В комнату, где лежал покойник, набилось полным-полно народа – и охрана, и обслуга, и медработники. Люди толпились рядом с низеньким диваном. Мертвеца даже не прикрыли простынкой. Профессиональным движением Лукомский закрыл неприятно выпученные остекленевшие глаза.
Сталина уже не оберегали, не охраняли, не обмирали в его присутствии. Вокруг ходило множество незнакомых людей, кто-то искоса поглядывал на сидящую в стороне его худую, некрасивую дочь. Было интересно запомнить ее, Светлану, чтобы потом в подробностях рассказывать друзьям, соседям и знакомым содержание этого ужасного весеннего дня.
Валерия Алексеевна Маленкова с важным видом сидела напротив Нины Петровны. Подруги пили чай.
– Теперь все будет по-новому, – важно рассказывала Валерия Алексеевна. – Многое после Сталина предстоит переиначить.
– Видать, время пришло, – отозвалась Хрущева. – Мой только и твердит, что надо в корне жизнь менять!
– В корне, Нина, ничего не поменяешь, не так просто!
– Мужья разберутся! – отмахнулась Нина Петровна.
– Нет, мой без меня не проживет, я его голова!
– Ты умная, ты ректор, а я – больше по хозяйству.
– Теперь мне придется на всех приемах бывать, по командировкам с ним ездить.
– Помогай, помогай!
– Придется из института уходить.
– Как так?
– А что? – вскинула брови Маленкова. – Институт я на первое место вывела, пойди, поищи такой!
Валерия Алексеевна основательно расстроила Московский энергетический – на Красноказарменной улице высились монументальные корпуса, дом для преподавателей, студенческое общежитие. Она приглашала на работу ведущих профессоров, словом, создала серьезнейшее учебное заведение. За целеустремленность, безапелляционность и резкость Берия прозвал ее «Жандарм в юбке».
– У меня не только студенты обучаются, у меня науку вперед двигают! – продолжала ректорша.
– Не представляю, как ты справляешься!
– Все, Нина, хватит! Учебный год доведу и – прощайте.
– Жалко. Мне удобно, что ты там ректором, знаю, что мой Сережа не беспризорник.
– Какой он беспризорник, он наш лучший ученик! О нем в МЭИ легенды ходят.
От гордости за сына Нина Петровна покраснела:
– Весь в отца! Переживаю я за детей!
– А кто не переживает? – Валерия Алексеевна насупилась. – У нас тоже сплошные нервы, волин бывший звонить наладился. «Как ты себя чувствуешь? – спрашивает. – Я по тебе скучаю!». А у Волечки уже муж другой! А тот звонит себе, ни стыда, ни совести! И все под предлогом с ребенком общаться. Игоречек его знать не хочет, дедуля ему отец! Дочь, дуреха, слушает, отвечает. Я однажды трубку выхватила и прямо закричала: «Чего звонишь?! Чего тебе надо?!» А он: «У меня сын растет! Если что, я в суд пойду!» Такого негодяя еще поискать! Наглый, дерзкий, делает вид, что до сих пор в Волечку влюблен! Я уже хотела Георгию нажаловаться, но тут Сталин умер. Теперь-то звонить бросит, испугается, ведь Георгий Максимилианович стал председателем правительства! – самозабвенно проговорила Валерия Алексеевна.