Говорят, все уставы кровью написаны. Выражение образное, однако
имеет под собой немалое основание.
Еще говорят, что бумага все стерпит. Не менее образное
выражение, которое тоже не на пустом месте появилось. Написать-то
можно все, что угодно.
Кстати, численность личного состава действительно снижена, да
только замены ему техническими средствами охраны в этом захолустье
нет и не предвидится.
Для пытливого ума молодого офицера, которому служба еще не
встала поперек горла, это был неразрешимый парадокс. Склады под
завязку набиты оружием, а охрана настолько слаба, что только чудо
до сих пор уберегает эту тмутаракань от чьего-либо нападения.
Но чудо не может длиться вечно.
Не обходя лужи (все равно хромовые сапоги отсырели напрочь),
старлей приблизился к бэтээру, постоял в задумчивости, наблюдая за
игрой световой гаммы в маслянистых лужах, слегка пнул колесо,
проверяя, упадут ли капельки, повисшие на броне.
Не упали.
Для того чтобы их сбить, нужен удар посильнее.
Развернувшись, Морозов направился в караулку. Пятно света на
мокром окне притягивало, создавая иллюзию защищенности и даже
уюта.
Старший лейтенант отдавал себе отчет, что этот уют чреват
опасностью провалиться в объятия Морфея. Но надо идти: скоро должны
поступить первые доклады по телефону от вновь заступивших на посты
часовых.
Старлей помечтал о скором возвращении из отпуска командира
второго взвода. Тогда Морозову и командиру третьего взвода
лейтенанту Мироманову будет полегче. Появится хоть какая-то
возможность отсыпаться.
Мироманов, как назло, подвернул ногу, в санчасти кайфует, а ему,
Морозову, приходится отдуваться за всех. И чего командир части
своим приказом не обяжет прапорщиков в караулы заступать?
Впрочем, им тоже служба медом не кажется, без дела не сидят. У
всех обязанностей полон рот, народу в части не хватает. Никто сюда
не рвется. Оно и понятно: кому хочется куковать в такой глуши?
Попадают сюда только те, у кого «мохнатой лапы» нет, за кого некому
словечко замолвить. Если уж тут оказался, то все, считай, так и
прослужишь, а вернее, пропадешь здесь.
С другой стороны, на войне было значительно хуже, ну так на то и
война. На войне все иначе.
С невеселыми мыслями офицер подошел к караулке, энергично потряс
накинутый поверх кителя дождевик и только потом потянул за ручку
деревянную дверь, разбухшую от сырости, скрипящую в давно не
смазанных петлях.