietate linguarum clamat atque increpat agnoscendum esse Creatorem», Блаж. Августин. De lib. arb. III, 23.

Belluas Deus prostratas fecit in facie, pastum quaerentes de terra; te homo, in duos pedes erexit, tuam faciem sursum ascendere voluit. Non discordet cor tuum a facie tua». Блаж. Августин.

«Обозначение времени дня. Между началом дня и третьим часом или собственно концом 3-го часа (l'ultima dell' ora terza) заключается три часа. Следовательно, до захождения солнца оставалось еще 3 часа, так как в равноденствие, во время которого Данте совершает свое загробное путешествие, солнце заходить около 6-ти часов вечера (по нашему счислению). Поэтому там, т. е. на горе Чистилища, был вечер, или около вечера: здесь, т. е. в Италии, где поэт писал свою поэму, была уже полночь, так как время на Чистилище на 9 часов отстает от времени в Италии. См. Чистилища III, 25 примеч.)». Канегиссер. «В том месте, где теперь находится Данте, было почти 3 часа пополудни; в этот час солнце отстоит от заката, во время весеннего равноденствия, на 3 часа. Вследствие этого во Флоренции, которая по мнению поэта, удалена от Иерусалима на 45°, должна быть теперь полночь, а в Иерусалиме 3 часа утра. Итак, поэты находились в этом круге около трех часов». Филалет. – Час дня определяется здесь совершенно особенным, чисто Дантовским образом. Остается 3 часа до захода солнца, или, другими словами, теперь начинается тот отдел канонического дня, который называется vespero (Это слово обозначает здесь начало вечерних часов в смысле церковном, в которые совершается в церквах служба, принадлежащая уже к следующему дню). Данте говорит об этом простом факте своеобразным, оборотом речи, как будто хочет подражать небесной сфере в этом движении. Начало дня – восход солнца, следовательно конец третьего часа, три часа после восхождения солнца, обозначается дугою небесной сферы, равняющейся 45°. Солнцу остается еще пройти такое же пространство, прежде чем оно зайдет. Это значит, что теперь послеполуденный час в чистилище и полночь в Тоскане, где Данте писал свою поэму». Лонгфелло.

2. Сфера, которая, по выражению Данте, кружится (собственно: играть, резвится, scherza, подобно детям), есть весь свод небесный который, по тогдашним понятиям, обращался около земли в течение 24-х часами. Сравнение неба с резвым ребенком было столько же порицаемо, сколько и одобряемо критиками. Во всяком случае, оно не так удачно, как почти все прочие сравнения поэта. Между резвыми, разнообразными движениями дитяти и вечно спокойным, всегда равномерным движением светил небесных не может быть ничего сходного.

«Лучи» заходящего солнца.

Надобно помнить, что, прежде чем поэты дойдут до лестницы, ведущей в высший круг, они всегда огибают известное» пространство около горы. – «От морского берега к подошве горы поэты шли (Чистилища III, 16 и примеч.) с востока к западу. Потом они направились направо (V, 1–6 примеч.), вдоль изгиба горы, под прямым углом к первоначальному направлению (следовательно, к северу). Теперь они обошли вокруг горы на одну четверть, стало быть, идут опять к западу». К. Витте.

С уступа на уступ возводят поэтов ангелы; но чем выше подымаются они, тем ярче и лучезарнее блеск от ангелов. В данную минуту сияние заходящего солнца сливается с блеском от ангела и ослепляет Данте. Сличи Чистилища XII, 79 и след.

Сличи Чистилища IV, 62–63. Отраженный луч света образует с перпендикуляром, опущенным на отражающую поверхность, угол, равный углу между лучом падающим и тем же перпендикулярным; короче: угол падения равен углу отражения, как учит катоптрика и подтверждает наблюдение. Отвес, к подлиннике: Dal cader della pietra, падение камня, как был назван перпендикуляр Альбертом Великим.

Данте думает, что луч солнца отразился (по приведенному выше закону катоптрики) от гладкой поверхности карниза, по которому они идут, и отсюда поразил ему глаза, так как он не может защитить их от блеска приложенными к глазам руками.

С очищением себя от первого греха, последующие шаги на пути очищения становятся все легче и легче. Чистилища XII, 115–126 и примеч.

«Посол» (messo), т. е. ангел (ἄγγελος – посланник). Ангел, стоящий у первой ступени лестницы, ведущей из одного круга чистилища в другой, ожидает приближения душ и лишь только заметит издали их приближение, идет тотчас им навстречу, принимает их и подводит с приветствиями к следующему всходу. Чистилища XII, 88; XVII, 117 и след.; XIX, 4fi и след.; XXII, 1 и след., XXIV, 130 и след., XXVII, 55 и след.

В подлиннике: «diletto quantu natura a sentir ti dispose» – удовольствие к какому способна лишь твоя природа. – Все наслаждение в какой мере почувствовать его сделала тебя способным твоя природа, ты почувствуешь в будущем, когда укрепившиеся глаза твои, что теперь еще ослепляются, будут в состоянии переносит блеск небесной семьи, т. е. ангелов.

С удалением из круга высокомерных (Чистилища XII, 110) путники были встречены воззванием к смирению; точно так и здесь их встречают слова, призывающие их милосердию и человеколюбию, – добродетелям, противоположным зависти. «Beati misericordes» – слова Христа из Евангелия Матф. V, 7: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». «Слава, победитель» в подлиннике: Godi tu che e vinci, по-видимому, намек на слова ангела в Апокалипсисе, II, 7: «Vincenti dabo edere de ligno vitae quod est in Paradisi! Dei mei», – побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия». Лонгфелло.

Восклицание романьёла Гвидо дель Дука (Чистилища XIV, 81):

«Справедливые души очищающихся желают, чтобы живущие на свете не впали в тот же грех, в который они впали при жизни и горестные последствия которого испытывают теперь в чистилище». Скартаццини.

«Дивно прекрасное место вплоть до стиха 75; оно так ясно, что, несмотря на всю глубину свою, почти не нуждается в комментарии». Флейдерер.

«Зависть вас разжигает, и жар ее заставляет вас вздыхать, – вздыхать в той, а еще более в этой жизни. Как кузнечный мех раздувает огонь, так зависть разжигает сердце человека, пожирая его пылом своим». Скартаццини.

Т. е. к высшим благам, жилище которых в эмпирее, – вы высочайшей из всех сфер небесных. «Ищите горного, где Христос сидит одесную Бога». Посл. к Колос. III, 1. «Если бы любовь к нетленному и небесному направляла ваши желания к небу, вы не ощущали бы в сердце опасения, что богатство и наслаждение у других уменьшит ваше собственное наслаждение». Скартаццини.

Т. е. чем большее число наслаждающихся в небе одним и тем же благом, тем более наслаждается там каждый в отдельности. «Nullo enim modo flt minor, accedente sed permanente consorte, possessio bonitatis; imo possessio bonitatis tanto fit minor quanto concordior eam individua sociorum possidet charitas». Блаж. Августин. De civ. Dei 1. XV, с. 15. – «Той чаше» (в подлиннике: in quel chiostro, в том монастыре), т. e. на небе.

«Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, a o нем судить никто не может». I посл. к Корине. II, 14, 15. – Потому-то, говорит Виргилий, ты извлекаешь только мрак из совершенно ясных слов моих.

Неизреченное, бесконечное благо – сам Бог.

«Как луч солнца тем ярче освещает тело, чем оно само по себе чище и более блестяще, так и высочайшее благо тем более сообщается, чем более оно находит к тому восприимчивости». Филалет. – Эту мысль Данте еще подробнее развивает в своем Convivio. В переводе К. Витте lucido corpo заменено словами lichte Körper, и в комментарии к этому месту переводчик говорит: «прозрачное тело вполне принимает в себя солнечный луч и, соответственно тому, солнечный луч направляется к нему к полной мере».

Сличи Рая XIV, 40.

В подлиннике: E quanta gente più lassù s'intende, в древнейших кодексах – s'attende, в немногих – s'incende; в большинстве, впрочем, первое, как и в лучших изданиях. Intendersi – старинное выражение, то же, что innumorarsi. К. Витте перевел этот стих: «Je mehr der Herzen droben sich begegnen», Лонгфелло – «And the more people thitherward aspire». Терцина вынудила меня держаться этой, менее принятой, редакции подлинника.

Чем более праведные души познают друг друга, тем более они и любят друг друга, так что не только непосредственное истечение к ним вечной любви, но и последующее отражение ее от одной к другой увеличивают их любовь, a с нею и их взаимное блаженство. Филалет. – Бенвенуто Рамбалди. – Джиоберти.

«Только на небе чрез созерцание Бога (Беатриче) впервые уяснится вполне разница между земными благами, уменьшающимися от совместного обладания ими, и благами небесными, которые обогащают тем более, чем более делят их между собою». Флейдерег.

Т. е. остальные пять Р, или остальные грехи, начертанные на лбу ангелом (Чистилища IX, 112). Без покаяния нет исправления. «Oportet cum qui agit poenitentiam, affligere animam suam, et humilem animo se praestare in omni negotio, et vexationes multas variasque perferre». Ерм, Пастырь. Ш, 7. Раны закрываются, когда они болят, т. е. когда, сознавая грех свой, чувствуют раскаяние и страдают.

