В этот вечер Сталин был в хорошем расположении духа – Маленкова хлопнул по плечу, Булганину крепко пожал руку, Хрущева миролюбиво ткнул в живот и Берии Лаврентию Павловичу широко улыбнулся. За столом расселись как обычно: Маленков рядом с вождем народов, напротив – Берия в окружении Хрущева и Булганина. В столовую уже подавали закуски. Чахохбили из молоденьких цыплят да зеленое лобио в высокой глиняной миске – вот, пожалуй, и все из грузинской кухни. Остальные блюда были традиционными: несоленая селедочка, которую подсаливал каждый по вкусу, ее очень признавал Хозяин; холодный поросенок, нарезанный порционными ломтиками; тушенные в чугунке гусиные потроха, соленья, судачок под маринадом да холодец, который предлагался с ядреной волынской горчицей, – хватало чем закусить.
Чтобы не закапать одежду, Берия и Маленков заправили за воротники рубашек салфетки. Булганин разложил свою на коленях, он принимал пищу, интеллигентно орудуя ножом и вилкой.
– Проголодались? – во весь рот улыбался Сталин, показывая редкие мелкие зубы.
– Проголодались! – поддакнул Маленков, угодливо склоняясь над столом.
Хрущев потянулся за «Боржоми», в горле пересохло, жадно выпил и стал по примеру товарищей заправлять за ворот салфетку. Он постоянно улыбался, даже когда его ругали, на оттопыренных толстых губах не исчезала обескураживающая улыбка.
– Ты, смотрю, тоже голодный, – обратился к нему вождь и учитель.
– Как зверь! – заявил Никита Сергеевич, в обед он предусмотрительно отказался от второго, чтобы в гостях порадовать Хозяина, подналечь на угощения.
– По-ку-ша-ем! Надо было ехать скорее, а то заждался, – с укором проговорил Сталин. – А вы руки мыли?
– Забыли! – растерянно проскулил Булганин.
– Марш руки мыть! Что за несознательный народ!
Все послушно побежали мыть руки. Необъятный Маленков спешил в уборную, приговаривая:
– Да, гигиена, конечно, как же это мы…
– Неряхи! – хмурился Сталин. – Мойте с мылом!
Умывальник в уборной был один, и возле него образовалась очередь.
Каждодневные ночные застолья были очень похожи, менялись лишь времена года за окном, а в доме все оставалось по-прежнему – та же до мелочей знакомая аскетическая обстановка: добротная громоздкая мебель, непритязательные люстры, плотные, всегда наглухо задернутые портьеры, тот же, то ли затхлый, то ли кисловатый, пропитанный ветхостью дух величия; лицемерно предупредительные и дерзкие глаза охраны, приглушенные разговоры вполголоса, чтобы, не дай Бог, не обеспокоить его, Хозяина. Не менялся и сам вождь – походка, голос, жесты, знакомый серый френч, до блеска начищенные черные полуботинки.