– Я бы Жукова вернул, – согласился Хрущев. – Жуков нам благодарен будет.
– Идем к нему? – кивнул на дверь Булганин.
Дверь предательски заскрипела, никогда такого не случалось на «ближней», здесь вообще не полагалось посторонних шумов, даже слегка повышенный голос вызывал раздражение. Больной шевельнулся.
– Иосиф Виссарионович! Товарищ Сталин! – позвал Булганин. – Держитесь, дорогой вы наш!
Хрущев видел, как больному трудно, но, похоже, он видел и узнавал. Через минуту пришли сестра и доктор.
– Нам надо откачать товарищу Сталину мочу, – сказал врач.
– Пожалуйста, пожалуйста! – Никита Сергеевич посторонился. Они с Булганиным отсели, а медработники стали делать свое дело. Сталина раскрыли, спустили кальсоны, потом подстелив клеенку, стали вводить в член катетер. Больной побледнел – видимо испытывал нестерпимую боль. Хрущев поежился, даже ему, наблюдавшему со стороны, делалось не по себе, глядя на варварскую процедуру. Убедившись, что сестра совершает манипуляции правильно, врач сел за историю болезни.
Медсестра закончила откачивать мочу и отошла от больного, забыв закрыть его одеялом. Здоровой левой рукой, которая пока подчинялась, Иосиф Виссарионович пытался прикрыться, видно, чувствовал неловкость. Никита Сергеевич поспешил на помощь.
– Вот так, вот так! – бережно прикрывая больного, приговаривал он.
– Стесняется, – шепнул Булганин.
– В сознании.
– Мы с вами, Иосиф Виссарионович! Мы вас не бросим! – наклонясь, шептал Николай Александрович.
Пронзительно зазвонил телефон. Никита Сергеевич поднял трубку. На проводе был Берия.
– Не сдох?! – спросил он.
– Живой.
– Врачи говорят, окочурится!
– Состояние тяжелое, – ответил Никита Сергеевич, ему по-человечески было жаль старика.
– Сдохнет! – повторил Лаврентий Павлович. – Привет Булганину! – и повесил трубку.
Через полчаса Хрущева и Булганина сменили.
Ворошилов смотрел на вождя как-то по лисьи, а Каганович вообще не смотрел, завалился в глубокое кресло и пробовал дремать. Он даже не пошел проведать больного, его беспокоили сейчас совершенно другие мысли, а не этот немощный, рябой, уже дурно пахнущий старик.
Берия сидел в кремлевском кабинете Маленкова:
– Скорей бы сгинул. Вот он у меня где!
– И я жду развязки. Когда, когда? – Как эхо в голове! – Георгий Максимович медленно выговаривал слова.