Путники восходили до сих пор вверх (со стиха 35); теперь они опять идут по ровной поверхности следующего карниза, где наказывается гнев, и где они встречают (стих 142) густой дым.

«Эти видения имеют то же значение, как и пластические изображения в круге высокомерных и голоса в круге завистливых. Они здесь служат как бы подготовлением к очищению наказуемого здесь греха – гневливости, именно служат тем, что напоминают о противоположной гневу добродетели – кротости. Так как круг этот, как увидим ниже, наполнен непроницаемою тьмою от дыма, то было бы невозможным представить примеры кротости другим каким-нибудь видимым образом; являясь же в виде сновидений, или грез, они тем самым указывают на исступленное, сходное со сном, состояние, в которое приводить человека грех. Тут Данте опять берет, между прочими, один пример из язычества для выражения христианской добродетели, ибо все дело тут в том, чтобы воплотить свою мысль. То же и в Чистилища XII, 28. – Бриарей.

Ев. от Луки II, 48: «И матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот, отец твой и я с великою скорбью искали Тебя».

Афины. Посейдон (Нептун) и Паллада Афина (Минерва) – оба желали, чтобы Афины были названы их именами. Но афиняне, по приговору женщин, предпочли Афину, принесшую в дар оливковое дерево, почтя этот дар более высоким, чем принесенный Посейдоном дар – лошадь. Овидия Превращения. VI, 70 и след.

106-111. Третье виденье: избиение камнями первомученика Стефана. Деян. VII, 51–60: «…И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! прими дух мой. И, преклонив колена, воскликнул громким голосом: Господи! не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил».

«Другую» – жену афинскаго тирана Пизистрата. Валерий Максим рассказывает (Facta ac dicta mem. 1, VИ, с. 1), что какой-то юноша, влюбленный в дочь Пизистрата, обнял и поцеловал ее в публичном месте на площади, и что на требование матери ей об отмщении Пизистрат отвечал словами, буквально переведенными Данте из Валерия Максима: «Si nos qui nos amant interficimus, quid his faciemus, quibus odio sumus?» – «Если мы будем умерщвлять любящих нас, что же станем делать с ненавидящими нас?».

«Врата очей своей» (porte degli occhi) – оборот чисто дантовский, странный, но сильный». Томазео. – «Поэт хочет сказать, что образ Христа на небе проникал ему чрез глаза в сердце». Чезари.

О мучении св. Стефана говорит Фульгенций в своем Кр. Sorm. de S. Stephano: «Stephanus charitatem pro armis habebat, et. per ipsam ubique vincebat. Per charitatem Dei saevientibus Judaeis non cessit; per charitatem proximi pro lapidantibus intercessit».

«Смысл нелживых тех обманов», в подлиннике: non falsi errori. Обман был здесь в том смысле, что поэт считал эти явления за нечто объективное, действительно совершающееся перед его глазами; но тем не менее эти обманы чувств были нелживы в отношении того, что ими изображалось, так как они были основаны на истинных событиях и служили к назидательному поучению». Филалет.

Т. е. тебе даны были эти видения, чтобы сердце твое были расположено к учениям мира (acque della pace) о кротости, которые особенно нужны для очищающихся в этом кругу. Гнев есть огонь, – огонь тушится водой. «Ток вечных сил», т. е. от Бога: «У Тебя источник жизни». Псалт. XXXV, 10; и во многих местах св. писания. Следовательно и здесь, как в песни XIII, 39, предшествуют бичи, побуждающие к добродетели; ниже в песни XVII, 93, последует узда, для обуздания порока.

Виргилий дает здесь двоякое объяснение, во-первых: цель совершившихся здесь видений, о которых он знает и потому не нуждается в сообщении ему о них Данте, – была показать, как себя можно обуздать во время гнева. Форма же вопроса, предложенного им своему ученику, почему он идет в таком сонном состоянии, объясняется им в том смысле, что он, Виргилий, спрашивал не так, как человек, взирающий одним лишь телесным оком и вопрошающий лишь о каком-нибудь событии. Напротив, он сделал ему свой вопрос на выраженном в стихах 136–139 основании, именно затем, чтобы вслед за совершившимися только что видениями, побуждающими к кротости, – на самом деле побудить поэта идти по пути к улучшению и не оставить его пребывать лишь в мечтательном созерцании бывших перед ним видений, как бы ни было полезно созерцать их». Ноттер. – Место это вообще довольно темное и толкуется различно даже итальянскими комментаторами». Дельф, в своей: Die Idee der Göttlichen Kom.» очень глубокомысленно замечает: «Проходящий этим путем (как бы ни было благотворно производимое на него этими видениями влияние), обязан не предаваться одному лишь их созерцанию и размышлению. Ибо путь этот (именно на гору очищения) есть путь работы, борьбы, упражнения».

«Насколько можно»: идя против вечернего солнца, лучи которого сверкают прямо в глава, нельзя видеть далеко.

Скрыться не было возможности, потому что узкий выступ или карниз вокруг горы очень узок, всего лишь в три человеческих роста ширины (X, 24), и ограничен с одной стороны пустым пространством, с другой – стеною крутого утеса.

Виргилий (разум) предлагает Данту плечо в опору, чтобы не дать ему сбиться с дороги среди темноты дыма (гнева); аллегорический смысл совершенно ясен.

«В дыму, и при том самом густом и черном, очищаются тени от ярости гнева. Дым – это продукт огня и при том такой продукт, который не греет и не освещает, но только омрачает и смущает глаза и разум, – эти то, что огонь извергает из себя, для того, чтобы согревать и светить. Отсюда становится само собою понятным, почему именно в дыму гневливые должны познать свой недостаток и в нем очиститься от своего греха». Штрекфусс. – «Выражение, что этот дым еще темнее ада» – слишком сильно и, рассматриваемое в тесном смысле, должно бы было указывать на то, что и в аду нет такого ужасного греха, как гнев, a следовательно и казни более жестокой; но смысл тут, кажется, заключается в том, что осужденные в аду все еще сознают свет божественного правосудия и порядка; в аффекте же гнева уже вовсе нет этого сознания». Ноттер.

«Вот Агнец Божий, который берет на Себя грех мира». Иоан. I, 20. – Души поют молитву, троекратно повторяемую к католической мессе и литании. Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis. Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, misererа nobis, Agnus Dei qui tollis peccata mundi, dona nobis pacem». – «Здесь первые два стиха умоляют о милосердии, третий – о мире». Бути. – «Агнец есть символ кротости, добродетели, противоположной гневу». Ноттер.

«Согласием и гармонией уничтожается здесь гневливость, как выше согбением уничтожалась гордость. В этом единогласии уже обозначается прогресс в деле очищения». Филалет. Штрекфусс.

В подлиннике: per calendi, по календам, так как римляне делили время на calendae, nonae и idus. Вопрос, сделанный Данте в стихе 22, заставляет душу вопрошающего предположить, что Данте еще живой человек, разделяющий время по неделям и месяцам, a не как тени, делящие бесконечность на более долгие периоды.

Т. е. о том, что человек живой идет в загробный мир.

Т. е., как никогда не случалось ни с одним из живых людей со времени Энея и апостола Павла (Ада II, 32).

Пусть указание твое о дороге ускорит наши шаги, и послужит нам проводником; в подлиннике: E tue parole fien le nostre scorte.

Почти все комментаторы принимают этого Марко Ломбардо за венецианца, также за человека храброго, щедрого, привыкшего к придворному обращению, на что намекает стих 47. Франческо да Бути говорит, что щедрость его была преимущественно обращена к бедным дворянам и что он определил в своем духовном завещании ничего не требовать от своих должников. Оттимо, напротив, говорит, что под конец жизни он сам жил насчет щедрости других. Кроме того, по словам Бенвенуто да Идиола, он был человек надменный, раздражительный и расположенный к гневливости, по поводу чего рассказывают много анекдотов (Cento Novelle Antiche Nov. 41, 52), по мнению Лонгфелло, не заслуживающих внимания. По мнению Филалета, это тот самый благоразумный человек, о котором сказано в историческом очерке событий в Пизе во времена Уголино (Приложение III к I книге Божественной Комедии, Ад, стран. 317). Оттимо, между прочим, говорит что Ломбардо нарицательное имя и что он назван так по французской манере, так как во Франции было в обычае называть всех итальянцев ломбардцами; Марко же (Бути называет его Марко-Дака) долго жил в Париже. Напротив Боккаччио считает его прозвище Ломбардо за фамилию. Совершенно неосновательно мнение Портичелли, считающего его за знаменитого путешественника Марко Поло, так как последний жил еще при Данте и умер не ранее 1323 г., в котором было сделано его духовное завещанье. «Марко Дака из Венеции, прозванный Ломбардо, был то, что в средние века называли придворным, т. е. такой человек, который, переходя от одной династии к другой, по своим нравам, находчивости, a также по своим остротам и запасам анекдотов повсюду был принимаем, как желанный гость, которого редко отпускали от себя иначе, как наградив щедро подарками, и который, при случае, служил в ратном деле, или в посольствах». К. Витте.

