– А тебя – на партию! – продолжал Булганин.
Валя пришла убрать пустые тарелки.
– Поправится он? – всхлипнула женщина. – Я всю ночь молилась! – и прижала к груди старенькие морщинистые руки.
– Обойдется! – утешал Никита Сергеевич.
– Только б не умер, молю, только б не умер! Мы б уж его, родненького, выходили!
Хрущев встал и обнял ее.
– Держись, моя хорошая!
Булганин сидел с мокрыми глазами. Несчастная Валя ушла.
– Лаврентий уже на Лубянке сидит, Игнатьева не принимает, – продолжал Булганин.
– И правильно!
– Ворошилов, поговаривают, на мое место нацелился!
– Кроме тебя, я министра Вооруженных Сил не вижу! Ворошилову надо Верховный Совет отдать, про это вчера Егор говорил.
– Все равно беспокойно!
– Не бзди! А Молотова – в МИД.
– Если Лаврик МГБ заберет, спокойней будет!
– И МГБ, и МВД, – дополнил Хрущев. – Прорвемся, Коля, прорвемся!
– Из тюрьмы Полину Семеновну Жемчужину везут.
– Слава Богу!
Валюша принесла чай в серебряных подстаканниках и инжировое, самое любимое сталинское варенье.
– Попейте чаек, – и тут, выглянув в окно, расцвела. – Васенька приехал!
По дорожке к дому шел молодой человек в генеральской шинели. Офицеры, дежурившие у крыльца, вытянулись по стойке «смирно». Булганин и Хрущев поспешили навстречу.
– Вася! – начал Хрущев.
– Что с отцом?! – не здороваясь, оборвал Василий, он был уже здорово под мухой.
– Врачи делают все возможное.
Генерал с силой толкнул дверь и вошел к отцу. Буквально через минуту, появились Маленков, Ворошилов, Микоян и Каганович.
– Что? – насупившись, спросил Ворошилов.
– Плох, – отозвался Хрущев. – Василий приехал.
Маленков попросил чай. Каганович, недолго думая, занял сталинское кресло, но потом встал и, прихватив варенье, перебрался ближе к Маленкову и уже никуда от Георгия Максимовича не отходил.
– Вареньица, Георгий Максимович, положите! – услужливо предлагал Каганович. – Чаек с инжиром?
Маленков принял вазочку.
– Называйте меня, ребята, не Георгий Максимович, а Георгий Максимилианович, моего отца Максимилиан звали, а Максимовичем меня он окрестил, – кивнул на соседнюю дверь Маленков. – Сказал, что у трудящихся сроду ни одного Максимилиана не было. Вот так я превратился в Максимовича.
Из малой столовой вышел Василий.
– Загубили отца! – громогласно объявил он, и погрозил кулаком.
– Ну, я вам!
– Ты, Вася, не горячись, – вставая и направляясь к сыну Сталина, произнес Ворошилов. – Не у одного тебя горе!