У стенки, возле трупа, остались только немецкий офицер и бритоголовый старший лейтенант. Последний раз он обрился, видимо, перед началом войны, может быть, перед воскресеньем, в субботу, 21 июня, и за несколько дней волосы на затылке и висках чуть отросли, обозначив огромную лысину.
Когда все шарахнулись в дальний угол, лишь этот старший лейтенант не тронулся с места. Он один пока понял, видимо, чего хочет этот конопатый немецкий офицер с прозрачными глазами, и стоял сейчас перед ним, обреченно уронив вдоль туловища руки. Да еще, может быть, понял майор Паровозников – он, стоя рядом с Кружилиным, глядел на немца угрюмо и с каким-то презрительным превосходством.
– Ну-с, показывайте, как это он сам, – холодно сказал Грюндель.
– Расстреляйте лучше сразу, – хрипло произнес старший лейтенант.
– Сразу? Многого вы хотите…
Офицер сделал едва заметный кивок, двое солдат подскочили к старшему лейтенанту и с двух сторон умело начали хлестать по лицу, по бритой голове короткими плетьми. От первых же ударов кожа на его щеке вздулась и лопнула, брызнула кровь.
– Ну? – прикрикнул Грюндель. – Покажете – останетесь жить…
Ни слова больше не говоря, может быть даже и поверив словам немца, старший лейтенант, обливаясь кровью, склонился над трупом подполковника, ослабил петлю на его закоченевшей шее и снял провод. Затем конец этого провода привязал к крюку, сел спиной к стене подвала, надел петлю на свою шею, согнул правую ногу и обмотал ступню другим концом провода.
– Вот так это он… сделал.
Немецкий офицер за всеми этими действиями старшего лейтенанта наблюдал с ярко выраженным любопытством, временами пошевеливал белесыми бровями, как бы все более удивляясь или возмущаясь жестокой решимости самоубийцы.
– Ну а дальше?
– А дальше он… рывком вытянул свою ногу и затянул… петлю на шее, – произнес старший лейтенант и рукавом гимнастерки вытер со щеки все еще обильно текущую кровь.
– Так вытягивайте вашу ногу.
Старший лейтенант, окаменев, тупо глядел на выглядывающий из-под длинного черного плаща немца черный носок его сапога. По щеке обреченного – теперь это понимал всякий – все текла кровь, а на лбу, на широкой лысине, проступили капли пота.
– Показывайте же! – еще раз вскрикнул Грюндель. – Вы, перенесший позор! Не хватает смелости! Hilf ihm![2] – кивнул он своим солдатам.