Т. е. уже не метят из лука в эту цель, или, другими словами, никто не дорожит ею.

Т. е. в четвертый круг чистилища: это ответ на второй вопрос Данте.

«В том чертоге», т. е., когда ты будешь на небе и узришь дворы Господни (стих 41).

«Здесь Данте в первый раз высказывает, что он еще во время своего странствования сам молится за других, не дожидаясь своего возврата на землю, чтобы просить живых молиться за умерших. То же самое повторяется в Чистилища XXVI, 130». Ноттер.

В подлиннике: Ma io scoppio dentro a un dubbio, s'io non me ne spiego, буквально: но я разорвусь от одного сомнения, если я не разрешу его себе. «Поэт сам убежден, что мир в дурном положении. То, что ему сказал об этом в XVI песни Гвидо дель Дука (простое сомнение), и то, что ему говорит теперь Марко, утверждает его в этом убеждении (удваивает сомнение). Самое же сомнение состоит в том, чтобы дознаться настоящей причины этой порчи, именно: следствие ли это испорченной воли людей, или предопределения свыше и влияния звезд, как в это вообще верили в средние века (стих 67–68). Штрекфусс. – Сказав: «Таков ли грунт страны, иль свычай злой влечет там к злу для горя» (XIV, 38–39), Гвидо дель Дука оставил этот вопрос неразрешенным для Данте: это-то собственно и составляет простое сомнение. – «Марко порицает настоящий век (стих 48) точно так, как порицал его выше Гвидо дель Дука. Сличив слова обеих теней, Данте удваивает тем самым свое сомнение и беспокойство: он заблуждается насчет божественного правосудия, допустившего так много прегрешений в настоящем веке». Ноттер.

«На небе», т. е. во влиянии звезд; «вообще во всем этом месте под именем неба надобно разуметь не Бога, a единственно это влияние созвездий. В это влияние верил и Данте наравне с современниками, но однако так, что свобода воли человека не слишком сильно ограничивается этим влиянием». Филалет.

«Т. е. сомнение, тобою выраженное, ясно показывает, что ты еще житель мира (или, буквально, что ты идешь из мира), помраченного слепотой невежества и заблуждения». Скартаццини.

«В следующем положении совершенно определенно высказана свобода нравственной воли. Это положение направлено против тех, которые верили, что непреодолимое предназначение отдельной личности к специальным добродетелям или грехам прямо зависит от его созвездия; вместе с тем оно и не противоречит господствовавшему тогда учению блаж. Августина о наследственном грехе и благодати по избранию. Ибо можно отрицать также непреодолимое предназначение, не принимая через то падшую природу человека за способную, или, по крайней мере, за достаточно сильную для того, чтобы она по своей собственной силе могла жить, безусловно подчиняясь нравственному закону, по учению блаж. Августина, свобода воли не может уничтожаться; но он отрицает, чтобы этой своей собственной воли было достаточно для достижения святости». Каннегиссер.

«Мнение, что человек в тех случаях, где на него одновременно действуют два противоположных и совершенно равных раздражения, не имеет будто бы свободы воли и потому находится под гнетом (Рая IV, 1–3 и 7–9), – такое мнение, очевидно, не есть мнение самого Данте, но должно быть принято лишь как приноровление к научным положениям тогдашней схоластики. Данте хочет этим показать свою ученость». Ноттер. «Божественное правосудие требует от человека свободной воли, которую не должно ограничивать никакое влияние звезд. Поэт является в этих мыслях и в следующем затем изложении не только великим ученым, но и истинно глубокомысленным и просвещенным исследователем». Флейдерер. Сличи Боэция, Cons. phil, V, 2, где он говорит: «Neque enim fuerit ulla rationalis natura, quin eidem libertas adsit arbitrii». – «Corpora coelestia in corpora quidem imprimuni directe et per se, in vires autem animae quae sunt actus organorum corporeorum, directe quidem, sed per accidens; quia necesseest hujusmodi actus harum potentiarum impediri secundum impedimenta organorum, sicut oculus turbatus non bene videt. Unde si intellectus et voluntas esserit vires corporeis organis alligatae, ex necessitate sequeretur quod corpora coelestia essent causa electionum et actuum humanorum; et ex hoc sequeretur quod homo naturali instinctu ageretur ad suas actiunes, sicut caetera animalia, in quibus non sunt nisi vires animae corporeis organis alligalae: nam illud quod fit in istis inferioribus ex impressione corporum coelestium, naturaliter agitur, et ita sequeretur quod homo non esset liberi arbitrii, sed haberet actiones determinatas, sicut et ceterae res naturales; quae manifeste sunt falsa». Фома Акв. Sum. Theol. p. I, qu. CXV, art. 4. – «Уже Тертуллиан говорил, что если бы нравственные поступки зависели не от свободной воли, a были бы подчинены светилами, если только свободная воля питается сказанным светом». Скартаццини.

Т. е. Богу, воля которого (сила) больше, a природа несравненно совершеннее, силы природы небесных тел.

Т. е. Бог, создавая вас, не лишил вас свободной воли, не побуждая вас ни к доброму, ни к злому; разумная же и интеллектуальная душа ваша создана силою и природою самого Бога, – вопреки мнению некоторых средневековых схоластиков, полагавших, что хотя душа человека и рождена Богом, но не непосредственно Им. Данте следует здесь Фоме Аквинскому: «Anima brutorum producitur ех virtute aliqua corporea, anima vero humana a Deo». Sum. Theol. p. I, qu. LXXV, art. 6; u далее: «Quidam posuerunt quod Angeli, secundum quod operantur in virtute Dei, causant animas rationales. Sed hoc est omnino impossibile, et a fide alienum. Ostensum est enim, quod anima rationalis non potest produci nisi per creationem. Solus autem Deus potest creare… Anima rationalis non potest product nisi a Deo immediate» Ibid. qu. XC, art. 3.

«Даже и после грехопадения у человека все еще остались разум и свободная воля, хотя и в ослабленной степени. Но в борьбе с грехом человек нуждается в божественной милости. Он должен следовать влечению этой высшей силы, для того чтобы устоять в этой борьбе; но и это следование есть движение добровольное. Человек должен действовать одновременно с милостью Господнею. Если, таким образом, он останется победителем в первой битве и получит оправдание, то благодать содействующая и его собственное усилие приведут его в общение с истинной свободой чад Господних, где ему уже нечего опасаться какого бы то ни было влияния светил. Исходя из этой богословской точки зрения, можно под сказанной «лучшей природой» разуметь движимую самим Божеством высшую волю, а под «смыслом» (в подлиннике mente) – привычку к добру, в чем и состоит добродетель». Филалет.

«Как резвое дитя» (a guisa di fanciulla, девочка) – сравнение заимствовано из Платона (Olimpiodorus):ὁτι κορικῶς μἐν ἐις γἐνεσιν κάτεισιν ἡ ψυχή, на подобие девочки нисходит душа в рождении.

В подлиннике: Che piangendo е ridendo pargoleggia, которая плачет и смеется играя, «чем выражается, что мы уже от природы расположены к страстям и что с этим расположением уже рождаемся и потому изменчивы, как дети». Бути.

Схоластики объясняли душу человеческую как чистую форму; но так как она вместе с тем есть субстанция, каждая же субстанция существует вне Божества, или же должна быть по возможности (potentia) переводима в действительности (actus), то отсюда приходили в затруднение, когда не принимали никакой материи для души, под чем именно разумелось ens in potentia. Чтобы выйти из этого затруднения, ничего более не находили, как принять душу за продукт чистого творческого акта, для чего требовалось допущение не иной какой материи, кроме чистой мысли бытия в божественной сущности. Фома Акв. Sum. Theol. p. I, qu. ХС». Филалет.

«Исшедшая от самого Бога, душа стремится возвратиться опять к Богу же, как к высочайшему благу. Во всем, что ей кажется сколько-нибудь хорошим, она мнит видеть его образ, и потому устремляется к этому мнимому благу. Но при этом она нередко ошибается, почему и нуждается в поучении (вожде) и дисциплине (узде), которые удерживали бы ее от преследования ошибочных целей». К Витте.

«Прежде чем ей быть (prima che sia) – оборот речи церковно-славянский, как в Псал. LXXX1X, 3: «Прежде даже горам не быти», и Иерем. I, 5; «Прежде неже мне создати тя во чреве, познах тя, и прежде неже изыти тебе из ложесн, освятих тя».

