Дядюшка неистово на него кинулся.
– Что это такое? Что это такое? – воскликнул он.
Он бережно разложил и расправил на столе небольшой лоскут пергамента, испещренный какими-то странными знаками.
Может статься, кто-нибудь полюбопытствует знать, что это были за знаки и потому я их здесь изображу.
Дядюшка поглядел несколько минут на письмена, потом приподнял очки на лоб и проговорил:
– Это руны! Эти знаки… Да, ни дать ни взять, как в манускрипте Снорра Турлетона! Но… чтобы это значило?
Дядюшка волновался все более и более.
– Однако, это древний исландский язык… бормотал он: Древний исландский… Да!
Дядюшка еще известен был, как полиглот. Разумеется, он не говорил бегло на всех двух тысячах языках и четырех тысячах наречиях, которые употребляются на земном шаре, но многие из них знал хорошо.
Он не только с волнением, но уже с раздражением и гневом повторял несколько раз:
– Это руны! Это руны – руны – руны!..
В эту самую минуту часы пробили два.
Только что бой затих, Марта распахнула двери и доложила:
– Суп подан!
– Черт побери суп, и ту, которая его варила, и тех, кто будет его есть! – с бешенством крикнул дядюшка.
Марта ударилась бежать. Я тоже следом за нею вьюркнул из кабинета и, сам хорошенько не знаю как, очутился на своем обычном месте за обеденным столом.
Я ждал несколько минут. Дядюшка не являлся.
– Что ж еще ждать? или начать без него?
Задав себе раз двадцать этот трудный вопрос, я наконец решился и принялся за обед.
– Никогда еще этого не бывало! Никогда! – говорила Марта, покачивая головою.
– Чего не бывало, Марта?
– Как же это, обед подан, а г. Лиденброк думать про него забыл!
– Да, это что-то странно!
– Ну, вы попомните мое слово, г. Аксель: это не к добру! Уж что-нибудь да будет!
– Будет, пожалуй, изрядная мне баня, когда дядюшка вспомнит про обед и увидит, что обед съеден. Ну что ж! семь бед, один ответ: надо, по крайней мере, досыта напитать свою душу!
– Ох, не шутите, г. Аксель…
Вдруг раздался голос дядюшки. Я вскочил и в один прыжок очутился вновь в кабинете.