– Молитву? – возмутилась я. – Теперь понятно, почему Алиса больна. Мне самой в пору читать молитву! Об исцелении страждущих от душевных болезней. Что это ты там несла об алмазах мелодичных?
– В книжке так написано, – сконфуженно пояснила Марго.
При слове «книжка» я, в таких делах дока, сделала стойку и с презрением спросила:
– В какой такой книжке могли написать подобную чушь?
– В практической магии.
Я призадумалась. Горький опыт у меня имелся. Не так уж и давно все мои подруги повально увлеклись спиритизмом. Сколько сил потратила я, чтобы разоблачить мошенников и отвратить подруг от глупости, одному богу известно. Однако практика показала: с налету всю эту мистическую чепуху из женской головы не выветрить.
– Маргуша, – ласково поинтересовалась я, – а для чего ты молитву читала?
– Как же, – возмутилась Марго, – сама же видела: человечек в черных чулках побежал. Гном это.
– И ты молитвой, значит, на гнома воздействовать решила?
– А чем же еще, – искренне удивилась Марго. – Молитва специальная. Так и называется:
«Молитва к гномам». Я ее пока выучила, семь потов сошло. Зато теперь, чуть что, читаю.
– И помогает?
– Поможет, обязательно поможет, – убежденно заявила Марго и, переменившись в лице, закричала:
– Вот! Побежал! Опять! Опять!
На этот раз и мне показалось, что на лестнице мелькнула тень.
– Знаешь что, Маргуша, – сказала я, – еще пара твоих молитв, и у меня в голове появятся тараканы.
– Гномы, – поправила меня Марго. – Гномы.
Алиса разбередила мне душу. Мало того, что она на все лады расхваливала своего Германа, будто я слепая и не вижу ее новой квартиры, так еще и эти телеграммы, и звонки. Едва мы вернулись с ночной прогулки, раздался очередной звонок. С экватора Герман интересовался, как чувствует себя Алиса и по-прежнему ли любит его. Минут двадцать они, как голубки, ворковали.
Легко представить, с каким смешанным чувством приняла я это событие. Настроившись на разрыв, я демонстрировала Евгению абсолютнейшую независимость, а теперь пожалела, как никогда ощущая одиночество. Никто не звонит мне, не интересуется, люблю ли его. Нет ничего хуже жалости к себе. Самые глупые поступки совершаем мы с этим чувством. Нет ничего безжалостней к нам, чем эта самая жалость.
Вернувшись в Москву, я тут же бросилась капать ядом на счастье Юльки. Звонила ей в любое время суток и передавала всяческие поручения для Евгения и в конце концов добилась своего: Женька мне позвонил. Сам! Хотя я его об этом не просила…