Данте говорит в своем Convivio, IV, 12: «Высочайшее желание всего сущего и прежде всего дарованное ему природою – возвращение к своему источнику; a как Бог есть источник наших душ, и создатель их по своему образу, как написано: «Сотворим человека по нашему образу и подобию», то душа эта главным образом желает возвратиться к Нему. И как пилигрим, идущий по дороге, на которой он никогда прежде не бывал, принимает каждый дом, который он издали видит, за гостиницу, и увидев, что это не гостиница, направляет свою надежду на другой дом, и так от дома к дому, пока не достигнет гостиницы; точно таким же образом душа наша, тотчас как вступит в новый и не пройденный ею путь сей жизни, обращает глаза к цели ее высочайшего блага; и потому что ни увидит она кажущееся ей заключающим в себе какое-нибудь благо, она считает, что это именно оно и есть. A как ее знание в начале несовершенно, и так как душа неопытна и не научена, то малые блага кажутся ей большими, a потому с них и начинаются ее желания. И вот мы видим, что дети чрезмерно хотят сперва иметь яблоко, a потом, идя далее, желают иметь птичку, еще далее – красивую одежду, a потом – лошадь, затем – женщину, a затем – богатство не очень большое, a потом – побольше, и потом еще больше. И это происходит оттого, что она не находит во всех сих вещах того, чего она ищет, и полагает найти его дальше».

«Из стихов 67–69 видно, что это изречение не означает, что душа без руководства и вождя должна необходимо выбрать себе дурную дорогу. Сличи Чистилища XVIII, 61–75». Ноттер.

«Для того чтобы перейти к основанному на борьбе за свободу воли души, самим Богом установленному «церковно-государственному» мироправлению, – Данте возвращается к возникновению самой души, которое он понимает, как акт божественного творчества. Сличи Чистилища XXV». Флейдерер.

Convivio tr. IV, e. 4: «А perfezione della umana spezie conviene essere uno quasi nocchiere, che considerando le diverse condizioni del mondo, e li diversi e necessarj ufflcj ordinando, abbia del tutto universale e irrepugnabile ufficio di comandare. E questo ufficio è per eccellenzia imperio chiamato e chi a questo ufficio è posto, è chiamato imperadore. – «Царь (в подлиннике король, rege) означает очевидно императора. Этот стих освещается наилучшим образом соответствующими местами из Convivio и Liber de Monarchia. «Чтобы достигнуть своей высшей божественной цели, род человеческий прежде всего нуждается во внешнем мире, чтобы отдельные личности людей, города и государства не приходили во враждебные столкновения друг с другом, но взаимно бы друг другу помогали. Для того же, чтобы не нарушалось это мирное состояние, необходимо, чтобы люди познавали правое и хотели бы иметь его. Первое достигается существованием писаных законов, последнее – присутствием единовластителя, императора, поставленного столь высоко, что он владеет всем, так что и желать ему больше нечего, и потому может быть нелицеприятным судьей королей. В его ведении находится лишь то, что относится к воле человека, почему он также называется всадником человеческой воли. Напротив, область мышления и познавания что ни на есть высшего в человеке не подлежит его скипетру. На него должно смотреть, как на того, который постоянно имеет в виду не более как внешние стены Божественного Града (в подлиннике: башню, la torre), ограждаемые им от внешних врагов соблюдением существующих законов и правосудием». Филалет. Ноттер. – «Прежде всего человечество нуждается в мирном правителе, который бы в «Граде Правды», в Божьем царстве на земле, имел в виду башню, т. е. обеспечивал бы внешний мир человечества. – Этим обозначается необходимость и круг деятельности императорства, в отличие от папства». Флейдерер. Сличи Ада I, 71, 124; Рая XXVII, 139 и след.

Хотя и есть необходимые законы, но кто же заботится об их исполнении? Император об этом не заботится, так как он далек от Италии; господствующий там пастырь, т. е. папа, столь же мало о них заботится, напротив, препятствует, чтобы где-нибудь утвердилось нравственное правление.

Данте сравнивает здесь папу с нечистым животным, намекая на закон Моисеев, разделяющий животных, относительно употребления их в пищу, на чистых и нечистых (Левит XI, 3, и след.; Второзак. XIV, 7 и след.). Об аллегорическом значении этого закона Моисеева Фома Аквинский говорит: «Animal enim quod ruminat et ungulam findit, mundum est significatioine, quia fissio ungulae significat distinctionem duoruin testamentorum, vel Patris et Filii, vel duarum naturarum in Christo, vel discretionem boni et mali; ruminatio autern significat meditationem Scripturarum, et sanum intellectum earum». Sum. Theol., p. 1, 2-e qu. CII, art. 6. – Пo объяснению блаж. Августина, отрывание жвачки обозначает мудрость, двоение копыт – нравственность; словом, – под первым разумелось в средние века познание божественных вещей, под вторым – безупречный образ жизни и христианская деятельность. (По мнению некоторых, нераздвоенное копыто обозначает папский двор, не различающий светской власти от духовной; но что же обозначает в таком случае отрывание жвачки?). Итак, очевидно, что Данте, придерживаясь учения Фомы Аквинскаго, хочет сказать, что хотя папа и мог бы размышлять и понимать Писание, но не желает различать пути мира от божественных, пастырский посох от меча, или правления: временное и духовное. Так его понимали и другие комментаторы, напр. Postillatore Cassinese: «Non habet ungntas scissas, idest, non habet discretionem nec facit inter temporalia et spiritualia differentiam». – Петр Данте: «Praeseutes pastores, licet sint sapientes, et sic ruminant, tamen non habent ungulas fissas in discrenendo et dividendo temporalia a spiritualibus». Ландино. – Пo мнению Филалета, Ноттера и Флейдерера, под отрыганием жвачки должно разуметь толкование о добродетели и законах, под двоением копыт – добрые поступки и, в особенности, щедрость, в противоположность сжатым кулакам, признаку скупости (Ада VII, 56). В таком случае Данте, по-видимому, хочет сказать, что правящий теперь папа Бонифаций VIII, хотя и жует жвачку, т. е. знает христианское учение, или то, что он под сим разумеет, декреталы (Рая IX, 134), и много о них толкует; но как образец, который он должен представлять в жизни, он не имеет раздвоенных копыт. Последнее же обозначает, что не только папа не идет путем добродетели, но и указывает специально на его алчность, что он все держит в крепко сжатом кулаке. В нем удерживается папой все притекающее в Рим золото и отнятая у императора власть.

«Тот же корм», т. е. земные богатства и светское могущество и почести, как сказано в старинном французском стихотворении, приведенном в комментарии Лонгфелло:

«Это – пастыри бессмысленные: все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть». Исайи LVI, 11. – «Народ мой был как погибшие овцы; пастыри их совратили их с пути, разогнали их по горам». Иеремии, L, 6.

«Два солнца», т. e. папа и император. «Первый должен вести человека к вечному блаженству, указывая ему путь божественный; второй – руководить человеком в достижении им блаженства в этой жизни, указывая ему пути мирские. Обе эти власти Данте называет солнцем в том смысле, как оно им принято в Ада I, 17 (Che mena dritto altrui per ogni calle). – Это изречение совершенно объясняется тем, что сказано Данте в Liber de Monarchia III, с. 16». Скартаццини. – «Итак, два солнца, a не одно солнце папства», «месяцем коего служит императорство», как сказал папа Григорий VИИ». Флейдерер. – Папа Бонифаций VIII сказал по поводу императора Альбрехта: «Io son Cesare, io l'imperadore».

Слившись между собою в одной руке, эти две власти, естественно, не имеют более уважения друг к другу, a чрез это уничтожается осторожное исполнение той и другой. «Quando li cherici non aveano se non lo spirituale, temevano di falire e di vivere disonestamente se non per l'amore di Dio, al meno per paura de' seculari che, vedendo la loro mala vita, non denegarseno loro le loro elimosine; e cosi li seculari temevano difallire e vivere male, considerando lo prelato è si diritto che non m'assolverà; ora vedendo lo cherico dato a le cose temporali, dice: Cosi passo fare io, com' elli». Бути.

Намек на слова Спасителя: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, a худое дерево приносит и плоды худые: не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Итак по плодам их узнаете их». Матф. VII, 16–18 и 20. Данте извратил эти евангельские слова: по семени узнают злак, a не по злаку семя.

«Льется По с Адижем» – этим обозначаются область Тревизская Ломбардия и Романья.

«Фридрих II Гогенштауфенский, так как с него началась борьба императоров с папами. Ада X, 119. Все комментаторы разумеют здесь ссоры этого императора с папами Гонорием III, Григорием IX и Иннокентием IV (что, впрочем, исторически не доказано, Виго, Dante e la Sicilia, p. 19). – «Per Lombardia et per la Marca Trevigiana si solca trovare liberalità, magnanimitа et cortesia; ma ora nullo si sa di quelle, et questo è stato dappoi che Federigo, cioè lo' mperio, è stato imbrigato da' cherici». Бенвенути Рамбалди. Очевидно, поэт порицает в этом месте не только папство, но и императора, приписывая им обоим вину порчи нравов в народе – новое доказательство справедливости и беспристрастия его суждений». Скартаццини.

«Жесточайшая ирония! Всякий негодяй, которому прежде стыд не позволял не только говорить, но даже приблизиться к честному человеку, может теперь спокойно проходить по этим странам в полной уверенности, что не встретить хорошего человека, к которому бы он не посмел приблизиться». Скартаццини.

Французы и вообще ультрамонтаны называли в средние века итальянцев ломбардцами. В Париже улица, называемая теперь Rue des Italiens, до шестидесятых годов ХИХ столетия называлась Rue des Lombards. Боккаччио в одной из своих новелл заставляет двух французов сказать об итальянцах: «Questi Lombardi cani». «Простой ломбард» означает, что Кастель отличался безукоризненной прямотой и честностью.

