– С тобой мне спокойнее, Аллан, – сказала она. Вдруг дверь отворилась, вошел молодой белокурый доктор. Стетоскоп болтался у него на шее.
– Миссис Дэвидсон... – он помялся. – Я полагаю... Вам бы следовало пойти побыть с вашим супругом.
– Как он?
– Не... Неважно. Мы делаем все, что можем. Повернувшись ко мне, он спросил:
– А вы кто – родственник?
– Друг. Я отвезу миссис Дэвидсон домой.
– Так, – сказал он. – Вы подождете или зайдете попозже вечером? – Его осторожный голос, эти неопределенные слова могли означать только одно.
Я вгляделся в его лицо и понял, что Билл умирает.
– Я подожду.
– Хорошо.
Я ждал четыре часа, я детально изучил узоры на портьерах и все щели в линолеуме. Больше всего я думал о проволоке.
Наконец вошла медсестра. Серьезная, молодая, красивая.
– Я очень, очень сожалею... Майор Дэвидсон умер.
Потом она сказала, что миссис Дэвидсон хотела бы, чтобы я вошел и посмотрел на него, и предложила мне идти за ней. Она провела меня по длинному коридору в небольшую белую палату, где Сцилла сидела у единственной в комнате кровати.
Сцилла только подняла на меня глаза, говорить она не могла.
Билл лежал там, серый, неподвижный, безжизненный. Билл. Лучший друг, которого мог бы пожелать себе человек.
На следующий день рано утром я отвез Сциллу, просидевшую над ним всю ночь, обессиленную и вконец опоенную снотворным, домой в Котсуолд. Дети встретили ее на пороге, у них были испуганные лица и округлившиеся глаза. Позади них стояла Джоан, проворная и умелая девушка, которая присматривала за детьми. Я с вечера сообщил ей обо всем по телефону.
Тут на ступеньках Сцилла села и зарыдала. Дети опустились на колени возле нее, стали ее обнимать и утешать в горе, которого они не могли еще ясно понять.
Потом Сцилла поднялась в свою спальню. Я задвинул занавески, укрыл ее одеялом и поцеловал в щеку. Она была вконец измучена и немедленно заснула. Я надеялся, что она проснется только через много часов.
Я пошел в свою комнату и переоделся. Внизу, в кухне, Джоан приготовила мне кофе, яичницу с беконом и горячие пышки. Я дал детям по плитке шоколада, который купил для них в прошлое утро (казалось, оно было бесконечно давно, это утро), и они сидели рядом со мной, грызя шоколад, пока я завтракал. Джоан налила кофе и себе.
– Аллан, – начал Уильям, самый младший. Ему было пять лет, и он ни за что не продолжал разговора, если ему не отвечали «да» в знак того, что его слушают.