Когда брали 55-го, заметили, что живет он довольно скромно в отличие от своих сподвижников, совершенно погрязших в валтасарщине. В трехкомнатной квартире, выходившей окнами на Новодевичий монастырь, ничего особенного не было, кроме двух занюханных «сислеев» и какого-то совсем не кондиционного, не внесенного даже в каталоги «Кандинского». Группу захвата № 55 встретил на пороге по-простецки: он был в повязанном вокруг пожилых чресел цветастом кухонном передничке, а в руке держал шумовку. На грозный вопрос, есть ли кто-нибудь еще в доме, он печально ответил: «Никого. Жена умерла три года назад, а дочь учится в Кембридже, пишет диссертацию об Уайльде…»
Эта самая кембриджская уайльдовка в тот теплый вечер стояла возле стены и всхлипывала, закрывая лицо ладонями.
– Допекло? – злорадно поинтересовался Курылев.
– Я больше не могу, – сдавленно ответила девушка. – У папы после этого спазмы… Из-за меня…
– Раньше надо было думать, когда народ гноили!
– Мы не гноили, мы хотели как лучше…
– Верно, как для вас лучше!
– Это неправда!
– Правда. А кто вам вообще-то разрешил выйти из зала?
– Никто…
– Вы что ж, № 55-Б, по «коллективке» соскучились? – пригрозил Мишка, имея в виду принудительную работу на общественном картофельном поле.
– Нет… Я пойду… – испугалась девушка.
– Идите! И чтоб в последний раз! – вошел во вкус Курылев.
Она медленно, держась рукой за стену, пошла до двери, с трудом открыла ее и пропала в сладострастно чмокающейся темноте кинозала.
– Строгий ты парень! – вдруг услышал Мишка ехидный голос за спиной.
Это был сержант Хузин.
– Ты ее выпустил? – догадался Мишка.
– Девушек надо жалеть!
– Она не девушка, а изолянтка…
– Послушай, Курылев, ты действительно такой верноподданный или придуриваешься?
– Я вольнонаемный, – отрезал Мишка, давая понять, что, если ему придется выбирать между жалостью и жалованьем, он колебаться не станет.
– Ладно, Кнут Гамсун, давай заказ! – поморщился Ренат.
Курылев протянул ему конвертик, а взамен получил довольно внушительный сверток. Это был бизнес: Мишка незаметно вырезал из фильмов самые забористые кадры и через сержанта Хузина переправлял их изнывающим от безделья спецнацгвардейцам, а взамен получал сигареты и прочие достопримечательности боевого пайка.
– Придешь в воскресенье? – спросил Ренат, пряча конвертик в карман пятнистой куртки.