Куррадо да Палаццо, из древней брешианской фамилии, в 1279 г. был подестою в Сьене и вообще был, по-видимому, человеком, часто призывавшимся на эту должность в различные города. – Герардо да Каммино, предводитель гвельфской партии в марке Трвилианской, уже в 1206 г. головой в Фельтро и Беллуно. С 1283 по 1305 г. он управлял в Тревизо. Умер в 1307 г. в своем Convivo Данте отзывается о нем с большой похвалой. По словам Тирабоски, он был почитатель и покровитель провансальских поэтов. – Гвидо да Кастель – гвельфская фамилия Роберти, делилась на две ветви: Гвидо принадлежал к ветви да Кастелло и был родом из Реджио». См. Филалет, Лонгфелло, К. Витте.

Это ответ на вопрос, предложенный Данте в стихах 58–63, т. е., что мир пришел в упадок, виною тому церковь римская, смешавшая власть светскую с духовной, повергшаяся в грязь и запачкавшая и себя и свою тиару.

«Ante omnia ergo dicimus, unumquemque debere materiae pondus propriis humoris excipere aequale, ne forte humerorum nimio gravatam virtutem in coenum cespitare necesse cit». Данте, De Vulg. Eloq. lib., II, c. 4.

«И сказал Господь Аарону: в земле их не будешь иметь удела и части не будет тебе между ними, и часть твоя и удел твой среди сынов Израилевых». Числ XVII, 20. – «Только колену Левиину не дал он удела: жертвы Господа Бога Имраилева суть удел его, как сказал ему Господь». Иисуса Навина XIII, 14.

Как тосканец, Данте не мог не знать о Герарде, имя которого было известно всей Тоскане; но поэт делает вид, что он не знает его, затем чтобы вызвать его этим на упоминание об его дочери Гайе.

Герардо имел дочь, названную, вследствие ее красоты, Гайей (Gaja – радостная); «она была так скромна и добродетельна, что слава о ее красоте и добродетели распространилась по всей Италии». Бути. – Напротив Оттимо, предшественник Бути, говорит о ней несколько иначе: «Madonna Gaja была дочь мессера Герардо в Каммино; это была синьора такого поведенья в любовных удовольствиях, что имя ее стало пресловутым по всей Италии; почему и говорится здесь о ней в таком смысле». – «Все это, впрочем, одни предположения: известно только то, что она умерла в 1311 г. и погребена в Тревизо». К. Витте.

Души в чистилище, по их собственной воле и желанию скорее очиститься, не покидают круга назначенного им мучения (Чистилища XXI, 51 и примеч.)

«По существовавшему в средние века мнению, кроты лишены зрения. Учитель Данте Брунетто. Латыни говорит в своем Tesoro: «Sapiate, che la talpe non vede lume, che natura non volle adoperare in lei d'aprire le pelli de suoi occhi, si che non vede niente, perche non sono aperti. Ma ella vede con la mente de cuore, tanto che ella vae come se ella havesse occhi». Впрочем Сави в Пизе нашел на Апеннинах породу кротов, по-видимому, совершенно слепых, названную поэтому talpa caeca. Глазное яблоко, выдающееся у обыкновенных кротов конусообразно из расщелины глаза, – у них совершенно покрыто кожей, имеющей у обыкновенных пород весьма небольшое отверстие». Филалет.

Лучи заходившего (стих 9) солнца освещали одни лишь верхние круги горы, тогда как внизу уже наступила ночь.

«Фантазия», в подлиннике: imaginativa. Она – хранительница чувственных образов. – «Ad harum autem formarum retentionem aut conservationem ordinatur phantasia, sive imaginatio quae idem sunt; est enim phantasia, sive imaginatio quasi thesaurus quidam formarum per sensum acceptarum». Фома Акв. Sum. Theol. p. I, qu. LXXVIII, art. 4.

Из жизни Данте приводят случаи, где он сам до такой степени был увлечен своей фантазией, что не замечал окружающего; так однажды, погруженный в чтение книги на улице в Сьене, он не заметил длинной, проходившей мимо него при громе труб, праздничной процессии. Боккаччио.

«По мнению поэта, возбуждение фантазии, – если не является следствием внешнего, чувственного повода, – то объясняется действием разлитого по всей вселенной света (Чистилища III, 30), как бы напитанного отпечатками давно совершившихся событий; порою он действует на нас случайно, сам собой, порою, – по изволению Божьему, представляет человеку один из таких образов». Ноттер.

По изволенью Божьему, как и в Чистилища XV, 85 и примеч., в фантазии поэта являются многие образы; предмет их – гибельное действие гнева; здесь они играют роль узды, тогда как в XV песни имели значение побудителей – бичей.

Миф о Филомеле (Ovid. Metam. VI, 412–676). Насильственно обесчещенная своим тестем Тереем и лишенная им языка, Филомела умертвила вместе с сестрой своей Прогной (женой Терея) Итиса, сына своего от Терея, и приготовила его голову в виде блюда Терею, в неведении съевшего ее. Затем все действующие лица этой драмы превращены в птиц: Терей в удода, Прогна в ласточку, Филомела в соловья. Сличи Чистилища ИХ, 15 примеч. Гомер рассказывает этот миф иначе:

Одиссея, Жуковский XIX, 618–523.

Кн. Есфирь VII, 9-10: «И сказал Харбона, один из евнухов при царе: вот и дерево, которое приготовил Амак для Мардохея, говорившего доброе для царя, стоит у дома Амана, вышиной в пятьдесят локтей. И сказал царь: повесьте его на нем И повесили Амана на дереве, которое он приготовил для Мардохея. И гнев царя утих». Данте следовал здесь, конечно, латинскому переводу Библии (Vulgata), где Артаксеркс нашей Библии называется Assuerus и вместо виселицы говорится о кресте: «Et jussit excelsam рагагi crusem». Esth. V, 14.

«Сага», т. e. легендарный образ этого сказания. Слово сага достаточно известно в нашей литературе, почему я и решился употребить его взамен образа.

В подлиннике: Per ché per ira hai voluto essor nulla? Самоубийца действительно полагает в минуту совершения им преступления, что уничтожает себя. Нечего, кажется, говорить, что Данте не сомневался в бессмертии души.

Третье видение Данте заимствовал, в честь своего учителя Виргилия, из Энеиды (XII, 601 и далее). Лицо, говорящее здесь, – Лавиния, единственная дочь царя Лациума Латина (Ада IV, 125–126) и Аматы. Последняя в гневе, или, лучше сказать, в отчаянии, что ее дочь Лавиния, просватанная ею за царя рутулов Турна, должна была выйти замуж, вопреки желанию матери, за Энея, решилась в досаде и бессильной злобе повеситься, находясь при этом в неведении, что Турн уже побежден и убит Энеем, хотя в действительности он был еще жив в то время, когда Амата решилась на самоубийство. В письме к Генриху VII Данте пишет: «Haec Amata illa impatiens quae, repulso fatali connubio, quem fata negabant genorum sibi adscire non limuit, sed in bella furialiter provocavit, et demum, male ausa luendo laqueo se suspendit».

Действуя через закрытые веки сетчатую оболочку глаза, внезапный свет вызывает пробуждение; но сознание не может тотчас же освободиться от сна, и грёзы, вызванные сном, как бы раздробленные на части или обломки, носятся (собственно животрепещут: guizza) перед глазами пробудившегося.

Свет от ангела, охраняющего этот круг.

«Свет внезапно поражает очи Данте, восхищенное экстазом воображение которого все еще погружено в созерцание пагубных последствий гнева, и когда он, ослепленный блеском и расстроенный, спрашивает, самого тебя, где он находится, к внезапному свету присоединяется еще чей то голос, который, кротко приглашая его взойти на гору, вместе с тем разгоняет перед ним все странные видения. Этот свет и голос исходят от ангела мира и первый, конечно, ослепляет и угнетает только что выступившего из дыма гнева; но, слившись тотчас же с голосом, вливающим в глубину души чувство безопасности, просвещает и побуждает человека на тех мирных путях, где благополучно шествуют люди кроткие. Перец.

Буквальный перевод: E fece la mia voglia tanto pronta.

«Сила моего зрения была бессильна усмотреть представший мне предмет, подобно тому, как она уничтожается при взгляде на солнце; ослепляя глаза чрезмерным своим блеском, оно скрывает в нем свой вид». Скартаццини.

«Без наших просьб». Человеколюбие не требует, чтобы его просили, оно подает помощь без просьб, по доброй воле. «La terza cosa, nella quale si può notare la pronta liberalità, si è dare non domandato: perciocchè dare 'l domandato è da una parte non virtù, ma mercatanzia: perrochè quello ricevitore compera, tutto ché 'l datore non venda; perchè dice Seneca: che nulla cosa più cara si compara, che quella dove l'prieghi si spendono (Сенека, De Benef. 1. II, C, 1: Nulla res carius constai, quam quae praecibus empta est). Onde, acciocchè nel dono sia pronta liberalitа è che essa si possa in esso notare, allore, conviene essere netto d'ogni atto di mercatanzia; e cosi conviene essere lo dono non domandato. Convivio, tr. I, e. 8 in fin.

