Олег поднял голову. В запавших глазах блеснули и погасли красные искорки.
– Очнулся?.. Рана заживает. Можешь потихоньку подниматься.
– Святой отец, – проговорил Томас дрожащим голосом, – у меня голодные миражи, словно я все еще иду через сарацинские пески. Чудится жареное…
– Я подстрелил кабанчика, – ответил калика безучастно. – Тебе религия не запрещает есть свинину?
– Не запрещает! – воскликнул Томас горячо, даже закашлялся. – Еще как не запрещает!
Он приподнялся, удивился, что в самом деле поднялся, лишь в боку кольнуло. Олег заостренным прутиком раздвинул угли, воткнул острие в плоский коричневый камень, поддел и подал Томасу. Тот схватил, сообразив, что это не камень, а прожаренный ломоть мяса. На пальцы капнуло горячим соком, обожгло, он помянул Сатану недобрым словом, уронил мясо на землю, подхватил и, не стряхнув налипших травинок, жадно вонзил зубы. Поспешно выплюнул – горячо, перебросил с ладони на ладонь, пожирая глазами ломоть, истекающий соком в прокушенном месте.
– Чем убил? – спросил он торопливо. – У меня лука не было. Лук вообще не рыцарское оружие!
– Сделал, – отмахнулся калика. – Палки растут везде, а вместо тетивы я взял шнур из твоей перевязи.
Томас грыз мясо, посматривал на калику с удивлением. Впрочем, кабанчик мог оказаться непуганым. Или одуревшим. Или уже раненым, умирающим.
– А тебе вера не мешает убивать?
– Почему бы? – удивился калика. – Вера в богов никому убивать не мешает.
– В богов? – переспросил Томас в ужасе. – Язычник!
Снова уронил, подхватил с земли, не замечая хрустящих на зубах песчинок и сухих стеблей травы.
Калика равнодушно двинул плечами:
– Моя вера добрее. Никого не гоним. Поставь и Христу столб или крест возле наших богов. Уже приняли Хорса, Симаргла, даже кельтского Тарана…
– Язычник! – повторил Томас с отвращением. – Христос – бог богов!.. Он главнее всех.
– Поставь рядом, – повторил калика. – Понесут жертвы ему одному – оставим только его.
– Христос не принимает жертв.
– А хвалу, песнопения, курение благовонных смол?
Томас хотел заткнуть уши, но на углях жарились сочные ломти розового мяса, исходили паром и ароматами, калика накалывал прутиком, подавал Томасу ломти, наконец отдал и сам прутик. Томас кое-как проглотил кус, просипел полузадушенно:
– Сам-то почему не ешь?.. Просвечиваешь на солнце…