Умница, Владыка, красиво изложено! – и не забудь: за опьянением неизбежно следует похмелье.
– …конечно, попытка использовать «Нараяну» была безумием, но… Прости, мальчик мой, но я понимаю своего правнука! На его месте я бы, наверное, тоже…
– Правнука?!
Забыв об этикете, я удивленно прервал Наставника. И Брихас даже не одернул меня – и впрямь треснул фундамент Мироздания, если Словоблуд…
– Какого еще правнука, Брихас?!
– Моего,– раздельно и внятно, как ребенку, объяснил мне Словоблуд.– Жеребец-Ашваттхаман, решившийся на «Беспутство Народа» – сын Дроны, Брахмана-из-Ларца. (Я согласно кивнул.) А Дрона – плод семени Бхарадваджи-Жаворонка… помнишь, был такой мудрец? (Я снова кивнул, на мгновение задумавшись и пропустив мимо ушей странный акцент на словах «такой мудрец».) Ну а Жаворонок – мой сын. Родной. Кстати, он сейчас здесь, в Обители.
Ну и ну! Нет, я раньше слыхал, что у моего Словоблуда есть младший братец, который скитается по земле в облике буйнопомешанного, приняв на себя имя Самварта, то есть Сам-Себе-Страж; но о сыновьях мне слышать не доводилось.
– Очень интересно! Если он здесь, почему я его до сих пор не видел? И где он пропадал, твой непутевый сынок, что ты не спешил мне рассказывать о его духовных подвигах?!
– А я его проклял,– рассеянно сообщил Брихас.– И велел не являться мне на глаза. Никогда.
– Ишь ты! Уж больно ты грозен, Наставник, как я погляжу… А он, ослушник, взял и явился?
– Ты прав, мальчик мой,– Словоблуд был серьезен, как на похоронах (странное сравнение, особенно для меня, но другого на ум не пришло).– Впрочем, мой гнев давно остыл, а Жаворонок может сообщить нам нечто важное.
– Ну хорошо, пусть сообщает. Где он?
– Здесь, Владыка,– чуть насмешливо булькнуло от балюстрады, что опоясывала ближайшую террасу.– Иду, иду… спешу…
Бульканье принадлежало плешивому толстячку, счастливому обладателю тоненьких палочек-конечностей. Этакий паучок-здоровячок, которого судьба лишила части лапок, взамен облачив в пестрый засаленный халат, разошедшийся на объемистом животике. Позади него (человечка, а не халата!) двое моих гандхарвов с видимым усилием волокли здоровенный кожаный тюк. При виде меня гандхарвы, к переноске тяжестей приспособленные плохо, с облегчением свалили тюк в траву рядом с мудрецом, почтительно хлопнули крыльями – и резво умчались в горние выси.