Однако она не была заперта. Ручка легко повернулась. Дверь открылась.
Пустую комнату освещал колеблющийся лунный свет, он пробивался сквозь раскачивавшиеся от ветра ветки старого вяза за окнами. Света было достаточно, чтобы увидеть, что коек больше нет. С грифельной доски все стерто, она вымыта. Схема свернута, как оконная штора, свисало лишь кольцо, за которое тянут. Энди подошел к нему, протянул дрожащую руку, потянул за кольцо вниз.
Мозговые полушария: человеческий мозг расчленен на части и размечен, точно плакат в лавке у мясника. От одного его вида у него снова зашевелились волосы на голове, словно после приема ЛСД. В плакате ничего забавного, он вызывал тошноту. Энди слабо застонал.
Кровавое пятно было на месте; в лунном мерцающем свете оно походило на черную запятую. Печатное название, которое до эксперимента явно читалось CORPUS CALLOSUM[4], теперь из-за пятна в виде запятой читалось COR OSUM.
Такая мелочь.
Такого огромного значения.
Он стоял в темноте, смотрел на плакат, и его начало по-настоящему трясти. Насколько это подтверждает реальность остального? Отчасти? Большей частью? Полностью? Или совсем не подтверждает?
Позади он услышал какой-то звук – или это ему показалось? – крадущийся скрип ботинка.
Руки дрогнули, одна из них хлопнула по плакату с таким же отвратительным чмокающим шумом. Под действием пружины плакат скрутился кверху, прогремев в темноте комнаты, похожей сейчас на шахту.
Внезапное постукивание по дальнему окну, покрытому пылью лунного света, – ветка или, может, мертвые пальцы в запекшейся крови: впустите меня, я тут оставил свои глаза, впустите меня, впустите меня…
Он плыл в замедленном сне, в замедлосне, все более уверенный, что это тот самый паренек, дух в белом одеянии с сочащимися черными дырами вместо глаз. Сердце стояло у него прямо в горле.
Там никого не было.
Ничего не было.
Но нервы сдали, и, когда ветка снова начала неумолимо постукивать, он выбежал, не позаботившись закрыть за собой дверь, пробежал по узкому коридору и неожиданно услышал топот гнавшихся за ним ног – то было эхо, отзвук его собственных быстрых шагов. Он сбежал по ступеням, тяжело дыша, перемахивая через две сразу, и оказался снова в вестибюле. Кровь стучала в висках. Воздух, проходя через гортань, покалывал, словно сухие травинки.