– Иди сюда, скоро начнется. – Татьяна что-то зашивала перед телевизором, и Виноградов с опаской глянул на экран, ожидая увидеть там какую-нибудь очередную Мануэлу или Хосинту.
Однако, судя по титрам, ожидать следовало крутого боевика про полицию – не то Майами, не то Сан-Франциско.
– Сейчас приду! – Владимир Александрович кинулся было к холодильнику за вечерним бутербродом, но в спину ударила трель телефонного звонка. – Кого там?
– Тебя. – Трубка перекочевала из рук супруги к Виноградову. Изобразив без труда крайнюю степень досады и получив в ответ сочувственную улыбку, глава семьи отозвался:
– Алле?
– Володенька? Это Евгений Наумович.
– Добрый вечер.
– Извини за поздний звонок… Не оторвал ни от чего?
– Нет, все в порядке, – Виноградов перехватил взгляд жены, пихнул пальцем сначала в экран, потом на себя – мол, расскажешь, в чем суть и кто кого убивает, – и извинился в трубку: – Секундочку, Евгений Наумович…
Вернувшись к столу, он прикрыл дверь, чтобы не мешать Татьяне погружаться в мир Голливуда вместе с ее рукоделием, и возобновил разговор:
– Да, теперь все! Чем могу?
– Видите ли, Володя… Хотелось бы побеседовать. Не по телефону.
Ничего удивительного в этой просьбе не было.
– Да, конечно. Проблемы?
– Не то чтобы, но… Может быть, даже – наоборот! – Уверенности в голосе собеседника, однако, было не много.
– Когда скажете?
– Ты свободен завтра? С утречка?
– Вообще-то… Желательно – после двенадцати. Терпит?
– Конечно! Какой разговор.
– Нет, если надо – я раньше… – Владимир Александрович несколько лукавил, но скорее из вежливости.
– Нет-нет, нормально… К часу? Заодно и пообедаем?
– Великолепно! – В контору к Наумычу приходила уникальная повариха, за две сотни долларов плюс стоимость продуктов она так кормила хозяина, его персонал и особо избранных гостей, что одни только запахи могли привести в состояние экстаза простого смертного.
– Договорились! Значит, завтра в тринадцать… жду. Всего доброго.
– До свидания!
Прежде чем присоединиться к Татьяне, Владимир Александрович еще раз просмотрел профессорскую справку, неторопливо разорвал ее на бесчисленное множество бумажных кусочков и зажал в кулак. Посидев так – с тревожным ощущением чего-то непонятно холодного и близкого, он прошел в туалет, бросил то, что осталось от документа, в унитаз и спустил воду.