Ричард сник. Колени его затряслись, стало неимоверно тяжело дышать – каждый вдох и каждый выдох давались с большим трудом. В глазах мутилось от страха. Он шел, высоко подняв голову, притворяясь, что его вовсе не интересуют крики, которыми его приветствовали со всех сторон, хотя на самом деле от ужаса Ричарду хотелось заплакать навзрыд. В нашей Вселенной нет места комфорту – его попросту не существует нигде и, наверное, никогда не было, его просто не может быть. Это был дарвинизм, дарвинизм без прикрас, выставленный на всеобщее обозрение, практический дарвинизм. Не только сильный съедал слабого, сильных здесь тоже ели с неменьшим успехом. Тюрьма – это первобытный вертеп, фестиваль людоедства.
– Миссис Ламар Пай, сладкая крошечка, у тебя попка, как у большой болонки, – нежно пропел кто-то у него за спиной, издав напоследок длинный звук, имитирующий повизгивание ласковой собачки.
Больше всего Ричарда поражало, что заключенные пользуются здесь такой свободой. И это тюрьма? Он воображал, что тюрьма – это множество изолированных камер, где можно спокойно сидеть и читать книги. Но нет. Камеры открывались в семь часов утра, заключенных считали по головам, а потом охрана переставала ими интересоваться. Люди передвигались по территории тюрьмы как кому заблагорассудится. Только немногие из сидевших выполняли какие-то работы, остальные занимались кто чем хотел: некоторые кругами ходили по двору, другие бесились как умели, до седьмого пота качали железо или играли в странную разновидность гандбола, стуча мячом о стенку. Насилию, которое совершалось здесь постоянно и походя, никто не придавал особого значения. Это была дикая степь, панорама человеческой деградации. Вокруг возвышались белые стены, стиснувшие семьсот заключенных в пространстве, предназначенном для трехсот. На вышках стояли вооруженные автоматическими винтовками охранники, которые только номинально следили за порядком.
– Эй, гринго[1], Ромео приготовил тебе одну штучку, может, ты захочешь ее пососать, радость моя, иди ко мне..
Это мексиканцы. Сами себя они называли cholos[2]. Они были так же отвратительны, как ниггеры. Сексуальные, изящные мужчины, все время улыбающиеся, с глазами, постоянно излучающими страсть. В одежде мексиканцы придерживались причудливого стиля: всегда были одеты в ослепительно белые майки и предпочитали цветные носовые и головные платки. У черных были свои пристрастия: знойную, темпераментную музыку своей культуры они принесли и сюда, в любое время дня и ночи можно было услышать их голоса, поющие ритмичные мелодии. Негры были похожи на великолепных эбонитовых воинов. Казалось, что их рельефные мышцы вырезаны из первосортного антрацита, тела их блестели от пота, выглядели они очень эффектно и весьма гордились этим. Как страшно, боже, как же страшно было Ричарду! Вот показались члены банды краснокожих, они сами называли себя НДНЗ. Эти буквы вытатуированы у них на бицепсах неизвестным гением каллиграфии. Они равнодушно смотрели на Ричарда своими плоскими глазами, словно его не существовало вовсе. Они никогда не дразнились и не звали его, но он чувствовал, что они тоже не прочь помучить его, просто от скуки.