Рука Чевеникса снова поднялась и покачивалась над моим плечом. Я не выдержал и отшатнулся от него, вскрикнув:
– Только не кладите мне руки на плечо! Я не в силах выносить этого. У меня ревматизм, – поспешно прибавил я, – мое плечо воспалено и очень болит.
Чевеникс снова опустился на прежний стул и спокойно закурил сигару.
– Мне очень жаль, что у вас болит плечо, – наконец проговорил майор. – Не послать ли за доктором?
– Не нужно, – ответил я. – Это – безделица, я привык к боли, она не беспокоит меня; кроме того, я не верю докторам.
– Прекрасно, – заметил майор и стал молча курить.
Все на свете отдал бы я, чтобы только прервать это молчание. Наконец офицер заговорил:
– Ну, мне кажется, я знаю достаточно, полагаю даже, что мне известно решительно все.
– Насчет чего? – смело спросил я.
– Насчет Гогелы, – ответил он.
– Простите, но я не понимаю.
– О, – произнес майор, – этот человек ранен на дуэли и вашей рукой. Я ведь не младенец.
– Без сомнения. Но, мне кажется, вы увлекаетесь теориями.
– Желаете сделать проверку? – спросил Чевеникс. – Доктор недалеко. Если на вашем плече нет открытой раны – я ошибаюсь. Если рана есть… – он помахал рукой. – Но я советую вам подумать, – продолжал Чевеникс. – У этого опыта будет чертовски неприятная сторона для вас, а именно: все то, что осталось бы только между нами двоими, сделается тогда достоянием всех.
– Ну, хорошо, – со смехом произнес я. – Мне кажется, все лучше, нежели медицинский осмотр; яне выношу этой породы людей!
Последние слова Чевеникса сильно успокоили меня, но все же я далеко не чувствовал себя в безопасвости.
Майор курил, посматривая то на пепел своей сигары, то на меня.
– Я сам солдат, – заговорил он, – и в свое время сам пережил нечто подобное, ранив противника. Я не желаю ставить в безвыходное положение кого-нибудь из-за дуэли, хотя она, быть может, и не была необходимостью и совершалась не по всем правилам. В то же время мне крайне нужно знать решительно все, и я желаю, чтобы вы скрепили мои догадки вашим честным словом. В противном случае мне, к моему большому огорчению, придется послать за доктором.
– Я ничего не отрицаю и не утверждаю, – возразил я. – Однако, если вы удовольствуетесь моим заявлением, я вам скажу следующее: даю честное слово джентльмена и солдата, что между нами, пленниками, не произошло ничего такого, что не было бы вполне честно.