Страж подвел Олега к краю, указал на деревянную лестницу:
– Спускайся! Кирку пока не получишь, будешь вытаскивать камни. Десятник покажет, что делать.
Внизу полуголые люди били тяжелыми кирками по глыбам, проделывали в каменных плитах дыры, вбивали деревянные колья, поливали водой. Разбухая, дерево ломало камень, отколотые глыбы тут же обвязывали веревками, тащили наверх.
Десятник хмуро оглядел нового раба:
– Будешь таскать отколотые камешки. Здесь, до края ямы. Наверху те, кто убегать не пытается. А тебя еще не знаем.
Олег молча ухватился за блистающий цветными искрами край отколотого камня. Чернобородый мужик взялся с другой стороны, угрюмо процедил:
– Не ленись, но и не рви жилы. Иначе до вечера не протянешь!..
До полудня они ворочали камни, подтаскивали к краю стены. Сверху опускались веревки, Олег и чернобородый, его звали просто Лохматым, увязывали, затягивали узлы, продлевая минуты отдыха, затем камни мучительно медленно ползли вверх по каменной стене, царапаясь острыми гранями, роняя гранитную крошку.
После короткого обеда, когда им раздали по сушеной рыбине и ломтю хлеба, Олега поставили вбивать деревянные клинья. Рядом плескали воду, плита уже потрескивала, кряхтела, Олег вдруг ощутил под ногами напряжение, возникшее в камне. Рядом двое невольников длинными шестами перекатывали уже отколотую глыбу, стонали.
Олег обронил предостерегающе:
– Зацепит… Отойдите.
Оба смотрели непонимающе, а десятник, метнув на Олега острый взгляд, внезапно гаркнул люто:
– Брысь отсюда!
Они буквально взлетели, как вспуганные птицы, тут же огромная плита под Олегом сухо треснула. Глыбой как метнуло из катапульты: на два шага пропахала, царапая сухую каменистую землю. Олег остался на самом краю основной плиты. Надсмотрщик не спускал глаз с новичка, губы его кривились.
– Знаешь камень? Хорошо… Спас двух дураков.
Плиту разломило, словно переспелый арбуз. Внутри отливало красным с черными зернами, блестело, сверху опускались ровные канавки, там еще держались разбухшие от воды колышки.
Олег подобрал непомерно тяжелый молот. Вокруг двигались, как полуживые, эти несчастные, с потухшими глазами, и сердце сжимало чувство вины, что все еще не нашел путь для их спасения, не отыскал Истину. Нет настоящего величия в том, кто сумел сам из рабства подняться до императорского трона, таких было немало. Он сам знавал синеглазого пастуха Управду, который оставил овец на отрогах Карпат и сел на трон в Константинополе, а свое славянское имя лишь перевел на латинский лад – Юстиниан, что означало то же самое: управление, право, правосудие. Слово больше разошлось в латыни, от него пошло – юстиция. Он сделал немало, этот белоголовый пастух, хотя трон ему уже был подготовлен и передан дядей, тоже пастухом из тех же краев, – Юстином. Но даже самые могущественные императоры не могут отыскать пути для счастья. Для спасения, как говорит молодая вера христиан.