«Ты одеваешься светом, как ризою». Псалт. CIII, 2.

Человек не ждет от самого себя просьбы, чтобы сделать себе что-нибудь приятное. Данте сравнивает здесь любовь ангела к людям с собственною любовью последних к самим себе. Ангел поступает здесь по евангельскому правилу: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними», Луки, VI, 31; Матф. VII, 12; «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Марк. XII, 31; Посл. к Галат. V, 14; Левит XIX, 18.

«Tarde velie nolentis est; qui distulit diu, noluit», говорить Сенека. De Benef. 1. II c. 1, цитата Ломбарди.

O причине, препятствующей восходить на гору по захождении солнца, см. Чистилища VII, 44 и далее.

Т. е. в следующий круг чистилища.

«Beati pacifici, quoniam fllii Dei vocabuntur – блаженны миротворцы, яко сынами Божиими нарекутся». Матф. V, 9. В подлиннике к латинским словам Beati pacifici еще прибавлено: che son senza ira mala, т. e., в которых нет неправедного гнева. Так в Писании говорится о гневе Божием, который именно не есть гнев неправедный. Так и псалмопевец говорит: «Гневаясь не согрешайте». Псалт. IV, 5. Данте различает здесь ira ala от ira buona, различие, излагаемое подробно Фомою Аквинским, Sum. Theol. p. II, 2 ае, qu. CLVIII, art. 1, 2, 3. Скартаццини.

Этот ветер возникает от веяния крыл ангела, снимающего еще одно Р с чела поэта.

«Когда нам случается быть на значительной высоте и когда солнце, скрытое от наших глаз в низменных долинах, позлащает только самые возвышенные вершины гор, – в чистой и прозрачной атмосфере начинают показываться в разных местах неба звезды первой величины, блеску которых не делает значительного препятствия чистый покров, составляющий сумерки угасающего света». Антонелли. – «Итак, со времени восхождения в третий круг прошло еще около трех часов. Теперь стало быть 28-е марта, или 8-е апреля, или 11-е апреля, около 6 ч. вечера». Филалет.

«Наступает утомление, потому что исчезает свет, который лишь один придает силу и терпение на дороге к добру». Штрекфусс. С наступлением ночи наступает вообще бездействие в чистилище.

Т. е. в четвертом, где наказывается грех уныния, стих 85 и далее.

«В скалистом гроте», т. е. в этом кругу, названном мною (для рифмы) гротом, подобно тому, как и Данте нередко употребляет это выражение для обозначения скал (Чистилища III, 90; XIII, 45; XXVII, 87, равно и во многих местах Ада XIV, 114; XXI, 110; XXXIV, 9).

«Любовь к добру, ослабшую в полете», в подлиннике: L'amor del bene, scemo di suo dover», т. e. ослабленную в исполнении своего долга. Этими словами Данте определяет грех уныния, состоящий к недостатке любви ко благу. «Acedia ita deprimit animum huminis, ut nihil ei agere libeat; sicuti ea quae sunt acida, etiam frigida sunt. Et ideo acedia importat quoddam taedium operandi, ut patet per hoc quod dicitur in glossa (ord. Aug.) super illud psal. 106: Omnem escam abominata est anima eorum; et a quibusdam dicitur quod acedia est torpor mentis bono negligentis inchoare». Фома Акв. Suom. Theol. p. Il, 2-ae, qu. XXXV, art. 1. «Tristari de bono divino, de quo charitas gaudet, pertinet ad specialem vitium, quod acedia vocatur». Ibid. art. 2.

In questo luogo si emenda quello che s' è male indugiato nel mondo; e parta per similitudine: come li naviganti che sono stati infingardi a vogare, sono fatti dal nocchieri ristorare poi nel lungo dove può intendere a loro; cosi quive s'emenda coll' ardore de la mente la negligenzia avuta in questa vita ne le buone operazione». Бути.

«В следующих стихах поэт дает образ морального построения чистилища, точно так, как он представил нам его для ада в XI песни 1-ой части своей поэмы. Для достижения этой цели он, следуя Фоме Аквинскому, излагает такое учение. Любовь может быт двоякая: естественная, природная, инстинкт, и любовь душевная, духовная, рождаемая руководимыми свободную волею стремлениями. Первая любовь непроизвольная, зато верна относительно своего предмета. Вторая либо избирает ложный предмет, либо устремляется на надлежащий предмет без меры, или слишком нерадиво, или слишком горячо. Если она выбирает первое, т. е. главнейшее, небесное благо, и стремится ко второму благу, т. е. к земному счастью, но в известной мере и надлежащем порядке, тогда она приводит к добродетели, в противном же случае – к пороку, который есть насилие против Создателя, предназначившего нас к доброму и радостному. Сбившуюся с пути своего любовь, которая ведет к ненависти, человек не может направить ни против самого себя (стихи 106–108), ни против Бога (стихи 109–111), ибо все это противоречило бы естественному стремлению. Потому любовь к дурному может быть направлена лишь во вред ближнего. Она ведет к высокомерию (стихи 121–123). Эта любовь, от которой очищаются тени в первых трех кругах, грешит в выборе предмета. Выше на горе очищаются те души, любовь которых не держалась надлежащей меры, и прежде всего те которые были слишком вялы в любви своей к первому благу, к божественному, далее – те, которые были слишком пылки в своих стремлениях к земным благам». Штрекфусс, – «Ты знаешь», намек на Ифику Аристотеля.

«Бог есть любовь» (Иоан. I посл. IV, 8) – учение, многократно развиваемое отцами церкви. Сличи: Варки, Lezioni lette nell' Accademia Fiorentina Fir, 1594, Vol. I, p. 164; также Оцанам, Dante et la philosophie catholique, Paris 1845, р. 122 и др.

Природная, т. e. врожденная, инстинктивное, естественное стремление всех тел; духовная – любовь по выбору, любовь моральная, или любовь свободных существ. «Omne agens quodcumque sit, agit quamcumque actionem ex aliquo amore». Фома Акв. Sum. Theol. P. I, 2-oe qu. XXVIII, art. 6; сличи также Convivio, tr III, c. 3.

«Инстинкт, предоставленный сам себе, никогда не ошибается; а если когда и кажется ошибающимся в человеке, то ошибка здесь не со стороны инстинкта, a со стороны моральной любви; инстинкт в таков случае встречает препятствие к проявлению своей силы». Скартаццини.

Т. е. любовь свободная или по выбору. Она ошибается трояким образом, a именно: во-первых, избирая дурное: а) стараясь первенствовать, затоптать ближнего – гордость; в) страдая внутренне из страха быть униженной чрез повышение других – зависть; с) считая себя жестоко обиженною и стараясь потому мстить за малейшую обиду – гнев; во-вторых, любя бесконечное благо менее должного, т. е. являя себя вялою в приобретении оного – уныние; в-третьих, чрезмерно любя конечное благо и против должного и притом: а) неумеренным желанием богатств, или же злоупотреблением их – скупость, расточительность; в) незнанием меры в удовольствиях чрева – чревоугодие и с) необузданным удовлетворением плотских удовольствий – сладострастие. Сличи Ланчи, De spiritali tre regni cantati de Dante. Roma, 1855-56. P. II, Tav. I, – «Ad hoc ait Augustinus: sicut virtus est amor ordinatus, sic vitium, amor non ordinatus. Et hoc dupliciter: primo si sit amor mali; secundo si sit amor boni nimius vel modicus secundum duas species honorum. Nam quaedam sunt bona parva, ut temporalia et corporalia; quaedam magna, ut bona gratiae et gloriae. Inordinatus ergo amor magni boni est, si sit modicus; et iste; amor est radix gulae, luxuriae et avaritiae». Петр Данте.

«Не без конца», т. e. умеренно, в надлежащих границах. «Любовь к земным благам, необходимым для сохранения отдельных личностей или отдельных родов, как питание тела, земные богатства и т. п., не только не греховна, но, удерживаемая в известных границах, называется даже добродетелью умеренностью. Греховною же она становится только при излишестве в ту или другую сторону». К. Витте.

«Ко благу», т. е. к земному благу.

Согласно учению Фомы Аквинского: «Primus motus vulimtatis et cujuslibet appetitivae virtutis est amor». Sum. Theol. P. I qu. XX, art. I. «Ex amore causatur et desiderium, et tristitia, et delectatio, et per consequens omnes aliae passiones: unde omnis actio quae procedit ex quacumque passione, procedit etiam ex amore sicut ex prima causa». Ibid. qu. XXVIII, art. 6. – «Boni aut mali mores sunt boni aut mali amores». Блаж. Августин, по цитате Оцанама.

«Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти». Посл. к Ефес. V, 29. – «Impossibile est quod aliquis, per se loquendo odiat se ipsum. Nataraliter enim unumquodque appetit bonum, nec potest aliquid sibi appetere, nisi sub ratione boni; nam malum est praeter voluntatem. Amare autem aliquem est velie ci bonum. Unde necesse est quod aliquis amet se ipsum; et impossibile est quod aliquis odiat se ipsum, per se loquendo». Ibid. P. I, 2-oe qu. XXIX, art 1. Скартаццини.

