Три дня назад, переступив порог этого дома, понял, что жить здесь не буду.
Мне физически сложно находиться в этих стенах. Вера Семеновна, видя мое
подавленное состояние, разрешила мне уйти. Я ждал ее в машине, крепко сжимая
руль. Она отсутствовала недолго, забрала только дорогие сердцу украшения,
фотоальбомы и кое-какие вещи Эли. Потом мы почти всю ночь сидели рядом друг с
другом и смотрели фотографии. Теща плакала, некоторые страницы альбома
пролистывала, а я с мазохистским упорством рассматривал каждую фотографию,
вспоминая, при каких обстоятельствах она была сделана. После этого ночь прошла
без сна. Было выкурено две пачки сигарет, выпита бутылка виски. Наутро у меня
было разбитое состояние, сесть за руль не смог, как и прийти на работу и
заняться организацией похорон. Пришлось просить о помощи Руслана, который сразу
же примчался ко мне, как только оказался в стране. Хорошо, когда есть друг, на
которого можно положиться.
***
В зале прощания толпа народу. Я даже удивлен, что столько людей пришло
проститься с Элей и детьми. Это подруги жены, ее бывшие коллеги, с которыми она
поддерживала связь, приехавшие со всей страны и из-за границы родственники.
Пришли поддержать меня мои коллеги, сотрудники, Никольская. Были и мои клиенты.
Зачем они, тут для меня так и осталась загадкой.
Я сижу на стуле и смотрю на гробы. Три гроба в середине зала – как три ножа
в сердце. Рядом тихо всхлипывает Вера Семеновна, по другую сторону от меня
сидит молчаливый Руслан. Вижу в толпе Умаева с женой. Они подходят ко мне,
кивают и садятся на свободные стулья сзади. Кажется, это все, что у меня
осталось: два друга, теща и где-то позади Никольская.
Сжимаю двумя пальцами переносицу, мечтая, чтобы этот ужасный день поскорее
закончился. Я не хотел таких публичных похорон, но Вера Семеновна настояла.
Также она решила, что ее дочь и внуков стоит кремировать. Не протестовал. Я
вообще мало что понимал, физически находился рядом, а мыслями не пойми где.
Мой взгляд блуждает между Элей и Эмилией, застывает на Эльмире. Дети такие
крохотные в этих гробах, их лица почти сливаются с обивкой. Сглатываю, дышу
через стиснутые зубы. Какая-то часть меня все еще безнадежно верит в чудо,
верит, что вот сейчас мои малыши откроют глаза и засмеются, а Эля поднимется и
скажет, что это жестокая шутка.