Ведьма полесская - страница 7

Шрифт
Интервал


Но особо необыкновенные впечатления остались у Прохора от охотничьих походов с ночёвкой. Обычно батька и дед шли с ночевкой на токующую пернатую дичь к утренней зорьке, и Прошка, которому в ту пору было чуть больше десяти годков, едва ли не со слезами упрашивал взять его с собой. Уж больно заманчиво было провести время у костра в ночном лесу. Конечно, почти все охотники обходились без ночёвок, не было в этом такой уж необходимости. Но и дед, и отец Прохора находили в таких вылазках отдушину от будничных селянских забот. В такие часы они чувствовали себя единым целым с окружающим миром природы. И если Прошке выпадала такая удача напроситься на охоту, то он с интересом наблюдал за взрослыми и старался помогать в сооружении небольшого куреня[6], разведении костра, устройстве подстилки из веток для ночлега. Ему это нравилось, он постигал и учился этому с удовольствием. Но самое интересное начиналось, когда все подготовительные хлопоты оставались позади, а на костре аппетитно шипели шкварки сала или зажаривался добытый по пути рябчик; в угольях доходила печеная картошка.

Наступала пора смачной вечери у огня и неспешных разговоров взрослых о всяких охотничьих былях и небылицах. Вот тут-то Прохорка забывал обо всём на свете и с замиранием слушал интереснейшие истории.

Большей частью говорил дед. И особую колоритность его рассказам у костра придавали всевозможные звуки и шорохи ночного леса. Сам же лес обступал костёр тёмной стеной с причудливыми фигурами и тенями. Молодая сосёнка на краю опушки в отблесках пламени выглядела затаившимся лешим с раскинутыми руками-ветками; густой лозовый куст казался диковинным и зловещим зверем, приготовившимся к прыжку на сидящих у костра людей; белеющая в вышине, в просвете темных веток, небольшая часть берёзового ствола до ужаса напоминала лицо мертвеца. И чем темнее был вечер и ярче костёр, тем более таинственным и угрожающе-сказочным становилось всё вокруг. Но не одними тенями завораживал ночной лес.

Где-то на другой стороне опушки тоненьким звуком жалейки[7] раздавалась осторожная перекличка затаившихся на ночь птичек. Стрекот или жужжание первых пробудившихся насекомых, в отличие от зловещих теней, навевали людям у костра мирное успокоение. Но вот, словно эхо, далёкое, а потом вдруг совсем близкое, почти над головой, резкое уханье филина заставляло всех вздрогнуть; от внезапного резкого крика или предсмертного писка какой-либо зверюшки, попавшей в когти хищника, в жилах стыла кровь, и сердце заходилось в сильном трепете. Изрядно перепугавшись от таких жутких звуков, взрослые крестились и всегда говорили что-нибудь пугающее.