«Deus autem per essentiam suam est ipsa bonitas, quam nullus habere odio potest, quia de ratione boni est ut ametur; et ideo impossibile est quod aliquis videns Deum per essentiam eum odio habeat». Ibid. qu. XXXIV, art. 1.

«Осталась», relinquitur, техническое выражение схоластических школ.

«В теле вашем». – «И создал Господь Бог человека из праха земного». Бытия II, 7.

В этой терцине обрисовывается гордость. «Suprbia dicitur esse amor propriae excellentiae, in quantum ex amore causa tur inordinata prae – sumptio alios superandi; quod proprie pertinet ad superbiam». Фома Акв. Sum. Theol., p. II, 2-ae qu. СCLXII, art. 3.

Здесь характеризуется зависть. «Invidia est tristitia de alienis bonis… Aliquis tristatur de bonis alicujus, in quantum alter excedit ipsum in bonis; et hoc proprie est invidia». Ѳома Акв. р. II, qu. XXXVI, art, 1,2. «Invidia est tristitia de bono proximi». Ibid. art. 3. – В этих двух терцинах излагаются наказуемые в первом и втором карнизах пороки гордости и зависти. Оба истекают из одного и того же источника, именно из желания стать выше своего ближнего, и тогда, как первый из них состоит в истекающей отсюда радости при виде принижения ближнего, последний – в неудовольствии от его повышения. Эта радость и это неудовольствие, если они истекают не из вышепоименованной, a из другой причины, напр. из опасения быть угнетенным могущественным врагом, или из радости по поводу справедливого суда Божьего гнева, – чувства эти не всегда бывают греховными. Такое мнение Фома Аквинский прямо высказывает по отношению к зависти, и называет этим именем только ту печаль при виде чужого счастья, которая происходить оттого, что счастье другого принимают за свое собственное несчастие, так как оно уменьшает собственную славу (in quantum est diminutivum propriae gloriae vel excellentiae. Ibid. art. 1). Гнев он вообще обозначает лишь как disordinatila appetitus propriae excellentiae». Ibid, P. II, 2-ae qu. CLXIII. Филалет.

«Третий вид зложелания ближнему – гнев, Фома Аквинский тоже говорить, что цель гнева есть мщение, но и здесь он отличает похвальный гнев, когда желаемое мщение возникает по законам разума, и недозволенный гнев, когда месть несправедлива, или повод к ней был неправый, т. е., если ею не сохраняется право, или не отмщается вина. Ibid, qu. CLVIII. Данте говорит здесь именно об этом последнем гневе; в стихе 69 следующей песни он прямо называется здесь гневом; наоборот в стихе 9 Рая XXII идет речь о гневе дозволенном». Филалет.

Т. е. любовь, погрешающая избытком или недостатком силы.

«Добро», т. е. высшее благо Бога. – «Voi o terreni animali, avvegna che con sottil immagine, nondimento il vostro principio sognate, e quel vero fiue di beatitudine, avvegna che non con chiaro, con alcuno almen pensiero (confusamente) ragguardate: e perciò vi mena al vero bene la naturale intenzione, e da quella moltiplice errore vi ritrae». Боецио, Consol. filos. 1. III, pr. 2». Скартаццини.

«Fecisti nos, Domine, ad Te, et inquietum est cor nostrum donec requiescat in Te», говорит блаж. Августин.

«Уныние и не деятельность без покаяния ведет не в чистилище, но в то преддверие ада, где пребывают души, жившие «без хулы и славы бытия, (Ада III, 36)». Филалет.

Т. е. благо земное, не способное сделать человека истинно счастливым.

«В Боге нет разделения между формой и материей, между бытием и сущностью; в Нем нет ничего случайного; все, что Он есть, есть существенное». Фома Акв. Sum. Theol. р. 1, qu. III. «Бытие и благо в действительности не отличаются: ибо все, что действительно есть, имеет и известное совершенство, оно есть благо в известном отношении. Но Бог, Который во всем, что Он есть, совершенен, вместе с тем и существенно благ (bonum simpliciter)». Ibid. qu. XXVI. «Так как Бог существенно благ, то Он и обладает высочайшим блаженством, которое Фома Аквинский прекрасно называет полным счастьем духа, и лишь в познавании его заключается, в свою очередь, высочайшее блаженство для существ духовных». Ibid. «От Бога исходит все благое, как из своего первичного источника, первообраза и действующей причины, но так же, как и конечной причины; ибо все благое приводит опять-таки к Богу. Потому Бог и называется корнем и плодом всего благого. Но тем не менее благое, будучи одним и тем же во всех вещах, свойственно в известных отношениях самим вещам, образуя в них различные особенности». Ibid. qu. VI. По цитате Филалета. Вот подлинные словам Фомы Аквинского: «Solus Deus est bonus per suam essentiam. Unumquodque enim dicitur bonum, secundum quod est perfectum. Perfectio autem alicujus rei triplex est. Prima quidem, secundum quod in suo esse constituitur; secunda vero prout ei aliqua accidentia superadduntur ad suam perfectam operationem necessaria, tertia vero perfectio alicijus est per hoc quod aliquid aliud attingit sicut finem; utpote prima perfectio ignis consistit in esse, quod habet per suam formam substantialem; secunda vero ejus perfectio consistit in caliditate, levitate et siccitate, et hujusmodi; tertia vero perfectio ejus est secundum quod in loco suo quiescit. Haec autem triplex perfectio nulli creato competit secundum suam essentiam, sed soli Deo, ciyus solius essentia est suum esse, et cui non adveniunt aliqua accidentia; sed quae de aliis dicuntur accidentaliter, sibi conveniunt essentialiter, ut esse potentem, sapientem, et alia hujusmodi; ipse etiam ad nihil aliud ordinatur sicut ad flnem, sed ipse est ultimus finis omnium rerum. Unde manifestum est quod solus Deus habet omnimodam perfectionem secundum suam essentiam; et ideo ipse solus est bonus per suam essentiam». Sum. Theol., p. I, qu. VI, art. 3. Итак, Бог корень и плод всего благого. «Unumquodque dicitur bonum bonitate divina, sicut primo principio, exemplari effectivo et finali totius bonitatis». Ibid. art. 4.

Скупость и расточительность, чревоугодие и сладострастие. По Фоме Аквинскому (р. 1, 2-ае, qu. LXXII, art. 2) эти три греха – грехи плоти, прочие же – грехи духа.

«Omai per quello che detto é puote vedere chi ha nobile ingegno, al quale è bello un poco di fatica lasciare». Convivio, tr. III, с. 5.

«Мудрейший муж», Виргилий; в подлиннике: L'alto dottore, высокий доктор.

«Наружно молчаливый» – «и тем самым доказывал, что не вполне убедился». Бути. – То же опасение Данте выражает и в других местах поэмы, напр., в Ада III, 80 и 56.

В предыдущей песни (стихи 104–106) Виргилий сказал, что любовь дает посев как для добрых, так и злых дел.

Намек, по-видимому, на учение эпикурейцев, по мнению которых всякое наслаждение, a, стало быть, и любовь, похвально. Ниже этот обман рассматривается подробно. – «Вождей среди их слепоты»: «Они слепые вожди слепых; a если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». Матф. XV, 14.

«Человеческая душа легко подвижна ко всему прекрасному и приятному (сличи Ада V, 100 и Чистилища XVI, 90–91), но она устремляется к нему не прежде, как такое удовольствие действительно будет существовать, причем познавательная сила воспримет в себя нечто приятное». Филалет. – «Присущая душе воля находится в усыплении, она пребывает в ней лишь как способность желания, до тех пор, пока не устремится к желаемой цели и чрез то не станет пробудившеюся деятельною волей. Пробуждается же она вследствие удовольствия от достигнутой ею цели» К. Витте.

«Это побуждение происходит таким образом, что чувственное представление вещей внешнего мира через так называемый пассивный разум представляет душе отраженные образы, как в зеркале, которые затем становятся предметом суждения. Если суждение об этих образах будет благоприятное, то оно побуждает волю обратиться к этим образам, a стало быть и к самому объекту этих образов». К. Витте. – «Возникновение любви изображено здесь точно так, как и в «Очерке Психологии» Фомы Аквинского. Два стиха, 26 и 27, довольно темные сами по себе, объясняются тем же очерком; они относятся именно к естественной гармонии, долженствующей существовать между предметом удовольствия и чувственною или духовною природою человека. Чрез удовольствие человек привязывается к тому, к чему он предрасположен природою». Филалет.

Это суждение и возникающая из него любовь основаны на законе природы, который сближает между собою одно к другому принадлежащее. Любовь, при помощи удовольствия сочиняясь с личностью любящего, с его самочувствием, с его первою природой, составляет для нее вторую природу, новую стихию». К. Витте. – «Это та любовь, которая названа «природной», в Чистилища XVII, 93. Если здесь она называется сверх того даже просто «природой», то под этим надобно разуметь высшую степень природной любви, возбуждающейся в душе; ее должно отличать от врожденной или вкорененной. Любовь, например, к самому себе есть любовь врожденная или собственно природная; любовь к другому лицу есть уже возбужденная, самопроизвольная». Каннегиссер.

