— А ты?
— У меня освобождение, — не моргнув
глазом, заявил я, — пластырь на щеке видишь?
— А ранец зачем взял?
Да он не так глуп, как кажется.
— Давай-давай. Иди, опоздаешь. У меня
от первого урока освобождение. Сейчас мне вон в больницу надо. Иди,
я сказал.
— Ну, и дурак, — обиженно и абсолютно
нелогично буркнул Трюха, развернулся и тронулся в школу.
Вот лишь бы ляпнуть что-нибудь.
— Тохе ничего не говори, — бросил я
ему вслед.
Не поворачиваясь, он в ответ махнул
рукой. Мол, понял.
Я осмотрелся. Слева старинный высокий
забор. За ним — территория инфекционного отделения городской
больницы. Сюда я и показывал, когда врал Трюханову, что мне нужно к
врачам. Детвора не знает специализации этого медицинского закутка,
вынесенного еще в довоенные времена за пределы городской черты. В
наши дни этот район уже практически центр города, хотя местность
по-прежнему глухая и неухоженная. Такие вот особенности ландшафта —
балки, пригорки.
Справа — длинный ряд одноэтажных
домиков самого разнообразного калибра. Между забором и домами —
начинающая зарастать весенней зеленью грунтовка. Местность высокая
— гребень холма между Загородной балкой и проездом Сеченова,
который в простонародье кличут Госпитальной балкой. Ближе к морю —
огромное старинное кладбище, где лет десять уже никого не хоронят.
Кстати, там у нас покоится дед-фронтовик, погибший уже после войны
на стройке. На войне — за четыре года ни единого ранения, а через
десять месяцев мирной жизни подорвался на авиабомбе, застрявшей в
полуразрушенном фундаменте. Успел только познакомиться с бабушкой и
дождаться рождения моей мамы. Судьба.
Сейчас старое кладбище превратилось в
жутковатые заросли непроходимого кустарника, среди которого тут и
там виднелись покрытые мхом памятники и развалины старинных
склепов. Там очень любила тусоваться шпана постарше, цыгане,
блатные, игровые и всякий другой асоциальный элемент. В городе это
место традиционно признано источником жутких страшилок и
душераздирающих легенд.
Хотя на самом деле здесь очень
красиво, буйствовала сирень. Вдали синело море. Справа — усыпанные
весенними цветами персиковые, вишневые и абрикосовые деревья между
домами. Запах — одуреть. Живи да радуйся.
Только я не радоваться сюда пришел.
Работать. Встряхнув ранцем, я полез на стену больничного забора.
Метра три высотой. Хорошо, что ракушечник старый и весь в щербинах
от пуль и осколков. Лезть легко. Наверху — густые заросли дикой
акации. Неделя-другая — и она зацветет буйным ароматным цветом.
Пока лишь молодые салатовые листочки, но благодаря им снизу меня
практически не видно. По крайней мере, я на это рассчитывал.