«Наклонность огня подыматься вверх есть любимый пример у схоластиков для олицетворения так называемого appetitus naturalis здесь – высшей степени любви. По своей форме, по внутреннему существу, огонь имеет наклонность подыматься кверху, где он находит самую удобную стихию для развития своей сущности. Потому-то школы допускали особенную область огня над воздушным пространством, где огонь просуществует в некоторой степени уже in potentia, прежде чем станет огнем in actu». Филалет. Сличи Чистилища I, 15 примеч. – «По сущности своей», в подлиннике: Per la sua forma. «Форма в схоластическом языке есть то, что дает каждой вещи то, что она есть. И так, форма огня есть его сущность, или то, что его делает огнем. Древние не знали, что тяжесть воздуха больше, чем тяжесть пламени, и что по этой именно причине воздух побуждает пламя подыматься вверх, и потому полагали, что огонь уже по природе рожден к тому, чтобы подыматься вверх, устремляясь к своей сфере, которую они помещали между крайнею границей атмосферы и небом луны». Скартаццини. Сличи Рая I, 115.

«Как из удовольствия и т. д. возникает любовь, так, далее, из любви же возникает желание к поддержанию ее. Это-то желание есть тот духовный акт, который приводить волю в деятельность, в духовное движение». К. Витте. – «В этих стихах ясно выражены три стадии желательных, направленных к приобретению блага страстей; именно: любовь, томление и наслаждение. Филалет. – «Духовным актом», т. е. противоположно подъему огня: это движенье – движенье материальное».

Здесь прямо говорится об ошибочности учения «вождей среди их слепоты», на которое намекалось выше, в стих 18.

«Как суть», в подлиннике: matera. Materia, на языке последователей Аристотеля, – род вещей, определяемый различными признаками, как первичная материя, и определяемый личными формами. «Зачаток любви, желание благого, всегда хорош, но не каждое конкретное осуществление ее хорошо, ибо человек часто ошибочно считает за благо то, что в действительности не есть благо». К. Витте. – Почти теми же словами мысль это высказал еще прежде Филалет. – «Может быть, Данте употребляет это для того, чтобы показать, что любовь сама по себе ни добра, ни зла». Конти. Sior. della Filos, Vol. II, p. 238.

Сомнение, высказанное здесь Данте, есть одно из самых сильных выражений детерминизма против существования свободной воли. Если любовь нечто необходимое и если любовь при этом не может идти другой дорогой, то, следовательно, она не имеет ни свободы, ни произвола. Сличи: Фома Акв. Sum. Theol. p. I, qu. LXXXIII, art. I. Dubium est istud: vult diedre: tu dixisti mihi, duod animus recipit speciem rei visae intra se, et quod illa reflexio est amor; modo si est verum, quod necessario veniat de foris, et dicis quod amor est causa virtutis et vitii, quae causa, quare debeo habere culpa mei vitti, vel iaudem meae virtutis? Post. Caet.

«Виргилий в Божественной Комедии символ власти временной, или императорской (разума), которая, согласно с учением Данте (De Monarchia I, III, с. 16), должна направлять людей к блаженству в этой жизни по указаниям философским; поэтому Данте заставляет Виргилия сказать, что его разъяснения не могут простираться далее пределов чистого разума, или философии, и что во всем том, что касается веры, он должен ожидать разрешения своих сомнений от Беатриче, т. е. от власти духовной или эклезиастической, долг которой состоит в том, чтобы направлять человеческий разум к счастью, согласно с откровением». Скартаццини.

По Аристотелю, душа отдельно от тела существовать не может. Οὔκ ἐστιν ἡ Ψυχἠ χωριστἠ τοῦ σῶματος; De anima, II. Данте, напротив, отличает душу, соединенную с материей, и душу, отдельную от материи. Anima intellectiva unitur corpori ut forma substantnаlis». Фома Акв. p. I, qu. LXXV1I art. 1 et art. 4. «Душа имеет лишь соединение с материей, но не тождество». Скартаццини.

«Формою, на языке школы, называется то, при помощи чего что-нибудь переводится им возможности в действительность. Формы бывают субстанциальные и случайные, смотря по тому, будет ли вещь простая, или же она будет такая или иная. Душа, например, делающая то, что возникает человек, – есть форма субстанциальная, способ же, делающий его мудрым, есть форма случайная. чистые духи, ангелы, – только формы, без всякой материи. Душа человеческая есть также форма и отличается от материи тем, что она может существовать и без нее, хотя и соединенная с ней; напротив, души животных не могут существовать сами по себе, и потому уничтожаются вместе с телом. Поэтому в этой терцине идет речь лишь о человеческой душе». Филалет. «Anima est forma substantialis hominis». Ѳома Акв. Sum. Theol., p. I, qu. LXXVL art. 4. – «On nomme l'Amê Forme Substantielle, parce que seule elle fait que l'homme soit, et que sa seule retraite fait perdre à ce merveilleux composé son existence et son nom». Оцанам, Dante et la Phil., p. 113. – «Форма каждой вещи есть то, что делает эту вещь именно этим особенным индивидуумом, также и те свойства, которые придают этой вещи или предмету его большее совершенство, ценность и т. д., принадлежат также к ее форме; но они придают ей лишь случайную форму. Субстанциальною формою называется то, чем индивидуум своего рода делается тем, чем он есть; поэтому-то разумная душа – субстанциальная форма человека. В ней заключена особенная специальная сила, помощью которой индивидуум, смотря по своему роду, развивается и существует; помощью этой силы, например, одни и те же питательные средства перерабатываются в человеческом теле для образования и поддержки человеческих членов, a проходя чрез желудок животного, уподобляются телу животного. Субстанциальная форма может быть соединена с веществом, как в человеке и животных; но она может существовать и без вещества, как в ангелах и в душах усопших людей; тогда она называется отдельной субстанцией». К. Витте.

«Наделены все силой равной меры», в подлиннике: Specifica virtude ha in sè colletta, т. e. заключают в себе специфическую, особую силу. «Особая сила формы человека – разум, который не познается без действия и выражается не иначе, как по действиям, из него истекающим». Велутелло. – «Это та сила, которую римляне называли гением, т. е. частною особенностью каждого живущего». Daniello. – «Специфическая сила есть великая тайна: можно принимать ее за гений, укоренившийся в индивидуальном темпераменте каждого». Вентури.

«Первичные идеи», т. е. «так называемые аксиомы: например то, что из двух прямо противоречащих положений может быть верным лишь одно положение (Рая, VI, 21)». К. Витте. – «Метафизики вели жестокие споры касательно первичных идей и в частности о том, врожденные ли эти идеи и существует ли одна такая идея или многие. Данте одним ударом порешает этот спор, отвечая прямо, что это скрыто во мгле (в подлиннике: uomo non sape, человек не знает), сознание, достойное не только величайшего поэта, но и глубочайшего мыслителя». Скартаццини.

«Первая та доля»: questa prima voglia. «Эта первичная способность и эти первичные идеи находятся вне свободы выбора и возникают в лоне нашей природы, без содействия со стороны нашей воли, и потому не заслуживают ни славы, ни осуждения, т. е. невменяемы. A так как впоследствии к этой не свободной, но естественной воле, т. е. к этому комплексу естественных расположений и стремлений, присоединяются и сопровождают их те похотения, те желания, которые, как уже свободные, могут быть хорошими или дурными, то природа предоставила человеку свободу выбора, которая должна «блюсти границы поля» (в подлиннике: tener la soglia, охранять пороги) своим согласием, или несогласием, т. е. упорядочивать их. Эта-то сила есть разум. Итак, имея, с одной стороны, свободу выбора, с другой – разум совещательный, мы уже становимся вменяемыми, и наши привязанности, приобретаемые свободно, подлежат вменению, поскольку в нас есть свет для познавания доброго и злого и свобода принять или отвергнуть то или другое». Джиоберти.

«Этот-то регулирующий разум, который врожден в вас, есть тот источник, из которого почерпается повод к возмездию вам, смотря по тому, принимает ли или выбирает этот разум ваши привязанности между добрыми или злыми». Скартаццини. – «Judicium medium est apprehensionis et appetitus; nam primo res apprehenditur, deinde apprehensa, bona vel mala judicatur, et ultimo judicans prosequitur, sive fugit». De Monarchia, 1, I e. 12.

«Свобода воли – основание нравственного учения, которое было бы необязательным для существ несвободных; потому-то свобода воли – высочайший дар, данный в щедрости своей Господом человеку при его сотворении (Рая V, 19)». К. Витте. – «Primum principium nostrae libertatis est libertas arbitrii quam multi habent in ore, in intellectu vero pauci». De Monarchia 1, 1, с. 12. Сличи Чистилища XVI, 70–72.

«Биче», сокращенное Беатриче. «Беатриче употреблено здесь вместо богословского школьного языка; ибо во всем том, что просветленная возлюбленная Данте говорит во всей поэме, нигде не встречается этого выражения». К. Витте.